Юлия Жадовская - В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШОГО СВЕТА
- Прощай, Мурочка, прощай! - обратилась я к кошке, гревшейся на солнце, - ты ничего не чувствуешь, не понимаешь, не знаешь, что я уезжаю отсюда навсегда, не знаешь, какое горе случилось со мной… И ты, дружок, - говорила я скворцу, - и ты ничего не знаешь: Марья Ивановна берет тебя к себе и будет кормить. Ты не жди меня; завтра не подойду к твоей клетке, не положу тебе корму; завтра я буду далеко, мой милый… мы уж не увидимся…
Скворец слушал меня с важным видом, потом вытянул шейку и свистнул. Вошла Федосья Петровна.
- Что, матушка, али с охоткой-то прощаетесь, - сказала она печальным голосом. - Господи! - прибавила она, - вот опустеет дом-то. Экая тоска, экая тоска несосветная! уедет и наша родная барышня! мы все вас своею считали.
- Помните обо мне, Федосья Петровна.
- Ой, сударыня, вы то об нас забудете, а уж мы-то век не забудем. Полноте, матушка, глазки наплачете, - прибавила она.
После обеда мы выехали. Марья Ивановна и Катерина Никитишна проводили меня с горячими слезами…
И вот отправилась я в зимней повозке, как и полтора года тому назад, но теперь не радовала меня мысль о возврате. Уже повозка давным-давно тащилась по снежной дороге, уже спутница моя, горничная Татьяны Петровны, давно спала сладким сном, покачиваясь на каждом ухабе, а я все еще видела перед собой знакомые лица, столпившиеся на крыльце, слышала голоса, которых уж, может быть, никогда не приведется более слышать…
В Т*** мы приехали утром. Татьяна Петровна встретила меня ласковее прежнего, она даже обняла меня. Одетая в траур, она показалась мне моложе и лучше прежнего.
Несколько слез пролила она, расспрашивая о болезни и кончине тетушки, потом заключила мудрым рассуждением, что смерти никто не избежит и что всем надо ожидать ее рано или поздно, но что все-таки ей душевно жаль сестрицы.
Что же касается до меня, то, конечно, она понимает, как велика моя потеря. "Но как знать? - прибавила она, - может быть, все к лучшему".
Явилась и Анфиса Павловна и также изъявила свое "душевное сожаление".
- Теперь поди отдохни и переоденься к обеду, - сказала мне Татьяна Петровна, - а после мы с тобой поговорим кой о чем.
Я отправилась наверх, в прежнюю комнату, где все было по-старому: тот же комод, те же два стула и два кожаных дивана, жесткие, как деревянные скамейки. Портрет старика висел на том же месте, только лицо его показалось мне еще суровее, еще глубокомысленнее…
Невольно припомнила я первый мой приезд сюда с Лизой. Как далеко ушла я душой от того времени, как состарилась нравственно!
Я вынула из чемодана свои вещи и стала укладывать в ящики комода. Никто из горничных не явился помочь мне; это было для меня ново и странно. До сих пор я была так избалована ухаживаньем за собой, что почти не умела приняться за дело, и даже такой пустой труд утомлял меня. Мне стало досадно на себя и как-то совестно своей изнеженности… Только тут пришло мне в голову, что таким образом я поставлю себя в неприятную зависимость от других, в необходимость постоянно принимать одолжения. Я решилась вперед быть для себя более полезною.
Вскоре пришла ко мне Степанида Ивановна. Увидя, что я тащу в угол пустой чемодан, она ахнула и всплеснула руками.
- Что это, матушка, сама трудишься! - сказала она. - Хорошо принимаем гостью! Да мало что ли у нас девок! как собак, прости Господи, натолкано… Ну уж народец!
Затем она перешла к моему положению.
- Вот, - заговорила она, - осталась сироткой без тетеньки! конечно, и наша-то ведь добра, ну да уж все не то: скупенька, иногда над пустяками дрожит, а большое пропадает. А ведь подумаешь, куда все пойдет? умрет - все останется. Вот у нас варенье по три года стоит. Уж я и то говорю: "Матушка! что не кушаете? уж засахарилось?". Так нет, говорит, не трогай, постоит. Уж чего стоять, хоть ножом режь… Да отказала ли вам что тетенька-то, покойница?
Эта мысль не приходила еще мне в голову, и потому меня затруднил вопрос Степаниды Ивановны.
- Видно, не успела голубушка! Уж плохо без своего жить, все лучше, как своя-то копеечка есть.
В это время пришла горничная позвать ее зачем-то к тетушке.
- Бесстыдница! халда окаянная! что не вышла к барышне-то?
Девка рассердилась и отвечала:
- Да что вы ругаетесь? мы никакого приказа не слыхали.
- А тебе надо носом ткнуть, тогда ты и сделаешь…
- Ведь в самом деле, - сказала я, - почему же она знала?
- Как, сударыня, не знать, только леность одна… - сказала Степанида Ивановна и ушла.
Я попросила горничную помочь мне одеться, что та исполнила с кислою миной.
Во время моего туалета посетила меня Анфиса Павловна.
- Вот вы и на житье к нам, - сказала она. - Что, получаете ли письма от Лизаветы Николаевны?
- Я получила от нее одно письмо, после того как она гостила у нас.
- Что же это она редко пишет после такой дружбы?.. Летом они обещали к нам приехать; они тогда и от вас заезжали, только ненадолго.
- Как бы это было хорошо! - сказала я. - Вы не знаете, с мужем она обещала приехать?
- Как же, с мужем. Татьяна Петровна и Александра Матвеевича приглашали.
- Как я рада!
- Что же вы так рады Александру Матвеевичу?
- Я всем им рада.
- Барышни молодые, - вмешалась горничная, - так и рады, все повеселее в деревне-то будет. Александр Матвеевич такие веселые, из себя такие красивые.
"Господи! - подумала я, - уж они, ничего не видя, целый роман сочинили".
- Уж на что с вами, - продолжала горничная, - так и тут шутили да заигрывали…
- Ах, мать моя! - сердито отвечала Анфиса Павловна, - на что со мной! Да я урод что ли какой! Я еще, слава Богу, не остарок, мне всего двадцать семь лет…
- Все же не семнадцать, - справедливо заметила горничная.
- Многие мужчины предпочитают женщин ваших лет, - указала я, желая утешить оскорбленную Анфису Павловну.
- Конечно, - отвечала она, - человек солидный, умный никогда не выберет молодень-кой. - И она вышла из комнаты, ласково примолвя: "До свидания, душенька!".
- Что тебя-то до сих пор не выберет умный-то человек? - сказала вслед ей горничная.
- Она может услышать, - заметила я.
- А пусть… уж она надоела мне хуже горькой редьки. Ведь я за ней хожу. Одно глаженье, так с ума сведет… не наденет юбки не глаженой. А уж пялится, пялится перед зеркалом - ах ты, Боже мой! - то брови пощиплет, то щеки потрет - смотреть тошно! А перед барыней-то, поглядите-ка, какой постницей прикидывается. А что не по ней, так сейчас и нажалуется… Вот вы и совсем готовы.
Татьяна Петровна сказала мне длинную речь о моем положении, коснулась очень искусно правил общежития и уменья вести себя при посторонних, не пропустила и того, как должно быть скромною и осторожною с мужчинами. В заключение она сказала мне, что покойница тетушка вручила ей вексель, данный на мое имя, в пять тысяч серебром и что в этой сумме все мое богатство. Татьяна Петровна советовала мне, когда я получу эти деньги по векселю, положить их в приказ и не касаться их без крайней надобности, прибавив, что в ее доме я не буду иметь нужды в необходимом.
- Конечно, - прибавила она, - я не могу делать тебе роскошного туалета, но ты будешь одета прилично. На балы я тоже тебя вывозить не стану: бедной девушке балы не нужны. Впрочем, когда снимешь траур, я буду брать тебя на простенькие вечерки к знакомым, где ты можешь потанцевать…
- Я не танцую, - простодушно заметила я.
- Как не танцуешь? почему?
- По очень простой причине - не умею.
- Ах, Боже мой! до чего упущено, твое воспитание! Ну, нечего делать! надо тебя поучить. У меня есть знакомая гувернантка, я ей место-то доставила, попрошу ее. Девице в твои годы нельзя не уметь танцевать. Чем же ты будешь у меня заниматься? вышивать умеешь?
- Да, умею.
- Ну так я дам тебе работу. Вышей мне от нечего делать воротничок, покажи свое уменье. Я достану узоров, а там и для себя что-нибудь сработаешь. Вон Анфиса прекрасно шьет, она и тебя поучит, чего не сумеешь. Надо всегда что-нибудь работать: занятие - украшение женщины. А тебе это может очень со временем пригодиться. Много, много потеряла ты, что не жила у меня с детства, не то бы ты была! Уж не бегала бы целые дни по полям и лесам. Я не говорю: отчего не погулять, но чтоб все было в свое время и прилично. Посмотри-ка, - продолжала она, - вон у Анны Дмитриевны десяти лет девочка, как себя держит! какой вход! какой поклон! Ну, да что о том говорить, чего уж не воротишь! Я надеюсь, что и теперь ты многим воспользуешься: ты неглупа, этого нельзя у тебя отнять. Нужно побольше опытности да внимания к советам старших… Да, пожалуй-ста, выбрось из головы пустую сантиментальность - она ни к чему не поведет… Вспомни, в какую пропасть ввалилась было ты еще ребенком! Хорошо, что я приехала. Конечно, ты сделала это тогда так, не понимая последствий; ну а уж теперь, милая Генечка, другое дело: теперь ты должна дорожить своею репутацией. Девица - все равно что белое платье: малейшее пятнышко заметно. Теперь пойдем обедать. Где же Анфиса?
