Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
- Что случилось с детьми? - поражалась тетя Хедвиг. - Посмотреть на них, страшно делается.
На обед они поочередно являлись в поместье, к Штепутату и тете Хедвиг. Шли строевым шагом до самых окон кухни, составляли лопаты в пирамиду, как солдатские ружья. Потом в строгом порядке обливались холодной водой под насосом. И никто не дрожал. Потом прием пищи.
- Ешьте, детки, ешьте, - подбадривала йокенскую детвору тетя Хедвиг. Она в растерянности стояла в своей кухне, удивляясь, как изменились дети.
Петер Ашмонайт копал всего один день. На следующий день он объявил себя часовым и полез на иву высматривать вражеских лазутчиков.
- Вы же не можете просто так копать и вдруг оказаться "в жопе". Кто-то должен смотреть.
Он сидел на охапке соломы среди ветвей, надежно скрытый за желтеющими ивовыми листьями, курил время от времени стянутую у матери сигарету, а когда становилось скучно, стрелял из рогатки по воробьям. По большой нужде он слезал с дерева и, чтобы не нюхать собственную вонь, отбегал на некоторое расстояние. По малой нужде он не беспокоился. Между копающими малышами и их сторожевым охранением регулярно сновали связные. Иногда Петер подавал полицейским свистком сигнал тревоги. Тогда головы скрывались в наполовину выкопанных окопах, черенки лопат становились ружьями, в вымышленного врага, подползающего с востока, летели камни. Трескотня пулеметов вспугивала с полей стаи ворон. Мальчики устремлялись в атаку, неслись по бороздам, бросались в грязь, обстреливали комьями земли весь мир, маленький мир деревни Йокенен.
После сражения натаскивали к своей траншее картофельную ботву. Петер, всегда носивший при себе спички, поджигал ее. Все садились вокруг костра и пекли на палочках картошку. При этом они пели песни гитлеровской молодежи.
Траншейный энтузиазм не пощадил и деревенский выгон. Мальчики вырыли поперек выгона зигзагообразную траншею, разделив деревню на северную и южную часть. Но выгон был расположен слишком близко к пруду. Не успели они углубиться на полметра, как хлынула грунтовая вода. Ничего не помогало, пришлось насыпать на дно траншеи ветки и солому, чтобы не ходить по колено в воде. Когда пасшийся на выгоне баран старого Зайдлера, испугавшись чего-то, свалился вниз головой в траншею и его пришлось зарезать, шутки кончились. Штепутат распорядился засыпать часть траншеи на выгоне, а остальное накрыть досками. В порядке компенсации Герману было разрешено устроить в огороде Штепутата землянку. Она получилась такой просторной, что в дождливую погоду в ней находилось место для всех юных гитлеровцев деревни. Штепутат пожертвовал для этой землянки свои дубовые колья, приготовленные на следующее лето для нового забора.
- Боже, не могу на это смотреть, - жаловалась Марта. - Если земля не выдержит, их всех засыплет в этой землянке.
- Пусть дети играют, - сказал Штепутат, и это прозвучало так, как будто он хотел добавить: "Кто знает, как долго еще все будет хорошо?" В середине землянки они поставили проржавевшую ванну и заполнили ее гладкими плоскими камнями, собранными на полях. Это были боеприпасы защитников Йокенен. Когда шел дождь, они сидели в землянке, вырезали из дерева гранаты и примитивные ружья. "Мы двинемся маршем походным..." Октябрь 1944 года.
Только еще ничего не подозревающие дети пылали энтузиазмом.
Ни грохота канонады, ни пулеметного огня. Но именно в этот день, 16 октября 1944 года, началось большое наступление на восточно-прусской границе. От Гумбинен до Роминтенской пущи. Ветер был благоприятный, относил шум стрельбы от границы на восток. Но новость все-таки потихоньку просачивалась: на границе что-то происходит! Впервые в сообщениях вермахта прозвучали немецкие названия населенных мест: Гросвальтерсдорф, Шлосберг, Эйдткунен, Гольдап.
На Ангербургском шоссе появились маленькие возки, медленно ехавшие на запад. Без особой поспешности. Впереди две лохматые лошади, позади корова. По бокам корзины, корыта, жестяные ведра. Под навесом пара мешков овса для лошадей, немного муки для молочного супа детям. Лошадиные попоны, овчины, постели, из которых выглядывают детские головы. Они пришли с той стороны границы, литовцы и белорусы, дружелюбно относившиеся к немцам и теперь боявшиеся возвращения Красной Армии. Завернутая в черный платок матка, мужчина с закрученной бородкой, множество детей, бегущих босиком рядом с повозкой - в это время было еще достаточно тепло. Они никому не мешали. Выпускали своих коров и лошадей пастись в дорожном кювете, варили на открытом огне молочный суп, выкапывали из земли несколько картошин. Ночевали в полевых сараях или конюшнях, на следующее утро спокойно собирались в дальнейший путь. Неторопливое, как бы задумчивое бегство. Светлая, сухая осень.
Двадцатого октября танковые колонны 11-й русской гвардейской армии достигли пункта Неммерсдорф на реке Ангерапп. Это было уже километров на сорок вглубь восточно-прусской земли и уже не так далеко от логова, в котором в те дни еще пребывал волк.
- Мне, пожалуй, надо домой, мастер, - сказал Штепутату мазур Хайнрих, а когда Хайнрих собирался домой - это был плохой знак.
- Там ты будешь еще ближе к границе, чем здесь, - пытался отговорить его Штепутат. Но все было бесполезно. Хайнрих уложил свои вещи. Узнал, когда отправляется автобус на Коршен.. Но тут на выручку Штепутату пришло сообщение вермахта: фланговый удар парашютно-танкового корпуса "Герман Геринг" отсек русских, прорвавшихся у Неммерсдорфа.
- Ну, видишь, - сказал Штепутат. Хайнрих распаковал свои чемоданы. Все еще будет хорошо.
В конце октября йокенцам представилось необычное зрелище: камергер Микотайт стоял посреди улицы и перед всеми людьми, перед женщинами и детьми вытирал лившиеся из глаз слезы. Конный завод в Тракенен южнее Инстербурга оказался на линии фронта. Гордость Восточной Пруссии впопыхах погнали на запад прямо через леса. Беженцы-лошади попали в Йокенен, скопились на выгоне, зашли по колено в пруд, жадно пили воду.
- Боже мой, какие красивые лошадки, - бормотал, глядя на них, камергер Микотайт... и плакал.
Поток повозок на дорогах становился все гуще. Это были уже не только литовцы с той стороны границы, но и первые немецкие крестьяне из пограничных округов, из Гольдапа, Хайдкруга и Тильзита. Стада запрудили Ангербургское шоссе, гудящие военные машины сгоняли скотину в кювет и на поля. Одна корова отелилась на поле рядом с йокенским кладбищем. Что было делать? Задерживает со своим теленком весь караван. Камергер Микотайт взял корову и теленка в йокенский коровник. Только на время, разумеется. И под расписку. На обратном пути заберут. Некоторые животные начинали хромать и, обессиленные, падали на шоссе. Ревели всю ночь, да так, что было слышно в любой комнате Йокенен. Микотайт позвал часового, охранявшего русских пленных, и среди ночи отправился с ним на шоссе. Часовой нажал пару раз на спусковой крючок, мычание прекратилось. Мясо Микотайт, как полагалось, отправил на следующее утро на приемный пункт в Дренгфурт. Порядок прежде всего.
Когда Гольдап пал, мазур Хайнрих опять предстал перед Штепутатом в шляпе и пальто. Но телефонный звонок разрушил все надежды на отъезд: железнодорожное сообщение с пограничной Мазурской областью было прервано. Гражданские лица больше не могли туда попасть. Хайнрих, было, собрался попробовать пешком, но тут, 28 октября, вермахт сообщил, что русское наступление на восточно-прусской границе окончилось провалом. Когда после двухдневных уличных боев был отбит Гольдап, Ханс Фриче мог утверждать, что русские изгнаны с немецкой земли. Это было не совсем так, потому что Роминтенская пуща - протянувшаяся вдоль границы лесная область, в которой в более благоприятные времена охотился Герман Геринг - оставалась в руках русских. С охотой было покончено.
- Фронт устоял, - с облегчением сказал Хайнриху Штепутат. - Теперь мы сражаемся за немецкую землю, а не за какие-то несколько русских болот. Здесь каждый будет держаться до последнего. На нашей границе они не пройдут.
Пятого ноября 1944 в Восточной Пруссии был мир. Солнечная поздняя осень. Первые ночные заморозки. Дымящаяся земля за плугами. Стаи ворон. Тишина.
Неожиданно снова появился Блонски. Как-то утром, когда Микотайт выходил на двор поместья, чтобы прозвонить начало работы, Блонски стоял в дверях конюшни. Никто не мог сказать, как и когда он прибыл в Йокенен. Судя по его виду, он проделал весь долгий путь от Украины до Йокенен пешком. Сапоги в пыли, куртка потерта и забрызгана грязью. К брюкам пристала солома (он, наверное, спал по ночам в стогу). Так выглядел маленький, гордый инспектор Блонски, перед которым когда-то дрожал весь Йокенен, а потом половина Украины.
- Слушай, пришлось бежать без оглядки, - рассказывал Блонски. - Лавочка закрылась. И на всем пути партизаны. Убивают каждого, кто только попадет на мушку.
Микотайт в растерянности рассматривал неизвестно откуда свалившегося Блонского.
