Ганс Носсак - Спираль
- Ну, а что мы будем делать с тем парнем на снегу? - Голос звучал сердито. И спрашивающий несколько раз откашлялся, сказав это.
Было ясно, что все остальные прислушиваются. Стало быть, нам так и не удалось избежать разговора об обледеневшем человеке.
Блез ответил не сразу. Довольно долго в палатке стояла гробовая тишина. Никто не торопил Блеза, да и он, очевидно, не рвался в бой.
- Завтра мы его сфотографируем, - сказал он наконец.
- А потом? - спросил тот же голос из спального мешка.
- Можно попытаться расколоть лед у него под ногами и уложить парня на снег. Для него теперь безразлично - стоит ли он или лежит. Но порядка ради, наверно, стоило бы попробовать. Впрочем, не надо притворяться. Помолчав немного, он добавил: - Сам человек не так уж важен.
- Что же важно? - спросил тот же настойчивый голос.
- Мы могли его вообще не встретить! - взорвался Блез.
Он потерял терпение, но сразу же опомнился. Его восклицание звучало в самом деле глупо, ведь, как-никак, мы встретили этого человека. И Блез заговорил снова, пытаясь вести беседу своим обычным спокойным, деловым тоном.
- Важно только то, что мы сидим у себя в палатке, сохранили здравый смысл и способны размышлять. Мы понимаем, что немало сделали.
- Повод для таких размышлений довольно странный - обледенелый человек. - На этот раз заговорил Патрик. В свои слова он вложил бездну сарказма.
- Именно потому, что он обледенел, а мы нет. Конечно, я не собираюсь его упрекать, бедняге не повезло. Но как бы то ни было, мы убедительно доказали, что до этой точки можно дойти, не обледенев. Это не так уж много, но многого мы и не ждали. Если вспомнить все, что нам наговорили, мы уже давным-давно должны были погибнуть.
- Но каким образом он попал сюда? - спросил кто-то.
- А как сюда попали мы? Если нас обнаружат здесь лет через десять или через сто, то зададут тот же дурацкий вопрос. Он добрался на санях или пришел своим ходом. Скорее всего - своим ходом. Этот человек не может служить для нас примером. Вероятно, возомнил о себе невесть что и, поскольку никто не принимал его всерьез, ринулся в эту авантюру. Дешевые штучки, но нас не проведешь. Несмотря на то, что он стоит во весь рост. Все это сплошные сантименты. Если бить на такие эффекты, то уж лучше сидеть дома. Там найдется достаточно людей, которые примут эту чушь за чистую монету.
Участвуй я в разговоре, я бы обязательно вставил словечко об улыбке человека, мне это казалось самым важным. Но поскольку другие не упоминали о ней, я тоже не стал вылезать, мне хотелось выслушать мнение моих спутников.
- Может быть, следует растопить лед, который его покрывает? - спросил кто-то.
- У нас не так уж много сухого спирта, и он нужен нам самим.
- Я как-то читал историю про одну женщину, вмерзшую в лед, - сказал Патрик. - Она пролежала в глыбе льда аж со времени ледникового периода. Когда лед растопили, чтобы освободить труп женщины, он растаял, от него осталось буквально мокрое место.
- Но возможно, у этого человека в кармане лежит блокнот с записями, сказал кто-то.
- И что мы сделаем с его записями? - спросил Блез.
- Они могли бы нам кое-что объяснить.
- В судьбе этой ледяной сосульки?
- Мы узнали бы его имя, как все произошло и почему. Не исключено, что он стоит здесь не так уж долго. Тогда мы сообщили бы о нем.
- Кому, скажи на милость? - спросил Патрик.
- Его близким. К примеру, невесте.
- Нынешние девицы практичней тебя, - с иронией сказал Патрик. - Они не долго льют слезы. Если жених не возвращается вовремя, сразу ищут замену. Они правы. Иначе ничего хорошего не получилось бы.
Все засмеялись и завели разговор о женщинах, как это водится в подобных случаях. Блез и я залезли в свои спальные мешки. Все постепенно смолкли, ибо люди устали; в палатке воцарилась тишина.
Снаружи тоже было очень тихо. Я прождал много часов, пока не решил, что уже наступила ночь. Тогда я сдвинул с ушей капюшон и стал прислушиваться. По-видимому, все спали. В том месте, где спал Блез, тоже не слышно было шорохов. Я осторожно вылез из спального мешка, на что потребовалось довольно много времени: из-за тесноты и ради экономии тепла мы укладывались впритык друг к другу. Все же мне удалось никого не разбудить. Откинув полотнище палатки, закрывавшее вход, я в испуге отпрянул, выпустив полотнище из рук. Снаружи было светло, как днем. Светила луна. Я никак не рассчитывал на это. Но очевидно, мои спутники ничего не заметили, и, помедлив секунду, я быстро выскользнул из палатки. К счастью, собаки никак не отреагировали на мое появление. Я был с ними в дружбе.
Стояло полное безветрие. Семь недель подряд мы, ни на минуту не переставая, боролись с буранами, иногда они были сильнее, иногда слабее, но ветер завывал и снежные вихри кружились все время. Тем более поразила меня тишина. Трудно было представить себе, что такое вообще возможно. Я едва не потерял равновесие, потому что по привычке нагнулся, чтобы устоять против ветра. На небе светила чуть ущербная луна, она была недвижима. Казалось, лунный диск вобрал в себя все облака и теперь переваривает их.
Я подошел к человеку-знаку и сел на снег напротив него. Мне хотелось в полном одиночестве рассмотреть его улыбку, таков был мой замысел.
Теперь человек отбрасывал хорошо очерченную тень, ледяные кристаллы на его небритых щеках блестели. Он по-прежнему улыбался, улыбка была видна еще отчетливей, чем днем. Лицо его показалось мне похожим на пейзаж, на знакомый пейзаж. Долы и кусты и все такое прочее, что всегда бывает. Вот-вот раздастся соловьиная трель или закричит филин. Я размышлял, где я все это видел. Ведь тогда, не заглядывая ни в какой блокнот, я сумел бы сказать, откуда взялся этот человек. Хотя Блез был прав: это совсем не важно. Для таких, как мы, происхождение не играет роли. Прошлое только мешает идти вперед. Да этот человек и не оглядывался назад. Улыбка его была направлена в те дали, куда стремились мы.
Неужели он что-нибудь видит впереди? - подумал я, поднимаясь. Например, там, вдали, возможно, стоит еще множество таких же людей-знаков, как он. Стоит на определенном расстоянии друг от друга, подобно телеграфным столбам. Целая цепь знаков, по которым можно выверить свой путь. Но я ничего не различал впереди, кроме голой, нескончаемой снежной равнины.
Я представил себе, что тоже стою, но только перед ним, на несколько сот метров дальше. Разумеется, и я обледенел, но это ничего не значит. Я попытался улыбнуться, мне это не удалось. И все это время я лихорадочно думал, напряженно думал, мысли все убыстрялись; я понимал, что ни в коем случае не имею права прекращать думать, это означало бы конец, но в глубине души я знал, что думать больше не о чем. Я даже вспотел под мышками, несмотря на холод. Мне хотелось закричать, наверняка это принесло бы мне большое облегчение.
И тут я развернулся, чтобы уничтожить гнусную улыбку этого типа; у меня не оказалось ничего под рукой, я мог только разбить его лицо кулаком развернулся и чуть было не сшиб Блеза, который стоял у меня за спиной. Удар не попал в цель. А я еле-еле устоял на ногах, Блезу пришлось меня подхватить.
- Оставь меня в покое, - закричал я в ярости.
- Я тебя не держу. Откуда ты взял? Даже не думаю держать, - сказал он и отпустил меня. - Быть может, я даже не стал бы противиться твоим ударам. Из-за той животной теплоты, которая при этом возникнет. Но разве ее надолго хватит? Все наши поступки на этой равнине не что иное, как бегство в деятельную жизнь ради чего-то, что мы должны сами выдумывать. Мы должны сами выдумывать точку приложения сил, в которую, впрочем, не поверим. И это результат того, что мир перестал сопротивляться, окончательно изнурив нас. Конечно, мы приобрели кое-какой опыт, и это тоже входило в наши намерения.
- Лучше бы ты не болтал столько, - сказал я.
- Конечно, это было бы лучше, но за кого ты меня принимаешь? Я ведь не такой, как этот улыбающийся тип. Нет, не надо разбивать ему физиономию. Он ни в чем не виноват. Кроме того, ты испортишь мне фотоснимок, я ведь решил его завтра щелкнуть. Мне кажется, что этот человек сделан из того теста, из какого с давних пор делают богов. А в богах всегда есть нужда. Мы предъявим людям его фотографию и скажем: глядите-ка, мы открыли обледенелого бога. Он ушел от вас, потому что вы недостаточно верили в него. Но он на вас не сердится, видите - он улыбается. Благодаря вашему неверию он получил возможность стать богом... Да нет, последнюю фразу, пожалуй, надо опустить. Красивая легенда, не правда ли? Поистине достаточная причина, чтобы улыбаться. Но для нас ее недостаточно, мой ледяной идол! Ибо утешений, какими утешают себя боги, для людей маловато. Ведь сладость, какую дает чувство самопожертвования ради других, нельзя сравнить с той сладостью, которую испытываем мы, добравшиеся до этих мест. Мы хотим пожертвовать всем без остатка не ради других, а ради самих себя.
- Помолчи немного. Я знаю заранее все, что ты скажешь, - попросил я Блеза, пытаясь отвлечь его от навязчивых мыслей.
