Болеслав Прус - Кукла
В передней адвоката Вокульский застал нескольких оборванных евреев и старуху, повязанную платком. В открытую дверь налево можно было видеть шкафы, набитые папками, трех делопроизводителей, что-то усердно строчивших, и несколько посетителей, по виду мещан, из которых у одного была физиономия определенно преступная, а у остальных - скучающие.
Посетителей встречал старый седоусый лакей с недоверчивым взглядом. Сняв с Вокульского пальто, он спросил:
- У вас, ваше благородие, длинный разговор?
- Нет, короткий.
Он ввел Вокульского в залу направо.
- Как прикажете доложить?
Вокульский дал ему визитную карточку и остался один. В зале стояла мебель, крытая малиновым бархатом, как в вагонах первого класса, было здесь также несколько резных шкафов с роскошно переплетенными книгами, которых, по-видимому, никто никогда не читал, а на столе - иллюстрированные журналы и альбомы, которые, по-видимому, разглядывали все. В углу стояла гипсовая статуя богини Фемиды с медными весами и грязными коленками.
- Пожалуйте, - пригласил его слуга, приоткрыв дверь.
В кабинете знаменитого адвоката он увидел обитую коричневой кожей мебель, коричневые занавески на окнах и коричневые узоры на обоях. Сам хозяин был в коричневом сюртуке и держал в руке предлинный чубук, оправленный наверху в необычайно массивный янтарь с перышком.
- Я был уверен, милостивый государь, что сегодня увижу вас у себя, сказал адвокат, пододвигая ему кресло на колесиках и расправляя ногой завернувшийся уголок ковра. - Два слова, - продолжал он, - относительно вкладов в нашу компанию: мы можем рассчитывать тысяч на триста. А что к нотариусу мы пойдем не мешкая и соберем все наличные до последней копейки в этом уж можете положиться на меня...
Он подчеркивал голосом особо важные слова, пожимая Вокульскому локоть и искоса наблюдая за ним.
- Ах да... торговое общество!.. - повторил клиент, опускаясь в кресло. - Это уж их дело, сколько они соберут наличными.
- Ну, все-таки капитал... - заметил адвокат.
- С меня хватит и своего.
- Это знак доверия...
- Мне достаточно собственного.
Адвокат замолчал и принялся сосать трубку.
- У меня к вам просьба, - сказал, помолчав, Вокульский.
Адвокат уставился на него, стараясь отгадать, в чем заключается эта просьба, ибо от характера ее зависело, как надлежало слушать. Очевидно, он не обнаружил ничего угрожающего, так как физиономия его приняла серьезное, но вполне дружелюбное выражение.
- Я хочу купить дом, - сказал Вокульский.
- Уже? - спросил адвокат, подняв брови и наклонив голову. - Поздравляю, от души поздравляю. Торговый дом не зря называется домом. Собственный дом для купца - то же, что стремя для всадника: он увереннее держится в делах. Коммерция, не опирающаяся на такую реальную основу, как дом, - это просто мелочная торговля. О каком же здании идет речь, если только вам угодно почтить меня своим доверием?
- На днях продается с аукциона дом пана Ленцкого...
- Знаю, - прервал адвокат. - Постройка основательная, только деревянные части следовало бы постепенно заменить новыми; позади сад... Баронесса Кшешовская даст до шестидесяти тысяч рублей, конкурентов, наверно, не будет, так что мы купим, самое большое, за шестьдесят тысяч.
- Да хоть и за девяносто или еще дороже, - сказал Вокульский.
- Зачем? - подскочил в кресле адвокат. - Баронесса больше шестидесяти тысяч не даст, сейчас никто домов не покупает... Дело совсем неплохое.
- Для меня оно будет неплохим даже за девяносто тысяч...
- Но за шестьдесят пять лучше...
- Я не хочу обижать моего будущего компаньона.
- Компаньона?.. - вскричал адвокат. - Да ведь почтенный пан Ленцкий окончательный банкрот; вы просто повредите ему, заплатив лишние несколько тысяч. Я знаю, как его сестра, графиня, смотрит на это дело... Как только у пана Ленцкого не останется за душой ни гроша, его прелестная дочка, которую мы все обожаем, выйдет за барона или за предводителя...
У Вокульского так дико блеснули глаза, что адвокат умолк. Он пристально поглядел на своего гостя, подумал... и вдруг хлопнул себя по лбу.
- Скажите, почтеннейший, - спросил он, - вы твердо решили дать девяносто тысяч за эту развалину?
- Да, - глухо ответил Вокульский.
- Девяносто минус шестьдесят... приданое панны Изабеллы... пробормотал адвокат. - Ага!
Физиономия и вся его повадка до неузнаваемости изменились. Он выпустил из трубки целое облако дыма, развалился в кресле и, успокаивающе помахивая рукой, заговорил:
- Мы друг друга понимаем, пан Вокульский. Признаюсь, я еще пять минут назад подозревал вас - сам не знаю в чем, ибо дела ваши чисты. Но сейчас, верьте мне, вы имеете в моем лице доброжелателя и... союзника.
- Теперь я вас не понимаю, - тихо проговорил Вокульский, опуская глаза.
На щеках у адвоката выступил кирпичный румянец. Он позвонил, вошел слуга.
- Не впускать сюда никого, пока я не позвоню.
- Слушаюсь, ваша милость, - отвечал угрюмый лакей.
Они снова остались вдвоем.
- Пан Станислав, - начал адвокат. - Вы знаете, что такое наша аристократия и ее присные... Это несколько тысяч людей, которые тянут соки из страны, мотают деньги за границей, привозят оттуда наихудшие привычки, заражают ими наши якобы здоровые средние классы и сами безнадежно гибнут: экономически, физиологически и морально. Если б удалось заставить их работать, если б скрестить их с другими слоями общества... может, получилось бы что-нибудь дельное, поскольку организация их, несомненно, тоньше нашей. Вы понимаете... скрестить, но... не швырять тридцать тысяч рублей на то, чтобы поддержать их. Так вот, в скрещивании я берусь вам помочь, но транжирить тридцать тысяч - нет, в этом я вам не помощник!
- Я вас совершенно не понимаю, - тихо возразил Вокульский.
- Понимаете, только не хотите довериться мне. Недоверчивость - это великое достоинство, и я не стану вас лечить от нее. Скажу вам только одно: Ленцкий-банкрот может... породниться даже с купцом, в особенности если он дворянин. Но Ленцкий с тридцатью тысячами в кармане...
- Сударь, - прервал его Вокульский, - возьметесь ли вы от моего имени участвовать в аукционе?
- Возьмусь, но свыше того, что предложит Кшешовская, дам не более трех - пяти тысяч. Вы меня извините, но сам с собою я торговаться не могу.
- А если найдется третий претендент?
- Что ж! В таком случае, я и его оставлю позади, чтобы удовлетворить ваш каприз.
Вокульский встал.
- Благодарю вас за откровенность, - сказал он. - Вы правы, но у меня есть свои соображения. Деньги принесу вам завтра... А сейчас - до свиданья.
- Жаль мне вас, - отвечал адвокат, пожимая ему руку.
- Почему же?
- Видите ли, я твердо знаю, что если человек хочет чего-нибудь добиться, он должен победить, придушить противника, а не кормить его из собственной кладовой. Вы совершаете ошибку, которая вас не приблизит, а скорее отдалит от цели.
- Вы ошибаетесь.
- Романтик, романтик! - с улыбкой повторял адвокат.
Вокульский поспешно покинул дом адвоката и, сев в пролетку, велел ехать на Электоральную. Он был расстроен тем, что адвокат проник в его тайну, и тем, что он осуждал его метод действия. Конечно, если хочешь достичь цели, нужно задушить противника; но ведь его добычей должна стать панна Изабелла!..
Он остановил извозчика перед невзрачной лавчонкой, над которой висела черная вывеска с желтоватой надписью: "Вексельная и лотерейная контора С.Шлангбаума".
Лавка была открыта; за конторкой, обитой жестью и отгороженной от публики проволочной сеткой, сидел старый лысый еврей с седой бородой, словно приклеенной к лежавшему на столе "Курьеру".
- Здравствуйте, пан Шлангбаум, - громко сказал Вокульский.
Еврей поднял голову и сдвинул очки со лба на нос.
- Ах, это вы, ваша милость! - ответил он, пожимая руку гостю. - Как, неужели и вам уже нужны деньги?
- Нет, - сказал Вокульский, бросаясь в плетеное кресло перед конторкой. Он постеснялся сразу объяснить, что его сюда привело, и начал с вопроса: Ну, как дела, пан Шлангбаум?
- Нехорошо! - вздохнул старик. - Стали преследовать евреев. Может, это и к лучшему. Когда нас будут лягать, и травить, и плевать на нас, то, даст бог, опомнятся молодые евреи вроде моего Генрика, которые вырядились в сюртуки и забыли свою веру.
- Да кто вас преследует! - возразил Вокульский.
- Вам нужны доказательства? - спросил еврей. - Вот вам доказательства в этом "Курьере". Позавчера я им послал шараду. Вы умеете разгадывать шарады? Так я послал такую:
Первое и второе - животное с копытом.
Первое и третье - на голове украшение мод.
Целое - на войне грозное и сердитое,
Пусть от него нас бог убережет.
Вы знаете, что это? Первое и второе - это ко-за; первое и третье - это ко-ки, а целое - это козаки. А знаете, что они мне ответили?.. Минуточку...
Он взял "Курьер" и начал читать:
- Ответы редакции. "Пану В.В. Большая энциклопедия Оргельбранда..." Не то... "Пану Мотыльку. Фрак одевается..." Не то... Ах, вот! "Пану С.Шлангбауму! Ваша шарада политическая, но не грамматическая". Скажите на милость: ну что тут политического? Если б я написал шараду про Дизраэли или про Бисмарка - это еще была бы политика, но про казаков - это же не политика, это просто военное.
