Обычный день - Ширли Джексон
– Все падаешь, дорогой?
Мо важно спустился и пошел за бабушкой на кухню, где она подала ему блюдо из клубники, а брат остался лежать, просунув голову между стойками лестницы. Он лежал там и стонал до тех пор, пока не пришла мама.
В конце концов бабушка сломила дух гордого кота Мо. Сначала она повязала ему на шею ленточку; а через некоторое время прикрепила к ленточке и колокольчик. Мне она сказала, что с колокольчиком Мо станет отличным сторожевым котом. Он и сам предпочитал проверять гостей, ни один не проходил мимо него незамеченным, а когда он гулял по дому и окрестностям, особенно по ночам, бабушка, услышав колокольчик, была бы готова встретить грабителей – с тех пор, как к ней пробрался ночью Ник, чтобы попрыгать на ее животе – бабушка все равно спала очень чутко. Возможно, план бы и сработал, согласно пожеланиям бабушки, однако, к сожалению, с Мо случился истерический припадок – каждый раз, когда он пытался заснуть, его будил звон колокольчика.
Когда Мо умер, бабушка очень расстроилась.
– С ним в доме мне всегда было спокойнее, – задумчиво проговорила она. – Гораздо спокойнее, чем с твоим дедушкой.
Возможно, все из-за машины
Может, все случилось из-за машины. Или из-за прогнившего дерева в саду, или ванна снова протекла, или белье из прачечной запаздывало, или мысль о гамбургерах, которые опять будут сегодня на ужин, или меня, в конце концов, доконал вопрос студентки моего мужа, которая, невинно распахнув глаза, поинтересовалась:
– Как продвигается ваша картина?
Когда я ответила, что в последний раз касалась красок лет двадцать назад, приводя в порядок деревянные шезлонги, чтобы поставить их на лужайку за домом, девица удивленно нахмурилась и проговорила:
– Но я думала, вы пишете картины.
– Я пишу книги – наверное, я писатель, – слегка натянуто сообщила я.
– Забавно, – хмыкнула она. – Я всегда думала, что вы художник. О чем вы пишете?
– Я должна быть писательницей? – уточнила я вечером у мужа.
– Что? – переспросил он.
– Я сказала: я должна быть писательницей?
– Наверное, да, – ответил он.
– Как так? Я-то думала, что должна быть художником.
– Я ни слова не понимаю из того, что ты говоришь, – посетовал он. – Ужин скоро?
Машина у нас новая. Английский кабриолет-малютка, черный, легкий и симпатичный. Дети сразу назвали его Торо, потому что у него на руле изображен бык. Сегодня вечером я бы предпочла покататься на Торо, а не готовить гамбургеры. Оставив мужа сидеть в гостиной и читать вечернюю газету, я вышла на кухню, села на высокую табуретку в углу и посмотрела на Торо, припаркованного на подъездной дорожке. Моя дочь сломала молнию в юбке. Посаженный у крыльца розовый куст явно не собирался расти. «Я писатель, – сказала я себе, сидя в углу на кухне. – Я писатель – сижу здесь, жарю гамбургеры». Собака опять спустилась к ручью и каталась там в грязи.
Из нескольких тысяч музыкальных пластинок, которые хранятся в нашем доме, мне принадлежат ровно две. На одной – записи разных песен и мелодий, какие играют автоматы в кафе и ресторанах. На другой – музыка с корриды. Я одолжила у детей проигрыватель, принесла его на кухню, взяла две пластинки и поставила ту, на которой каллиопа высвистывает «Закоулки Нью-Йорка».
– Мама опять с ума сходит, – сообщил мой старший сын отцу в гостиной. – Интересно, что она выкинет на этот раз.
– Все в этом мире, – рассеянно ответил мой муж, – либо правда, либо ложь, либо фантазии твоей матери.
– Жаль, что она не включила музыку для корриды, – сказал мой сын. – Эта каллиопа меня бесит.
– Когда она в прошлый раз слушала музыку с боя быков, мы четыре дня подряд ели на ужин овощной суп, – напомнил мой муж.
– Водил бы ты нас на ужин в ресторан, и почаще – прозрачно намекнул сын.
– Обычно, наслушавшись мелодий из музыкальных автоматов, она убирается в бельевом шкафу, а иногда читает письма, которые я писал ей, когда мы учились в колледже, – голос мужа дрогнул.
– Лучше бы она включила музыку для корриды, – повторил сын.
Я слезла с табуретки и пошла в гостиную.
– Послушайте, – заявила я, – я писатель или домохозяйка средних лет?
– О боже, – проговорил сын, а муж ответил: – Писатель, дорогая. Ты писатель.
– Вот именно, – подтвердил сын.
Я вышла через заднюю дверь, спустилась по ступенькам и села в Торо. Я видела, как муж и сын смотрят на меня из окна гостиной, а дочь открыла окно своей комнаты на втором этаже и крикнула:
– Ты куда-то собралась? Подожди минутку, я надену другую юбку и пойду с тобой.
– Ты останешься дома и приготовишь гамбургеры, – отрезала я. – В морозилке найдешь мороженое на десерт.
– Куда ты едешь? – поинтересовалась дочь.
– Куда подальше. Наверное, отправлюсь на запад и буду сражаться с индейцами.
– Опять? – удивилась она. – Я думала, ты слушаешь музыкальные автоматы.
– Когда-нибудь ты снова услышишь обо мне, – пообещала я. – Я буду стоять за стойкой бара в Сингапуре, или продавать газеты на перекрестке улиц в Алжире, или, может быть, через много лет к тебе подойдет маленькая старушка, посмотрит в лицо и спросит, помнишь ли ты свою мать, и это буду я.
– А-а-а, – зевнула дочь. – Что ж, желаю приятно провести время.
Выехав задом с подъездной дорожки, я развернулась и поехала прочь из города. Было полшестого вечера, стояла теплая погода, а проселочная дорога петляла среди свежей зелени. «Я писатель, – строго говорила я себе, – я не из тех, кто всего лишь готовит, убирает и чинит молнии. Я бегу на край света».
Проехав около двадцати миль, я миновала полдюжины маленьких городков, однако все они были слишком близко к дому. Я хорошо знала все вокруг: магазины, дома, людей. И решила ехать дальше. На восток я езжу не часто, и потому свернула на первую же дорогу, ведущую на восток. Дорога оказалась узкой, в рытвинах, и вскоре я добралась по ней до незнакомых мест. Свернув на перекрестке на юг, я ехала, пока не удалилась от дома на сорок миль. Темнело. Я приехала в маленький городок с табличкой «Основан в 1684 году» на широкой лужайке возле старого здания в колониальном стиле – гостиницы, а
