Книги Судей - Эдвард Фредерик Бенсон
– Надеюсь, что мое влияние сделает тебя хоть немного умнее, – отвечала жена художнику.
Марджери отправилась спать вполне счастливой, за исключением одного пункта. От природы она была наделена удивительной безмятежностью, которую не могли нарушить никакие бури. Она уже привыкла к поведению Фрэнка! когда ее муж работал, он становился нервным и воодушевленным, своим картинам он посвящал всего себя. Он всегда нес чепуху о личности художника и о том влиянии, которое оказывают на него другие люди. Он хотел быть свободным от этого влияния в своем творчестве. И… желал подпасть под ее влияние, когда не работал. Ей это льстило, но несмотря на его просьбу остаться, она сделала заключение, что Фрэнк был вовлечен в свою работу более, нежели всегда.
Но беспокоило ее не это: когда он побежал к ней через всю студию, она вся против воли сжалась от его вида, а уж когда увидела его лицо, ей стало совсем нехорошо. Она говорила самой себе, что это глупо, и уж с ее-то стороны упрекать Фрэнка в глупости, когда она, поддавшись страху, сама ведет себя ничуть не лучше мужа, по крайней мере неразумно. Но она снова невольно сжалась, вспоминая эту сцену.
«Смешно, – сказала она самой себе, когда улеглась в постель. – Фрэнк есть Фрэнк, и эту его идею, что он перестает или однажды перестанет быть Фрэнком, я всегда считала невероятно глупой. Но… но почему я сжалась, увидев его, как если бы увидела человека, совершившего преступление?»
Ей вспомнилась фраза мужа: «Какие еще преступления? Что ты знаешь о моих преступлениях?»
Внезапно в ее сознании будто промелькнула электрическая искра, породившая вспышку света. Она поняла, в чем состоит секрет Фрэнка, который он не осмеливался ей открыть.
Глава VII
На следующее утро Фрэнк, верный своей привычке, проснулся очень рано и сразу же отправился в студию. Марджери, не отступая от своего решения, принятого накануне, не мешала ему. Она послала ему завтрак, а сама поела в одиночестве.
Фрэнк спал глубоким сном без сновидений – сознание того, что Марджери находится рядом, оказывало на него успокаивающее действие. Но когда он проходил по коридору в свою студию, он почувствовал страх перед тем, что ему предстояло увидеть. Он задался вопросом: как призрак, который умер в нем, смог снова возродиться в той реальности, где находилась Марджери со всей ее любовью? Разве добро не является более могущественным, чем зло? Развернув мольберт и посмотрев на портрет, он вздрогнул – мгновенно возникло ощущение превосходства одной части его натуры над другой. Та сила, которая исходила от портрета, становилась неодолимой. Когда Марджери находилась рядом с ним, в непосредственной близости, она поддерживала все лучшее в нем, но когда ее не было, когда он оставался один на один с портретом, это лучшее тонуло, как свинцовая пуля в бездонном море. Он был подобен язычнику, который собственными руками сотворяет идола из камня или дерева, а затем преклоняется перед ним, веря, что этот идол – его повелитель.
Все утро после завтрака Марджери успешно боролась с желанием пойти к Фрэнку, поскольку она со всей ясностью понимала, что он сам должен искать свое спасение. Он боялся оставаться наедине с самим собой, и единственным способом отучить его бояться было заставить его понять, что бояться нечего. Не внушать ему эту мысль, нет – заставить его самого прийти к ней. Поэтому битый час она провела, зевая над романом популярного писателя, затем написала письмо матери, распорядилась насчет обеда – и все это время уверяла себя, что очень занята. Но она почувствовала решительное облегчение, когда подошло время ланча. Захлопнув книгу, она направилась в студию.
Фрэнк работал, когда она вошла, и, кажется, не заметил ее появления. Марджери встала позади него и увидела то, что он не захотел показать ей прошлым вечером, и поняла почему. В незаконченном портрете ясно читалась идея.
Она невольно вздрогнула и издала слабый крик – перед ней было лицо порочного человека. И точно такое же лицо было у ее мужа, когда он бросился к ней прошлым вечером, – вот почему в ней тогда все напряглось. Портрет показывал человека, который подавлял в себе благородные порывы ради низменных страстей. Это было лицо падшего человека, почти что преступника.
Марджери взглянула на Фрэнка и увидела, что он полностью захвачен созерцанием того, что проглядывало в каждой черточке портрета.
– Ах, Фрэнк, – закричала она, – что же случилось? Это ужасно, и ты… ты тоже ужасен!
Она подумала, что Фрэнк не услышал ее, поглощенный работой, но потом услышала бормотание:
– Да, ужасно, ужасно!
На какой-то момент Марджери утратила самообладание – она была напугана донельзя.
– Фрэнк, Фрэнк! – Ее крик стал истерическим.
Но она тут же одернула себя. Это не тот способ, чтобы достучаться до него. Положила ладонь на его руку и уже уверенным голосом произнесла:
– Перестань работать и посмотри на меня!
На сей раз он услышал. Правая рука, державшая кисть, безвольно опустилась, затем кисть выскользнула из пальцев на пол. И в этот момент лицо его переменилось. Зловещие линии смягчились и пропали – теперь на нем было выражение испуганного ребенка.
– Ах, Марджери, – закричал он, – что случилось? Почему тебя здесь не было? Чем я занимался?
Прежде чем он закончил говорить, Марджери, сделав усилие, повернула мольберт к стене.
– Ты достаточно долго работал, – сказала она, – и тебе надо выйти прогуляться.
– Да, это было бы прекрасно, – согласился Фрэнк, поднимая кисть. – Гляди-ка, на ней полно краски, – добавил он, как будто это требовало особого комментария.
– Как это необычно, дорогой! – засмеялась Марджери. – Ведь обычно ты пишешь сухой кистью, верно?
– О, я все утро писал, вот чем я занимался! – сказал Фрэнк апатичным голосом; его взгляд обратился к мольберту.
– Нет, оставь его в покое, – сказала она, угадав его намерение. – Ты больше не будешь работать сегодня.
Фрэнк провел руками по глазам.
– Я устал, – сказал он. – Думаю, что не пойду на прогулку. Я посижу здесь, если ты останешься со мной.
– Очень хорошо – посидим десять минут, а потом пойдем. Сегодня чудесное утро, грех не прогуляться.
Фрэнк посмотрел в окно.
– Боже мой, утро и правда чудесное. Просто на удивление чудесное. Мне кажется, что я спал… И вон те деревья выглядят так, словно тоже спали… Интересно, их сны были столь же ужасны, как и
