Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
У дяди Франца, как всегда, было свое мнение о случившемся.
- Слишком поздно, - сказал он. - Опоздали на пять лет.
Это по-настоящему рассердило Штепутата, и он так и сказал дяде Францу. Хорошо ли это - разводить такие речи в час бедствия? Когда за шесть недель разгромили Францию, тогда радовался и дядя Франц.
- Ну так ведь не зазорно и одуматься через пять лет войны, - сказал дядя Франц.
Да, возразить было трудно. Штепутат промолчал. В тихие часы за портновским столом он сам сотни раз взвешивал все возможности. Уже два года планомерный отход на всех фронтах. И все больше и больше разрушений и развалин. Но нет, еще случится что-то необыкновенное, что-то такое, что всем казалось невозможным. Адольф Гитлер уже совершил непрерывную цепь чудес. Очередное чудо вполне могло явиться сегодня же ночью. Но пока в Восточной Пруссии по ночам являлись только русские швейные машинки со своим монотонным жужжанием. Где же немецкое чудо на Марне? Чудо на Висле? Произойдет оно в Берлине? Или на Мемеле? Или в мазурских лесах?
В неразберихе конца лета 1944 года старший лейтенант еще нашел время приехать в Йокенен поохотиться на уток. Его левая рука была перевязана, но это не мешало ему скакать верхом по полям, ставшим его собственностью после смерти отца. Вечерами он сидел на террасе замка со своей матерью и наблюдал за возвращавшимися с поля повозками.
- Когда станет опасно, пошли, пожалуйста, все бумаги Леоноре в Плен, сказал он однажды матери.
- А все-таки станет опасно? - спросила она.
Он вяло махнул рукой. Конечно, нет. Так, на всякий случай, ради предосторожности. Во время войны может случиться всякое.
Когда стемнело и стало прохладно, горничная принесла старой даме покрывало для ног. И горячий чай. За повозками маршировали домой русские пленные, они еще не разучились петь. Новый часовой обучил их немецкой народной песне: "В движенье мельник жизнь ведет". Это звучало мощно и грозно, камни с грохотом катились вниз по ручью, колеса вертелись вразнос.
- Их можно было бы и во фронтовом цирке показывать, - сказал старший лейтенант, смеясь.
Камергер Микотайт пришел на террасу спросить, пойдут ли после ужина стрелять уток. Да, конечно, стрелять уток! Пусть Микотайт будет готов примерно в половине восьмого. Если ничего тем временем не случится.
- Лучше всего было бы просто убежать в лес, - сказала мать, когда Микотайт ушел. - Леса огромные и непроходимые. Мы бы в условном месте оставляли для тебя еду. Многие люди в случае опасности гибнут оттого, что не готовы расстаться с привычным образом жизни. Не хочется менять уютную комнату на холодную лачугу, горячую еду на лесные грибы и ягоды. А в теплых комнатах их всех и находят.
- Я не могу снять этот мундир и улечься со свиньями, - сказал старший лейтенант. На этом разговор был окончен.
От пруда через выгон поднимался туман, оставляя от низких домов деревни Йокенен только окна и крыши. В ожидании Микотайта старший лейтенант играл на псарне со своей охотничьей собакой. Он прицепил поводок, и собака потащила его вниз по дороге. Микотайт шел сзади с ружьями, он очень гордился тем, что смастерил своему старшему лейтенанту приспособление, позволяющее стрелять уток и с раненой рукой. Пока они обходили пруд, Микотайт рассказывал о своих хозяйственных планах.
- На Ленцкаймской дороге будем сажать рапс.
- Сажайте, сажайте, - пробормотал старший лейтенант.
- Рапс дает хороший доход... Германии нужно масло.
- У вас полная свобода действий, Микотайт, - сказал безразличным голосом старший лейтенант.
- А на болоте нужно засадить вырубленные места. Это была бы подходящая работа для пленных, но не могу же я пустить русских в лес. Некоторые сразу же сбегут.
Они встретили Штепутата, пасшего на лугу свою корову.
- Хайль Гитлер, - вытянулся Штепутат, но старший лейтенант только молча приложил руку к фуражке.
- А он носит Рыцарский крест, когда идет на охоту? - спросил Герман отца.
Он готов был побежать вслед за охотниками, чтобы посмотреть, как выглядит Рыцарский крест.
Через четверть часа старший лейтенант и Микотайт дошли до просеки за прудом, где была тяга диких уток. Микотайт заряжал через дуло и подавал заряженные ружья старшему лейтенанту, а тот палил в йокенских вечерних сумерках выстрел за выстрелом. Собака шлепала по воде, собирая подбитых уток. Напуганные лебеди сбежали с гнезда и отправились со своими слишком поздно вылупившимися, серыми, недоразвитыми птенцами поближе к безопасному шлюзу.
Пока дробь сыпалась дождем на тростник, а Микотайт считал круто падающих к земле уток, с шоссе на деревенскую улицу свернул автомобиль. Узкие полоски света, пробивавшиеся из прорезей на закрытых чехлами фарах, казалось, ощупывали камни мостовой, подпрыгивали на выбоинах, направляя свои лучи на давно не крашенные изгороди. Автомобиль в этот час в Йокенен - в этом уже было что-то необычное. Машина медленно въехала на дорогу, ведущую в поместье, развернулась по широкой дуге, надолго исчезла, потом почти шагом вернулась на улицу деревни. Остановилась. Фары погасли.
Микотайт связал мертвых уток за шеи и перебросил через плечо. Он молча шел рядом со старшим лейтенантом, в то время как собака носилась по мокрым лугам. Из сумерек выросли очертания автомобиля. Вспыхнула спичка. Погасла. Возле машины неподвижно, как каменные столбы ограды парка, стояли две фигуры.
- К вам гости, - сказал Микотайт.
Старший лейтенант остановился, свистнул собаку, гладил ее мокрые висячие уши, на удивление долго играл с ней, раздумывая, не стоит ли всадить этим гостям в лицо заряд дроби. Не имело смысла. Или просто повернуться и пойти стрелять уток. Не имело смысла. Или кружным путем пробраться в конюшню, оседлать лошадь и ускакать отсюда. Не имело смысла.
Одна из теней отделилась от машины и медленно приблизилась. Он в форме или в штатском? Только совсем вблизи Микотайт рассмотрел черный мундир с черепом и костями. "Да ведь это доильщик Август", - подумал Микотайт.
Но он ошибся - эти в черной форме все были похожи один на другого. Человек держал в руке пистолет.
- Мне поручено арестовать вас, - сказал чужой голос.
От машины отделилась и вторая тень.
- Сколько времени вы мне дадите? - спокойно спросил старший лейтенант.
- Нисколько.
Заработал мотор.
- Идите к моей матери, Микотайт. Скажите ей, что меня вызвали по службе.
Он повесил ружья на шею камергера. Перед старшим лейтенантом открылась дверь машины.
- Благодарю, - сказал старший лейтенант и сел на заднее сиденье.
Когда машина тронулась, собака, заливаясь лаем, бросилась следом, кидалась на колеса, выла, скулила, не отставала до самого трактира и сдалась только, когда машина выбралась на шоссе и прибавила скорость.
- Преданное животное, - сказал один из приехавших в машине.
Пахать. Поднять дымящуюся землю под новый посев...
- Ты мучаешься, а кто знает, будем ли мы убирать урожай, - говорила тетя Хедвиг.
- Но сеять надо, - отвечал дядя Франц. - Если землю не вспахивать, она зарастает. Кто-нибудь уберет.
Дядя Франц и поляк Антон делали с плугами круги по картофельному полю на границе с Вольфсхагеном. Лемех плуга то и дело выбрасывал из земли глубоко лежавшую картошку. Антон наклонялся, подбирал картофель в карман и сбрасывал его в большую кучу в конце поля. Ничего не должно пропадать. По свежевспаханной земле прыгали трясогузки и последние скворцы, со стороны леса медленно плыли первые вороны, застывали, отдыхая, на ивах и затем приземлялись на свежевспаханную ниву.
Антон остановился посередине пашни. Намотал вожжи на рукоятку, поднял с земли клочок бумаги и стал рассматривать его со всех сторон. Не умея читать по-немецки, он отнес бумагу к дяде Францу. Это была грубая, с опилками, бумага, размокшая под дождем и снова высушенная солнцем. Внизу нехватало угла.
Мужчины и женщины Германии!
- было напечатано жирным шрифтом по верхнему краю.
Война проиграна!
Красная Армия идет!
Она освободит вас от преступника Адольфа Гитлера.
Хватит проливать кровь!
Приближается день...
Продолжения не было, здесь был оторван угол. Листовка была обрамлена бордюром из вьющихся роз, как в садовой беседке. По понятиям офицеров русской пропаганды это, наверное, должно было соответствовать немецкому духу. Антон посмотрел на затянутое облаками небо.
- Ву... ву... ву... - смеялся он. Антон понимал, в чем дело. Русские швейные машинки разбросали это послание во время своих ночных полетов над Восточной Пруссией. Но он вдруг перестал смеяться.
- Когда придет Красная Армия, мне нужно домой в Польшу. Они расстреливают всех поляков и русских, кто работал у немцев.
Дядя Франц не думал, что все будет так плохо, как казалось Антону, но все-таки сказал: - По мне так, пожалуйста, езжай домой, но сначала ты должен мне помочь с посевом. Сеять нужно. Нельзя нашу землю бросить просто так.
