Коко и Игорь - Крис Гринхол
— У них, должно быть, крохотные мозги.
— Но при этом они не умолкая поют.
— Знаю, я их слышу.
Игорь свистит. Склонив голову, щелкает языком и так и застывает. Птицы крутят головками, пятятся. Игорь открывает клетку и заставляет одного попугая взобраться к нему на палец.
— Хочешь подержать?
— А можно?
— Ну бери.
Покачивая птицу, Коко чувствует ладонью, как быстро колотится сердце попугая.
— Им здесь нравится, — говорит Игорь. — Этот климат как раз для них.
— Не то что для тебя? — спрашивает Коко, продолжая поглаживать попугая.
— Мне все-таки слишком жарко.
Игорь думает о сегодняшнем угре, о разговоре с Екатериной. Мысли о том, что может произойти в дальнейшем, вгоняют его в депрессию. Сейчас они с Коко просто воруют то время, когда могут побыть вместе. У них выпадают дни, проведенные в Париже. Но было бы лучше проводить вместе и ночи, чтобы слышать дыхание друг друга, ощущать кожу, которой можно касаться всю ночь. В то же время Игорь решает, что их отношения должны храниться в тайне. У него нет желания унижать Екатерину. И начиная с сегодняшней ужасной утренней сцены, он понимает — истина в том, что ему так и неизвестно, что же на самом деле он чувствует. Главным образом — окоченение.
— Что же, скоро должно стать прохладнее, хоть этим можно утешиться. Может быть, птицам пора будет улететь на юг.
— Необходимость миграции может довести некоторых птиц до безумия. Известно, что они разбивали головы о прутья клеток.
Коко возвращает попугая Игорю, он нежно помещает птицу в клетку. Просунув палец сквозь прутья, позволяет другому попугаю игриво поклевать его ноготь.
— Надеюсь, что у тебя нет такого же чувства.
Находиться в присутствии Коко, думает Игорь, это все равно что все время быть пьяным. Состояние изумительное, но интересно, сколько времени он сможет это выдержать. Такое ощущение, будто тебя отравили. У него еще никогда не было такой легкости в голове. Это невероятно, это похоже на то, что испытываешь, закурив свою первую сигарету. Притом — невозможно сосредоточиться. И физически она его опустошает. Хищный маленький зверек, она, как змея, способна проглотить даже того, кто в два раза больше нее.
— Ну так как же?
— Что?
— Тоже так чувствуешь?
Он отодвигает клетку.
— Знаешь, чего мне не хватает?
— Скажи.
— Снега, — говорит Игорь. Это сопоставимо со смятением в его голове.
— Снега?
— Да. Настоящего снега. Не той пудры, которая бывает здесь у вас, а огромных сугробов повсюду, снега, который падает и падает целый день.
Коко протягивает ему руку.
— Пойдем.
— Что?
— Жара. Знаешь, и на меня она подействовала.
— Сейчас?
— Да. Я хочу тебя у меня в комнате.
— Но… — Игорь вспоминает, что дети теперь в школе. Решение за ним. Он покоряется. Более сильная женщина выигрывает. Еще раз.
Выйдя из домика, они проскальзывают по лестнице. Коко, взявши Игоря за палец, впервые ведет его к своей кровати.
Спустя час Коко, сидя у окна, видит Игоря внизу, в саду. Она порывисто хватает подушку, разрывает ее и вытаскивает оттуда перья. Возвращается к окну и сыплет перья наружу.
Услышав звук отворяемого окна, Игорь поднимает голову. Ему приходится поднять руку, чтобы заслониться от солнца. Высунувшись наружу, Коко смеется во весь рот. Игорь вопросительно смотрит на нее. Ее губы растягиваются в улыбке и она резко выкрикивает:
— Вот тебе твой снег!
Коко устраивает метель, которая покрывает белыми облаками голову и пиджак Игоря. Еще несколько пригоршней перьев превращаются в пургу. Перья почти ослепляют Игоря, и, кружась, заслоняют солнце, скрывают его сияние.
23
Игорь прохаживается по студии, слушая музыку, звучащую в его сознании. Он наклонил голову и что-то невнятно, негромко напевает. Его шаги отмеряют ускорение и замедление ритма, который возникает у него в голове. Затем он садится, чтобы записать эту внутреннюю музыку, ухватить, удержать ее.
Установить для себя пределы, запреты и ограничения — он находит это лучшим способом приблизиться к воображаемому решению. Полная свобода и позволение делать все что хочется исходит от листа чистой бумаги, но часто это оборачивается свободой просто прыгнуть в океан. Ему необходимо нечто, обо что можно опереться, вроде теннисной сетки, через которую перебрасывают мяч. В Симфонии для духовых инструментов он установил для себя такое препятствие, жонглируя одновременно звучащими, но несовпадающими ритмами. Когда он это пишет, то старается не слишком управлять темой, а скорее следовать общим линиям, которые возникают сами собой, и уж потом смотреть, куда они повернут.
Позже Игорю стала интересна связь между рискованными элементами хаоса и более привычной оркестровкой партитуры. Это кажется ему случайно возникшей красотой одновременно звучащих аккордов, он хочет использовать это и в дальнейшем. Он видит в черных и белых клавишах непрозвучавшие аккорды, несыгранные мелодии, недоступные прежде гармонии, внезапно представшие во всей своей очевидности. Он стремится уловить их и перемешать, доверившись собственному чутью.
Игорю нравится начинать с басов и двигаться вверх. Он проигрывает фразы в разных ритмах, установленных метрономом. Накладывает арпеджио в до-мажоре на фа-диез. Белые и черные ноты. Аккорды тоники и доминанты. Мажор и минор в одном и том же регистре. Полифоническое взаимопонимание. Это звучит у него в голове. Будто по стене мазнули краской — он почти видит очертания этого пятна, и, если прикрыть глаза, оно вибрирует на радужной оболочке. Он старается уравнять то, что звучит у него в голове, с тем, что проигрывается на клавиатуре. Когда результат его устраивает, он записывает ноты. За несколько минут то, что звучало внутри и снаружи, приходит в идеальное соответствие.
И тут случается нечто странное — само его существо начинает обретать очертания, соответствующие незримому рисунку клавиш. Он вспоминает божественный напев насекомых, который слышал в саду, и перестает обдумывать, что предопределено в его жизни — в каком порядке расставлены дырочки на рулоне в пианоле. Остро ощущает невесомость — словно
