Александр Борин - Крутые повороты
— Но надо спешить, Николай Карлович, — сказал Ломоносов. — Надо спешить… Опоздать было бы неразумно, нерасчетливо.
На этот раз фон Мекк слушал Ломоносова без улыбки.
— Различные проекты тепловозов появляются в сегодняшней России как грибы после дождя, — сказал Ломоносов. — Я тоже разработал один такой проект. Но что они стоят, проекты эти, пока нет под них нужных кредитов?
— Хорошо, — ответил фон Мекк. — Я добьюсь для вас, Юрий Владимирович кредита.
И он добился.
В начале 1914 года кредит на постройку русского тепловоза Ломоносова был открыт.
А в августе 1914-го началась первая мировая война.
Тепловоз Ломоносова не был построен, как не были построены и опытные тепловозы петербургского профессора В. И. Гриневецкого, начальника Ташкентской железной дороги В. А. Штукенберга, инженера Н. Г. Кузнецова и полковника А. И. Одинцова…
Не станем описывать жизнь Юрия Владимировича в смутные и хаотичные военные годы.
К этому времени он подает в отставку с высокого поста помощника начальника Управления тяги русских железных дорог, остается лишь членом инженерного совета Министерства путей сообщения, что по тогдашним понятиям означало: сдан в архив.
Далее следуют уже известные читателю, весьма красочно описанные самим Ломоносовым, события февральско-мартовской революции 1917 года.
Как ни странно, к возвышению Юрия Владимировича при Временном правительстве они не привели. Напротив, закончились полной и непримиримой его ссорой с новым русским министром путей сообщения Некрасовым.
Ломоносов отзовется о нем надменно, пренебрежительно: «Кадет, идеалист… Профессор статики сооружений без трудов. Знакомый с путями сообщения по студенческим запискам и по Думе…»
Об уходе от дел при Временном правительстве Юрий Владимирович скажет в своей книге прочувствованно, почти со слезой:
«Странное дело. Я человек честолюбивый и властолюбивый, но на этот раз точно тяжелый камень спал с моей души. В каком-то восторге, с высоко поднятой головой вышел я из министерства и поехал на вокзал. Сознание, что я не получил за участие в революции никакой платы, делало меня гордым и счастливым. По совести, более счастливых минут я не переживал в моей жизни. Жена тоже всецело разделяла мой восторг…»
Так это было?
Или просто в том хотел себя убедить уязвленный, сильно обиженны человек? Кто знает?
Книгу свою Юрий Владимирович завершает фразой красивой и многозначительной: «Моя роль в революции закончилась».
Через несколько месяцев, незадолго до Октября он отправляется за границу, в Америку.
Здесь, в Соединенных Штатах, Ломоносов впервые увидел настоящий, в металле, тепловоз. Тот самый — небольшой, маневровый, выпущенный заводом «Ингерсол и Дженерал электрик» для подъездных путей депо Нью-Йорк-Центральный.
Машинист тепловоза электрик Яков Мак-Кю вместо замасленного комбинезона демонстративно носил белую пикейную блузу с бутоном в петличке.
В Америке Ломоносову шепнули, что мощными магистральными дизель-электровозами занимается сейчас сам Эдисон.
Но, наверное, то была «утка». Ни в Соединенных Штатах, ни в другой стране магистральный тепловоз так и не появился.
Октябрьскую революцию Ломоносов принял с воодушевлением. Прослужив два года в советском торговом бюро у Мартенса, в 1919-м Ломоносов возвратился домой, в Россию.
Он занимает посты члена президиума ВСНХ, члена коллегии НКПС, его назначают в помощь Красину уполномоченным СНК по железнодорожным закупкам за границей.
В июле 1920 года в газете «Экономическая жизнь» появляется статья Ломоносова — вызывающая, почти скандальная, необыкновенно дерзкая даже среди тогдашних дерзких и горячих революционных призывов.
«Наши паровозы не стоит жалеть», — пишет он.
Устаревшие паровозы Ломоносов предлагает немедленно заменить мощными дизель-электровозами, построив под них новую сверхмагистральную сеть русских железных дорог.
«Несомненно, — заявляет он, — путем многочисленных попыток эта задача будет решена. Но можем ли мы ждать? Чем больше я думаю над этим вопросом, тем более настойчиво ставится передо мной отрицательный ответ: нет, ждать нельзя».
14 июля 1920 года коллегия Наркомпути собралась, чтобы обсудить эту категорическую и отважную статью Юрия Владимировича Ломоносова.
«Когда дьявол хочет посмеяться…»Свою речь на коллегии Наркомпути Юрий Владимирович повторит позже, в нескольких вышедших за границей книгах. Уже годы пройдут, а он все не может успокоиться, все продолжает объяснять, доказывать, горячо и сердито спорить с непониманием, с опасным заблуждением своих оппонентов…
В тот день, 14 июля 1920 года, стоя у покрытого зеленым сукном стола, опираясь о стол двумя руками, Ломоносов громко, уверенно произнес:
— В моих глазах тепловоз есть всего-навсего паровоз, у которого вместо котла поставлен дизель. В моих глазах тепловоз есть наследник паровоза, создавшего железные дороги в современном смысле этого слова…
Председательствующий на коллегии — темный, полувоенного покроя френч, в нагрудном кармане несколько остро отточенных карандашей — слушал Юрия Владимировича молча, невозмутимо.
К узкой, сугубо тепловозной проблеме Ломоносов переходить не спешил. Заговорил сперва о вещах более общих, а стало быть, и более бесспорных, очевидных.
Известно, сказал он, что для осуществления всякой новой технической идеи, как бы гениальна она ни была, нужны по крайней мере три предварительных условия. Во-первых, он загнул палец, она должна отвечать реальным потребностям момента. Во-вторых, должна выкристаллизоваться в жизненные, практические формы. В-третьих, тут Ломоносов посмотрел на председательствующего, необходимы сильные люди, которые сумели бы сломить стену человеческой косности, неизбежно, он повторил, неизбежно встречающую любое новшество.
Спорить с этим было невозможно, и Ломоносов поэтому уверенно сделал паузу.
Напротив него за зеленым столом коллегии сидел человек в форменном инженерном кителе. Пенсне на переносице, коротенькая щеточка усов, острая седенькая бородка. Типичный спец, интеллигент.
Он смотрел на Юрия Владимировича весело, с явным интересом.
Ломоносов заметил это. И учел.
— Имеются ли у нас, в современной России, все эти три условия? — спросил Ломоносов.
Да, сказал он, конечно, имеются. Имеются безусловно.
Юрий Владимирович знал: чтобы скорее убедить слушателей, надо им поменьше доказывать и побольше их просвещать.
Люди охотно узнают новое, но не столь охотно присоединяются к чужому, тем паче непривычному пока мнению.
Он объяснил бегло, не вдаваясь в подробности.
Огромные безводные степные просторы и запасы нефти делают идею тепловоза для России особенно заманчивой. Электрическая тяга, по крайней мере в ближайшие десятилетия, с тепловозом конкурировать не сможет. На электрификацию всех русских железных дорог пришлось бы затратить около семи миллионов рублей. Сейчас это нереально, фантастично. Выгодно отличаясь от электрического локомотива, тепловоз не привязан к проводам, его можно легко и быстро перебросить на любую дорогу. Тепловоз не требует постройки электрических станций, затраты на него окупаются сразу, моментально…
Инженер визави согласно кивнул Юрию Владимировичу.
Задержав взгляд на инженере, Ломоносов произнес:
— Теперь встает вопрос чисто практический: где строить наши первые тепловозы? Дома или за границей?
Самое трудное Юрий Владимирович уже сказал: тепловоз созрел для России, Россия созрела для тепловоза.
Дальше оставались вещи, с его точки зрения, вполне очевидные, бесспорные.
Русские национализированные заводы, сказал Ломоносов, наполовину разрушенные, лишенные опытных, квалифицированных рабочих рук, построить сегодня первый в мире магистральный тепловоз не в состоянии. Да и нет в этом никакой нужды. Мы должны быть умными, практичными и, поелику возможно, хитрыми.
Он опять задержал взгляд на инженере визави, улыбнулся ему. Разночинец был Ломоносову симпатичен.
Железнодорожная миссия Красина, в которой он, — Ломоносов, имеет честь сотрудничать, сделалась сегодня крупнейшим в Европе заказчиком паровозов. В русских заказах заинтересованы лучшие, самые знаменитые заводы Европы. Они стоят пустые, без средств и без работы, жадно смотрят в руки русских работодателей. Они готовы начать работать для России даже до того, как получат от нас наличное золото, под одно только честное слово, под одно обещание… Парадокс, но парадокс, складывающийся в нашу пользу. Нищая Россия, заказывающая у Европы технику, может диктовать Европе и собственную техническую политику… Ирония судьбы, ирония истории, но ею нельзя, преступно ею не воспользоваться…
