Рамон Меса - Мой дядя - чиновник
— Послушайте, что случилось? — спросил встревоженный капитан.
— Ничего! Вот только этот проныра оказался хуже всякого бандита, — ответил дядя, указывая на меня. — Он украл моё состояние, всё моё состояние!
Капитан, готовый поверить во что угодно, но только не в то, что дядя — обладатель состояния, которое стоило красть, уже более спокойно осведомился, что именно я натворил.
— Ничего особенного! Всего-навсего потерял рекомендательное письмо светлейшего маркиза Каса-Ветуста, сулившее мне самую лучшую должность на Кубе.
— Не убивайтесь так, сеньор, — утешил дядю капитан. — Поищите, пошарьте везде, — оно не могло исчезнуть с корабля. В карманах-то вы смотрели?
Мой дядюшка запустил руку в карман и вытащил сложенную пополам бумагу. Это было рекомендательное письмо!
При виде его дядя столь быстро и забавно перешёл от глубочайшего отчаяния к величайшей радости, что присутствовавшие не удержались и прыснули со смеху. Ничуть не смутившись, дядя сам присоединился к общему хору и разразился таким раскатистым хохотом, что глаза его увлажнились слезами истинной радости.
II
В ПОИСКАХ ЦАРЕЙ-ВОЛХВОВ
В половине второго наше судно бросило якорь посредине бухты, и шлюпка доставила нас к деревянному домику, стоявшему в конце пристани. Войдя в него, мы увидели двух бородатых мужчин, одетых в синюю форменную одежду из грубой хлопчатобумажной ткани, на шляпах у них сверкали медные бляхи, а в руках они держали штуцера[3]. Мы поздоровались с бородачами, испытывая к ним уважение, граничившее со страхом. Они же, не обратив внимания на наши поклоны, выхватили у нас баул, разрезали стягивавшие его верёвки, подняли крышку, засунули руки поглубже и перевернули все наши пожитки, ощупали бельё и вытряхнули содержимое коробок, лежавших в сундуке. Покончив с этим, они проверили наши карманы и шляпы, а затем повелительным жестом дали нам понять, чтобы мы поскорее проваливали и не мешали работать. А ну, пошевеливайтесь!
Во время досмотра мы тряслись как в лихорадке. Когда он закончился и мы отошли от этой треклятой будки, дядя наклонился ко мне и с опаской прошептал на ухо:
— Племянник, будь у нас в сундуке хоть что-нибудь ценное, эти разбойники наверняка забрали бы всё себе.
В ту минуту я сам держался такого же мнения, но позднее узнал, что эти бравые парни со своей стороны тоже приняли нас за бандитов или — что не составляет существенной разницы — за контрабандистов и перетряхнули наш баул с целью обнаружить что-либо, подтверждающее их подозрения.
Взявшись за ручки баула, мы торопливо удалялись от злополучного домишка, как вдруг какой-то человек в шерстяной рубахе, бумазейных штанах и серой, надетой набекрень, шапке уставился на дядю, потом обнял его и воскликнул:
— Чёрт побери, Висенте! Ты что же, земляков не признаёшь?
Дяде не очень-то по душе пришлась фамильярность, с которой человек такого непривлекательного и жалкого вида обратился посреди улицы к особе, собиравшейся получить лучшую должность на Кубе; однако, скрыв свою досаду, он ответил на выразительное приветствие незнакомца.
Тот повернулся ко мне.
— Пресвятая Мария! — воскликнул он. — Да неужто это тот самый шнингалет? Быстро же вырос сорванец! Помнишь ты Доминго Техейро, паренёк?
Ещё бы мне не помнить! Едва он назвался, как я уже горячо обнимал земляка.
Это был Доминго, тот самый Доминго из нашего местечка, который хотя и был постарше меня, но неизменно сопутствовал мне в любых проказах. Я не разорил ни одного гнезда, ни разу не воровал виноград, груши, абрикосы или каштаны без его деятельного участия. Однажды, когда дядюшка Лоренсо ловко пустил нам вдогонку заряд соли, ранил нас и мы довольно долго провалялись из-за этого в постели, наши дружеские связи с Доминго оборвались, потому что его родители уверяли, будто я испортил их мальчика, а мои убеждали всех в том, что это негодник Доминго испортил меня.
— Куда же вы сейчас направляетесь?
Мне и теперь кажется, что дяде этот вопрос причинил больше беспокойства, чем некогда нам с Доминго заряд соли, выпущенный дядюшкой Лоренсо.
— Да вот… да уж… — забормотал дядя.
— Если хотите, пообедаем вместе, а потом снимем комнату в гостинице «Лев Нации».
В дяде снова взыграла гордость.
— Благодарю, Доминго, но мы приехали с рекомендациями к нашему очень богатому двоюродному брату, его высокопревосходительству светлейшему сеньору дону Хенаро де лос Деес.
— К светлейшему, говоришь? А где, Висенте, живёт твой братец?
— Как! Ты столько лет в Гаване и не знаешь этого?
— Видит бог, я впервые слышу его имя. Но раз вы с братцем никогда не встречались, тем более надо сегодня пообедать со мной и прислушаться к моим советам. Если у вас нет денег, я одолжу…
— Спасибо, Доминго, — прервал его дядя. — В подкладке сюртука у меня зашита ассигнация в сто реалов.
— Чёрт побери, да ты богач! Когда я приехал на Кубу, у меня не набралось бы и пяти куатро.
Между тем дядя всё ещё раздумывал, не зная, па что решиться. Куда идти по этим длинным улицам, зажатым среди высоких домов, когда в городе у тебя нет пи одной знакомой души? Не придётся ли обойти с баулом в руках всю Гавану, пока отыщешь светлейшего сеньора дона Хенаро? А где мы сможем поесть? И не заночуем ли мы в подворотне?
— Послушай, Доминго, — залихватски воскликнул дядя, — так и быть, сегодня мы пообедаем с тобой, и ты нам покажешь, где можно снять комнату.
— Конечно, покажу, чёрт возьми! Ещё наищетесь своего двоюродного братца. Вы ведь только что приехали и ничего не знаете, а я — то здесь старожил, — отозвался Доминго.
Он велел нам следовать за ним и пустился в путь, засунув руки в бездонные карманы и раскачиваясь на ходу, словно маятник.
Мы шли под тянувшимся вдоль пристани цинковым навесом, где было свалено несметное количество мешков, бочек, ящиков всех размеров, огромных чугунных шестернёй, больших металлических банок, железных болванок, молотов и трамбовок, глиняных труб, чанов, обручей, рельсов, бочарных досок, кувшинов и различных сосудов; всё это лежало вместе или по отдельности, рядами или грудами выше человеческого роста, но нигде не было ни путаницы, ни беспорядка, — стоявшие тут и там надсмотрщики следили за всем этим добром, словно пастухи за стадом.
По свободным местам и проходам среди лежащих на пристани товаров сновали потные люди. Они орали, спешили и толкались, чем раздражали моего дядю. О, если бы эти невежды знали, кого отпихивают локтями, они наверняка отнеслись бы к нему с большим уважением!
Мы уже выбирались из прохода между мешками с мукой и ящиками с вермишелью, вздымавшимися на несколько дюймов выше наших голов, как вдруг дядя попятился в страхе и изумлении. Перед ним, крича во всю глотку: «Поберегись! Поберегись!» — прошёл кентавр, сатир или… кто его знает, кем ещё могло показаться дяде это невиданное существо.
— Кто это, Доминго? — испуганно спросил дядя.
— Это? Негр.
— А!.. Ну и ну!.. Значит, негр… — пробормотал дядя, приходя в себя. И вправду, перед нами прошёл здоровенный африканец, настоящий геркулес, высеченный из чёрного дерева; широкая мускулистая спина его блестела от пота на солнце, словно покрытая лаком.
В конце причала стоял человек со штуцером в руке и, как шпагой, прокалывал нм тюки сена, которые при помощи высокой мачты с блоком выгружали с судна прямо на пристань. Доминго объяснил нам смысл операции со штуцером: так проверяли, не спрятан ли в сене контрабандный товар.
Мы прошли ещё немного вперёд.
— Ну, вот и добрались. Это мой дом, — сказал нам Доминго, указывая на лодку. — Если хотите, чтобы я вас покатал и показал вам порт, — только скажите.
— Почему же, Доминго, прожив здесь столько времени, ты всего лишь лодочник? — наивно удивился мой дядя.
— А кем, чёрт побери, я, по-твоему, должен был стать? Графом, да? И вообще, в другой раз зови меня не лодочником, а капитаном. А ну-ка прочти название моего бота! Ты ведь умеешь читать, Висенте?
Мой дядя прикусил губу и, чтобы убедить бестактного судовладельца в своей грамотности, запинаясь, прочёл по складам: «Гроза всех пиратов».
— Какое длинное название, Доминго! — заметил я.
— Зато красивое. Видишь, как оно по всей корме расписано, от борта до борта?
Рядом со шлюпкой Доминго было привязано ещё штук тридцать лодок. Мой дядя, дабы показать свою учёность, продолжал, хотя и с трудом, читать их названия: «Разгром ста тысяч вшивых французов», «Покоритель Старого и Нового Света», «Парусник мадридского порта», «Дон Пелайо в горах Ковадонги», «Долой карлистов!», "Да здравствует Изабелла И!» и множество других в подобном стиле. N
В некоторых местах пристани было почти невозможно пройти, особенно с баулом в руках. Тачки, бочки, блоки, громадные деревянные балки, кабестаны, толстенные доски, люди с огромными мешками — всё это двигалось одновременно и в разных направлениях; была поистине лихорадочная суматоха, водоворот, вызывавший у нас головокружение, новое, невиданное доселе зрелище, беспощадно разрушавшее все заветные мечты моего дяди. Он думал, что увидит рощи пальм и фруктовых деревьев, на которых, словно хрустальные шарики, висят прекрасные плоды, переливающиеся всеми цветами радуги! Бедный дядя, он надеялся встретить индейцев в набедренных повязках из разноцветных перьев, с колчанами, полными ядовитых стрел, за спиной, с продетыми в уши и ноздри толстыми золотыми кольцами, которые только дёрни посильнее — и они у тебя в руках!
