Андрей Малыгин - Зеркало, или Снова Воланд
— Вот то-то и оно, — удовлетворенно вздохнул Бегемот. — А еще, к великому сожалению и личному огорчению, должен заметить, что ваш вопрос может касаться лишь просвещенных людей, каковых на самом деле не так уж и много. Многие же по своему невежеству предпочитают дешевую бульварную прессу… малохудожественного или детективного содержания…
— Ну ладно, — нетерпеливо перебил его «Воландин», — от этой трескотни с ума сойти можно. Надеюсь, милейший, — взглянул он на Шумилова, — теперь вам все так же предельно ясно, как и то, откуда в вашей реке вдруг объявились моржи?..
Наступила долгая пауза, во время которой Галактион начал сосредоточенно поправлять кепку на голове, тот, кого называли Тарантулом, — протирать вдруг ставшие запачканными очки, а кот, совсем наклонившись куда-то вниз, возиться и недовольно пыхтеть.
— Не слышу ответа, — вопросительно и твердо произнес «Воландин». — Бегемот, а ты не знаешь, случайно?.. И чего это ты там копаешься, плут? А?
— Да, мессир… Петрович… ну вот проклятый репейник зацепился, прилип, и выдрать его ну никак не могу. Того и гляди травму получишь невзначай, — словно не слыша к себе вопроса, пробурчал невнятно котяра.
— Мне что, вопрос повторить? — уже более грозно потребовал «Воландин». — Признавайся, твоих лап дело?
— Он сам виноват! Зачем ни с того, ни с сего нагррубил? — громко закричала снова оказавшаяся на плече у мальчугана Гарпия.
— Совершенно справедливо, святые слова. Вот и я говорю, — очевидно, закончив с репейником, мгновенно поддакнул распрямившийся кот. — И Тарантул с Галактионом вам охотно подтвердят… Я ведь правильно говорю? — обратился он к ним.
— Ну-у… знамо дело… — певуче протянул, роясь зачем-то в карманах, парень с соломенными волосами.
— И в мыслях сначала ничего не держал, — как можно убедительнее затараторил кот. — А то разважничались, называя себя моржами, задаются… А как до дела доходит — сразу не нравится… И что за охота купаться в такой холодной воде, не понимаю! Я лапой попробовал, и мне сразу же захотелось в тепло и уют, а некоторых сумасбродных задавак почему-то тянет наоборот…
Но здесь необходимо сказать, что лишь одна присутствующая на смотровой площадке персона оставалась абсолютно равнодушной к фиглярству разговорившегося кота, да и вообще ко всему происходившему вокруг. И этой непоколебимой персоной был некто Звездинский Иван Паисьевич, бледнолицый и худощавый мужчина на вид лет тридцати восьми-сорока, с длинными, почти до плеч волосами, как и у многих других творческих личностей, перетянутыми вокруг головы неширокой узорчатой лентой. Лицо его покрывала темно-русая, с уже наметившейся проседью борода, плавно переходящая в усы.
Никого и ничего не замечая, художник сосредоточенно поедал глазами покоившийся на мольберте холст и то, что находилось по ту сторону от него. И стоит ли здесь удивляться, что предметом его пристального внимания как раз и служило замечательное здание бывшего губернаторского дома, где теперь располагался фонд городского художественного музея. В своей левой руке он умудрялся удерживать фанерку с нанесенными на нее красками и несколько разных кистей, правая же рука владела лишь одним единственным рабочим инструментом. Совершив очередной мазок, художник отходил на пару шажков назад от холста и надолго застывал, словно видел его впервые. Затем срывался с места, что-то быстро смешивал на палитре и, подкравшись к мольберту, делал, подобно фехтовальщику, несколько легких уколов. Вновь отходил, щурил глаза и с очень серьезным видом замирал, сравнивая оригинал с создаваемой копией. Это было похоже на какой-то завораживающий магический ритуал.
Было очевидным, что эту творческую натуру занимает лишь исключительно то, над чем он сейчас самозабвенно работал. А на поднявшихся и прошедших на площадку мальчика и мужчин он не обратил ровно никакого внимания, как не замечал и то, что происходило и в данный момент совсем недалеко от него. Великое свойство творческих людей — умение не отвлекаться, а всецело сосредоточиться и перенестись на интересующий их предмет.
— А вообще-то должен признаться, — обращаясь уже к своему новому знакомому, продолжал кот, — так трудно иногда находиться без дела. Приходится с завистью наблюдать, — кивнул он в сторону художника, — как работают творческие личности, ничего-то не замечая вокруг себя. Хоть гром греми, хоть молнии сверкайте…
При этих словах Валерий Иванович внутренне вздрогнул и страшно удивился. Ведь это были очень знакомые в их семейном кругу слова. Можно сказать, с некоторого времени даже ставшие определенным паролем. Когда Шумилов что-то читал, писал или же смотрел по телевизору интересующую его передачу, он частенько не замечал, как по какому-то вопросу к нему обращались жена или же кто-то из детей. В этот момент он весь находился там, в зоне действия, и, естественно, не сразу реагировал на обращение. Сначала Вера Николаевна сильно раздражалась по этому поводу, считая подобное поведение супруга проявлением крайнего невнимания и неуважения к себе, затем успокоилась, списав все это на творческую искру мужа, а однажды взяла да и озвучила именно это самое выражение. Валерий Иванович потом шутки ради придумал еще три стихотворные строчки, и в итоге получилось совместное четверостишие, которое звучало так:
Хоть гром греми, хоть молнии сверкайте,Весь в муках творчества я мыслю, я горю,И попрошу — меня не отвлекайте,Я занят тем, что НОВОЕ творю!
И вот теперь, когда Валерию Ивановичу необходимо было уединиться и сосредоточиться на какой-то своей работе, он шутливо предупреждал:
— Верунчик, у меня сейчас «Хоть гром греми, хоть молнии сверкайте…», поэтому попрошу десять граммов уединения.
И все становилось ясным, понятным и воспринималось как должное. А вот теперь Бегемот невольно взял и повторил этот самый семейный пароль. И, возможно, совсем не случайно? Шумилов пристально посмотрел на кота, а тот, как ни в чем не бывало, продолжал разглагольствовать:
— Правда, должен заметить, не отдавая симпатии ни одной из известных живописных школ, что у этого служителя Аполлона есть принципиальные ошибки, с которыми я… Петр Петрович, ну никоим образом согласиться не могу…
Все недоуменно уставились на напыщенного кота, а «Воландин», поморщив лицо, с откровенным недовольством произнес:
— Это черт знает что такое! Вы посмотрите, его опять потянуло сунуть нос не в свое дело! Насколько я знаю, ты такой же специалист по живописи, как Галактион по ораторскому искусству. Ты зачем, пройдоха, отнимаешь у нас время и пытаешься втравить в какую-то незначительную, мелкую интригу?
— Это я-то пытаюсь втравить, как вы изволили выразиться, в мелкую интригу? — надулся от обиды кот. — Это я понапрасну отнимаю время? Да вы же сами, мессир… то есть, прошу прощения, Петр Петрович, всегда учили нас зорко стоять на страже интересов нашего ведомства! Особенно если дело касается принципиальных вопросов. Не так ли?
— Ну… говорил, — вздохнув, недовольно согласился «Воландин». — Но какое отношение это имеет к данной ситуации? Не понимаю.
— Да самое непосредственное, Петр Петрович, — тут же оживился кот. — Я уж не говорю, что при таком плохом освещении можно и цвета перепутать и вместо желтого среднего добавить с излишком лимонного кадмия… Да пусть у меня лапы отсохнут, если я не прав. Вот вам и Тарантул с Галактионом подтвердят. Они полностью согласны со мной в этом вопро…
— Короче, — перебил его «Воландин», — ты можешь ясно изложить, в чем суть проблемы? — обратился он к разглаживающему ниточки усов «чиновнику».
— Видите ли, Петр Петрович, здесь я должен полностью поддержать Бегемота, — серьезно проговорил тот. — Ведь не зря же в свое время уважаемый автор проекта этого замечательного здания решил прорубить по фасаду ни много ни мало, а ровно тринадцать окон. Что, согласитесь, не может не радовать представителей нашего ведомства. Но также нельзя и не заметить, что этот увлеченный работой человек ни с того ни с сего вдруг решил нарушить, с позволения сказать, гениальную задумку автора и одно из имеющихся окон просто взял да и сократил, доведя их количество, что чрезвычайно обидно, до гораздо менее приятного числа двенадцать. Вот этим-то обстоятельством как раз и вызвано, как я считаю, справедливое недовольство Бегемота, — закончил он свое витиеватое изложение.
— Исключительно только этим, — тут же поспешно поддакнул кот, и взоры всех присутствующих устремились в сторону ничего не подозревающего живописца.
— Гм-м, вот оно что, — задумчиво проговорил глава могущественного ведомства, и в голосе его зазвучали металлические ноты, — ну это уже совсем другое дело… — и тут же добавил: — А не может ли быть это случайностью или простым недоразумением?
