Ганс Носсак - Спираль
- И бог к нам хорошо относится, - сказал он поспешно.
- Да, конечно, и я, кстати, ничего против него не имею, хотя он и раздражает меня немного, зачем бог вас терзает, из-за него вы кусаете себе губы. Правда, и я иногда кусаю себе губы, может быть, бог в этом не виноват. Впрочем, оставим это в покое раз и навсегда. Мы оба тут ни при чем.
- Я всю ночь простоял на коленях, - признался мне священник.
- Да, ночи - это нечто ужасное, но сейчас уже не ночь и вы со мной. Вы ведь очень хотите мне помочь, не правда ли? Тогда расскажите, пожалуйста, о себе. Не о боге, ваше преподобие, а о себе самом. Мне это поможет. Вы знаете куда больше, чем я, о том, что творится за нашими стенами, а мне нужно постепенно привыкать к той жизни. Иначе я наделаю ошибок, и мне опять захотят отрубить голову. Да, расскажите мне о себе такое, о чем обычно никому не рассказывают, тогда я все пойму. Не бойтесь, я не выдам ваши секреты. Я умею молчать, молчал с тех самых пор, как оказался здесь. Мне это обязательно нужно знать, чтобы я научился ориентироваться в большом мире. Расскажите мне, как вы попали сюда. Кто вас к нам послал? Только не говорите, что вы здесь по воле господней. Так выразился бы ваш предшественник, вы не должны этого повторять. Ах, ваше преподобие, только не становитесь таким, как ваш предшественник! Или, знаете, расскажите о... Да, начните сначала. С того времени, когда вы были ребенком. Вы помните свое детство? Я ведь ничего не знаю обо всем этом. Я здесь жил всегда. Был в темном карцере, там я тоже сидел. В детстве вас, наверно, посылали за молоком. Да? И вы размахивали бидончиком. Я угадал? Неужели вы проливали молоко? Я задаю наводящие вопросы, чтобы вам было легче рассказывать. Так вот, куда вы, будучи ребенком, глядели, проливая молоко? Что там происходило интересного, важного? И что говорили расплывшиеся женщины на балконах, когда с вами такое случалось? Я задаю вопросы наугад. Таких случаев вовсе могло и не быть. И еще расскажите, ваше преподобие, наказывала ли вас мать за пролитое молоко?
- Вы... Вы - дьявол! - закричал священник в ужасе.
Он вскочил и, пятясь назад, добрался до самой двери. Мне показалось, что он хочет призвать на помощь надзирателей из коридора.
- Что вы, ваше преподобие? Успокойтесь, прошу вас! Вы ведь прекрасно знаете, что я не дьявол! Я всего-навсего человек, который думал, что, согласно предписаниям, он останется здесь пожизненно, а сейчас испытывает некоторую грусть, поскольку его хотят помиловать. Но ведь из-за этого не стоит так пугаться. Можете спокойно рассказать о своей матери. Жива ли она еще и где живет сейчас? Моей матери уже нет. Я ее вообще не знал. Говорили, она умерла, рожая меня. Да, это тоже наводит грусть. Человек погибает для того, чтобы кто-то другой родился. При таких обстоятельствах не испытываешь радости, появившись на свет. Наоборот, чувствуешь себя виноватым с самого начала, может быть потому, что изменить ничего нельзя. Скажите, не поэтому ли ваша профессия запрещает вам жить с женщинами? Чтобы вы не считали себя виноватым, если ваша жена умрет родами? Как-то раз я разговорился с одним здешним парнем, и он сказал: нет, это запрещено потому, что все женщины плохие. Возможно, они и впрямь плохие. Я об этом не могу судить. Но ведь тогда надо позаботиться о том, чтобы сделать их хорошими. Наверно, они даже не такие плохие, просто они боятся, что будущий ребенок может их убить. Этот страх сбивает женщин с толку, и в результате они кричат: "Отрубить голову!.." Все это очень трудно. Я хочу сказать, что все это очень трудно понять. Мне жалко мать, и мне жалко мальчонку. Разве ему убежать с той улицы? Расплывшиеся женщины на балконах сразу его увидят. Нет, ваше преподобие, это не годится. Не годится. Я должен рассказать вам ту историю сначала, хотя в общем и целом вы знаете гораздо больше, чем я. Впрочем, нет, извините меня, вы еще так молоды. Как вы можете во всем разобраться? И вы никогда не сидели в темном карцере. Вы успели убежать до этого. Маленький мальчик взял и удрал, ему стало страшно, он боялся, что мать накажет его за пролитое молоко. И еще он боялся, что в один прекрасный день убьет ее за это. Ах, ваше преподобие, вы оказались в большой беде.
Я увидел, что священник собрался открыть рот, и закричал:
- Нет! Не возражайте мне. Не давайте заранее подготовленных ответов, как ваш предшественник. Вы все еще собираетесь убежать? Даже если вы простоите сто лет на коленях, вы не спасете ни себя, ни свою мать. Что вы можете узнать от своего бога, вы, юный беглец!
Я замолчал. От безысходной грусти мне трудно было произнести еще хоть слово. Но потом я опять пожалел его. Не мог же он весь век простоять у двери. Я поднялся с койки и подошел к нему.
- Не бойтесь, ваше преподобие, я ведь еще с вами, - сказал я. - И я не брошу вас в трудную минуту. Вы прибежали ко мне, попав в беду, но больше вам никуда уже не надо бежать. Я вам за все очень благодарен; вникнув в вашу беду, я позабыл о собственной. Скажите, ваша матушка еще жива?
Священник кивнул головой.
- Ну ладно, пусть себе живет. А рот у меня нет матери, поэтому я, быть может, сумею помочь вам. Пока что оставайтесь здесь, до поры до времени ничего не поделаешь, вы сами заварили эту кашу. Правда, тут вы навряд ли найдете своего бога, он в здешних местах не нужен, не значится в предписаниях. В лучшем случае вы повстречаете бога вашего предшественника, но тот бог... одним словом, замнем для ясности. Впрочем, я не знаю, существует ли там, за нашими стенами, другой бог, ваш бог. Да и вы не знаете. Конечно, вам хотелось бы, чтобы он существовал. Не правда ли? Это ваше самое сокровенное желание. Почему вы мне не доверяете? Такому старому человеку, никогда не знавшему матери, человеку, которого били, который сидел в карцере, как-никак, можно довериться. Ведь ему хотели даже отрубить голову. Нет, такой человек не даст себя провести, ведь он уже прошел сквозь огонь и воду. Если, к примеру, кто-нибудь подойдет к нему и заявит: смотри-ка, я и есть твой бог!.. Ну уж нет, стреляного воробья на мякине не проведешь. Это опять-таки будет бог вашего предшественника, смехотворный и опасный. Да, ваше преподобие, я ничего не слышал о вашем боге, но твердо намерен отыскать его для вас. Только ради вас я решил подписать прошение о помиловании. Вы довольны? Ну улыбнитесь! Покажите, что вы рады моим словам. Тогда и я обрадуюсь. Разумеется, вы должны набраться терпения, в два счета это не делается. Но обещаю вам, я буду искать его, неустанно искать. Ведь больше мне нечего делать. Даже если придется пробурить скважину через весь земной шар, я не постою за этим. Может быть, я найду вашего бога на той стороне. А может, я его нигде не обнаружу, может, его нет и в помине. Кто знает? Допустим, однако, что я с ним встречусь, тогда я узнаю его по этой... да, по этой печали, стало быть, он настоящий, такой, какой вам нужен. А теперь... Нет, подождите, будьте добры, благословите меня, ваше преподобие. Надо ли мне для этого опуститься на колени? Благословите меня своей бедой... да, так, так... Пусть и он узнает меня. Иначе ведь он не поверит, что я ищу его по вашему поручению. Сам по себе я ему, конечно, не нужен. Ну вот, а теперь я пойду к начальнику тюрьмы, пускай меня помилуют.
ВИТОК СПИРАЛИ 5. ЗНАК
Приблизительно в середине седьмой недели после того, как экспедиция отправилась в путь, мы различили вдалеке нечто напоминавшее знак, водруженный кем-то. Мы насторожились. Собаки тоже заметили непонятный предмет и начали принюхиваться. Знак стоял посреди однообразной, нескончаемой снежной равнины, по которой мы шли уже много дней. Чисто случайно видимость была относительно хорошей, хотя солнце но светило. Поэтому знак почти не отбрасывал тени, так нам по крайней мере казалось издали. Как бы то ни было, снежная вьюга, столь частая в этих краях, в тот день не бушевала. Вообще ветер в последние несколько часов улегся.
- Стало быть, это все же так, - пробормотал Блез. Он произнес эти слова больше для себя, нежели для меня, хотя я и стоял рядом с ним; вообще не в его характере было сразу же высказывать свое мнение.
Я тут же понял, что он подразумевал. Нам неоднократно говорили, что до нас кое-кто уже совершил попытку проникнуть сюда, но так и не вернулся назад. Но, разумеется, никто ничего толком не знал, спрашивать было бесполезно. Мы считали это легендой, с помощью которой нас хотели напугать и удержать от нашего предприятия. Такие легенды возникают всегда, когда что-то считается недоступным. Как-то раз я в сердцах сказал одному обывателю: наверно, мол, те люди не вернулись назад потому, что нашли нечто лучшее. Очень глупое замечание с моей стороны, ведь таким образом создавалось впечатление, будто и мы стремимся к чему-то лучшему. Но в ту пору, когда наше решение еще не совсем созрело, я был очень раздражителен.
- Итак, вперед! Поглядим на этого Деда Мороза! - воскликнул наконец Патрик. Он прищелкнул языком, и наша собачья упряжка рванулась с места.
Понадобился добрый час, прежде чем мы добрались до того знака. Трудно определить расстояние, если нет никаких ориентиров. Конечно, мы сразу поняли, что это и впрямь обледеневший, занесенный снегом человек. Побросав все, что у нас было в руках, мы стали сметать снег с головы человека и с его плеч. Собаки скреблись где-то внизу, но отступили раньше нас. Дело в том, что человек этот уже не имел запаха. Руки он засунул в карманы куртки. Судя по его позе и по внешнему виду, человек свободно мог быть одним из нас, что, впрочем, ни о чем не говорило. Путешественник, который хотел добраться до этих мест, обязательно должен был считаться со здешним климатом. Лет через сто люди здесь будут, наверно, одеты почти так же, как этот замерзший незнакомец или как мы.
