Давай никому не скажем
Потрясение, разочарование, крах мечты. Полина была буквально раздавлена его безразличием. Что опять не так? Вчера же все было даже более чем хорошо!
В душе теплилась небольшая толика надежды, что, может, он не хочет выставлять свои чувства напоказ и после занятий проводит ее домой, и, быть может, им даже удастся уединиться, пока матери дома нет... Но и здесь ее ждал большой облом: после пар он просто свинтил в неизвестном направлении со своим тупым Горшковым. Снова она весь вечер как дурочка прождала его звонка, но телефон молчал, а когда она набралась смелости и позвонила ему домой, его мама взяла трубку и сказала, что Яна нет.
Ох, ну и разозлилась Полина тогда! Решила, что непременно все выскажет ему в лицо. Сколько же можно издеваться и играть на ее чувствах!?
Высказала и даже пощечину дала... Вроде бы должно было наступить долгожданное облегчение, но нет, стало только хуже, он совсем отдалился, полностью ее игнорируя. И вот что она натворила? Как теперь возвращать его благосклонность?
Еще Лосева эта, двуличная сучка, так и зудит на ухо, что Набиев на новую англичанку глаз положил, мол, каждую пару на нее смотрит. Бред, конечно, ну а вдруг?
Нет, эта Яна Альбертовна, конечно, красивая, спору нет, но ведь старая же для него! К тому же училка! И плюс ко всему сестра этой нищебродки Бояровой, стало быть, тоже нищенка. А хотя, зная его любовь к маргиналам, может, ему такие и нравятся — бедные и обездоленные. Полина решила, что нужно проверить лично, смотрит он на училку, или это очередные выдумки завистницы Лосевой.
Заняв самое удобное место у ворот колледжа, с которого открывался отличный вид на остановку, Полина принялась терпеливо дожидаться, когда двадцать пятый маршрут привезет ее абсолютно несносного, но такого любимого Набиева. Тот не отличался пунктуальностью, вот и сегодня приехал буквально за несколько минут до звонка. Спрыгнув со ступеньки автобуса, закинул рюкзак на плечо и неторопливо побрел к зданию технаря.
Еще издалека Полина увидела у него на носу белую полоску лейкопластыря, а когда тот подошел ближе, она рассмотрела: лицо украшали два красно-бурых кровоподтека. Причем действительно украшали, даже злость пробрала, не зря придумали крылатое выражение «подлецу все к лицу». Как раз про него.
— И кто это тебя так? — бросила наигранно равнодушно, всеми силами подавляя бурю в душе.
Ян лишь махнул рукой. Так и не дождавшись ответа, Полина сняла с ветки старого тополя свою сумку и засеменила рядом:
— Ладно, Набиев, так и быть, я тебя прощаю.
— Серьезно? Какое счастье, а то я так переживал. А за что прощаешь, не напомнишь?
— Опять твои шуточки дурацкие? — обиделась Полина, но вовремя одумалась — показывать характер сейчас не лучшая идея. — Ну, за то, что не позвонил, за то, что сказал, что тот поцелуй для тебя ничего не значит.
— То есть ты сама что-то там придумала, сама обиделась, а я еще должен был раскаяться? — усмехнулся, открывая обшарпанную дверь.
— Ой, ну все, если не хочешь... — в своей манере вскипела Минаева, но Ян ее осадил:
— Все, проехали. Великодушно прощаю тебе тот истеричный выпад, но впредь уж будь любезна держать руки при себе, — и двинулся к кабинету.
— Извини, я правда не хотела. Слышала, что тебе от Кураги досталось, даже отца на ковер вызывала. Это из-за англичанки новой, что ли? Это она же про нашу ссору под лестницей всем разболтала, — закинула удочку Полина.
— Англичанка здесь ни при чем. И сказал же — проехали.
Зайдя в кабинет, тот, под всеобщее улюлюканье одногруппников, как ни в чем не бывало приземлился за свою парту, отшучиваясь по поводу боевого раскраса.
Полина хоть и выдохнула с облегчением после разговора с Яном, тот хотя бы сам предложил все замять, но по поводу его якобы симпатии к Иванниковой она не выяснила ровным счетом ничего.
Чувствовала, что это ерунда какая-то, притянутая за уши, но на всякий случай местами с Лосевой поменялась: с Веркиного наблюдать за Набиевым гораздо удобнее.
Английский был первым уроком, и как только Яна Альбертовна переступила порог кабинета, Ян сразу же изменился в лице. Его мимику и эмоции Полина уже хорошо изучила — тот явно был неравнодушен к новой училке и, как бы не было горько это признавать, действительно глазел на нее весь урок.
Уму непостижимо! Он что, реально на нее запал, и Лосева не врала, получается?
И она, англичанка, тоже на него смотрела. И не так, как на других. Точно-точно! Полина все видела и подмечала: как они переглядывались, как украдкой улыбались друг другу, будто было что-то такое, что связывало их помимо стен колледжа. Причем буквально вчера ничего подобного не было! Что-то произошло между ними совсем недавно, что-то, что их сблизило.
Всю пару Минаева переваривала увиденное и никак не могла прийти в себя. К сопернице в виде преподавательницы жизнь ее не готовила. Да и как с ней конкурировать, она же преподша! Можно, конечно, Кураге на нее настучать, придумать что-нибудь... Эту мысль Полина сразу же отсекла, как дурацкую: директриса только у виска покрутит. Да и на что стучать — эта псевдомонашка ведет себя словно агнец божий, даже голос не повышает, еле блеет.
К концу урока Полина так разволновалась, что даже решила, что это все она сама придумала, и не было никаких взглядов, просто ревность к Набиеву окончательно затмила разум, превратив ее в параноика. Подумала так — и даже легче стало. Конечно, придумала! Бред какой-то: где он, Набиев, красавчик, сын обеспеченных родителей, и где англичанка — дочь алкоголички, без рода и племени. К тому же старше лет на пять.
