Современная комедия - Джон Голсуорси
Внезапно лоб отодвинулся, глаза открылись, она увидела лицо Уилфрида. Видел ли он ее – видел ли, что она стоит у окна, выглядывая из темной комнаты? Дрожа всем телом, она опустила занавесь. Кивнуть? Впустить его? Выйти к нему? Махнуть ему, чтоб ушел? Сердце ее неистово билось. Сколько времени стоит он так под окном, словно призрак? Тинг-а-Линг шлепнулся на пол, она сжала руками лоб, пытаясь собраться с мыслями, и вдруг шагнула к окну и распахнула занавеси. Никого! Лицо исчезло! Ушел! Темная площадь на сквозном ветру – и ни души! Был ли он здесь, или ей померещилось? Но Тинг-а-Линг! Собакам не мерещатся призраки. Тинг вернулся к камину и опять прикорнул там.
«Я не виновата, – в страстном отчаянии думала Флер, – я не виновата! Я не хотела, чтобы он полюбил меня, я только хотела, чтобы он… он…» И она бессильно опустилась на пол перед камином. «О, Тинг! Пожалей меня!» Но китайский пес, обиженный ее небрежностью, не отзывался…
XI
Шапка набекрень!
Не слишком удачно разыграв роль сыщика по отношению к молодому Баттерфилду, Майкл постоял в раздумье в холле. В конце концов он не вернулся к себе наверх, а тихо вышел на улицу, прошел мимо парламента на Уайтхолл, а на Трафальгар-сквер вспомнил, что у него есть отец. Барт мог быть и у «Шутников», и в «Кофейне», и в «Аэроплане». «Вот с кем можно отдохнуть», – подумал Майкл и пошел в самый модный из этих трех клубов.
– Да, сэр Лоренс Монт в читальне, сэр.
Старик сидел, скрестив ноги, держа сигару кончиками пальцев в ожидании случайного собеседника.
– А, Майкл. Как по-твоему, зачем я сюда хожу?
– Ждать конца света, сэр.
Сэр Лоренс хихикнул:
– Это мысль. Когда небеса обрушатся на цивилизацию, здесь, наверно, будет самое лучшее место для наблюдений. Любопытство, вероятно, одна из сильнейших человеческих страстей, Майкл. Мне очень не хотелось бы взлететь на воздух, особенно после обеда, но еще меньше хотелось бы пропустить хорошее зрелище. Воздушные налеты все-таки были очень занятны, правда?
Майкл вздохнул.
– Да. Война приучила нас думать о вечности; потом война кончилась, а вечность осталась висеть над нами. Теперь мы не успокоимся, пока не достигнем ее. Можно мне взять у вас сигару, сэр?
– Ну конечно. Я опять перечитывал Фрезера. Удивительно, как далеки от нас всякие суеверия теперь, когда мы поняли высшую истину: что цивилизация не завоюет мира.
Майкл перестал раскуривать сигару.
– Вы действительно так думаете, сэр?
– А как же еще думать? Кто может сомневаться в том, что сейчас, при таком развитии техники, настойчивость человечества приведет его к самоуничтожению? Это неизбежный вывод из всех последних событий. «Per ardua ad astra».[9]
– Но ведь так всегда было, сэр, и все же мы живем.
– Да, говорят – живем, но я в этом сомневаюсь. Я считаю, что мы живем только прошлым. Я не думаю, нет, не думаю, что можно сказать, будто мы надеемся на будущее. Мы говорим о лучшем будущем, но, по-моему, мы едва ли надеемся на него. Как будто можно возражать против такого положения, но подсознательно мы делаем этот вывод. По той путанице, что мы натворили в течение последних десяти лет, мы ясно чувствуем, насколько большую путаницу можем натворить в течение ближайших тридцати лет. Человек может спорить о том, есть ли у осла четвертая нога, но после этого спора осел все-таки будет стоять на четырех ногах.
Майкл вдруг выпрямился и сказал:
– Вы просто беспощадный и злой старый Барт!
Сэр Лоренс улыбнулся:
– Я бы рад признать, что люди действительно верят в человечество и всякую такую штуку, но ты сам знаешь, что это не так, – люди верят только в новизну и в то, чего им хочется добиться. За редкими исключениями все человечество – еще обезьяны, особенно ученая его часть. А если ты дашь в лапы обезьянам порох и горящую спичку, они сами себя взорвут, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Обезьяны в безопасности, только когда они лишены всякой возможности подвергать себя опасности.
– Весело, нечего сказать, – проговорил Майкл.
– Не веселее, чем все остальное, мой милый. Я вот думал недавно: у нас здесь есть один член клуба, он изобрел такую штуку, перед которой все, что было во время войны, – пустяки; необычайно ценный человек. Правительство к нему присматривается. Он поможет другим таким же ценным людям – во Франции, Германии, Америке и России – делать историю. Они все вместе сделают нечто такое, перед чем все, что было до сих пор, побледнеет. Да, ты знаешь, новый лозунг homo sapiens? «Шапка набекрень!»
– Так, – сказал Майкл, – ну а что же вы собираетесь предпринять по этому поводу?
Брови сэра Лоренса поднялись чуть ли не до самых волос.
– Предпринять, мой милый? А что же мне предпринимать? Разве я могу пойти и взять за шиворот этого человека и все наше правительство, да и всех других столь же ценных изобретателей вместе с их правительствами? Нет, конечно. Все, что я могу делать, – это курить сигару и говорить: «Бог с вами, милые друзья, и мир вам и покой». Так или иначе, они своего добьются, Майкл, но, по естественному ходу событий, я до этого не доживу.
– А я доживу, – сказал Майкл.
– Да, мой милый, но ты только подумай, какие будут взрывы, какое зрелище, какие запахи! Ей-богу, тебе еще есть ради чего жить. Иногда мне жаль, что я не твой ровесник. А иногда, – сэр Лоренс вновь раскурил сигару, – не жаль. Иногда мне кажется, что хватит с меня всяких этих штук и что ничего не остается, как только умереть джентльменом.
– Это уже что-то вроде нытья, папа!
– Ну что ж, – сказал сэр Лоренс, покручивая короткий седой ус, – будем надеяться, что я не прав. Но мы идем к тому, что, нажав две-три кнопки, можно будет уничтожить миллионы людей. А какие у нас есть основания думать, будто мы станем такими хорошими, что вовремя откажемся применять эти потрясающие новые игрушки, несущие смерть и разрушение?
– «Когда мало знаешь, воображай всякие ужасы».
– Очень мило сказано. Откуда это?
– Из биографии Христофора Колумба.
– А, старый К.! Иногда я ловлю себя на мысли, что было бы лучше, если бы он не был так чертовски пытлив. В Средние века жилось уютней. Еще вопрос, стоило ли открывать этих янки.
– Ладно, – сказал Майкл, – как-нибудь выберемся. Кстати, насчет этой элдерсоновской истории. Я только что видел этого клерка: по-моему, у него не такой вид, чтобы
