Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо

— Вы должны выпить, — твердо сказала она.

Он посмотрел на нее и улыбнулся. На этот раз от улыбки потеплели и глаза. Лицо словно озарилось солнцем. Он взял рюмку, проглотил коньяк, сморщился и передернул плечами.

Интересно, можно проследить, как исчезает с губ лиловый цвет, или он исчезнет мгновенно?

— Вы должны чаще улыбаться, — сказала она. — Я хочу сказать, улыбаться по-настоящему — не только губами.

Да, она увидела, как его губы теряют лиловый цвет: сначала они побледнели, потом лиловый тон стал почти прозрачным и наконец растаял, будто дымок от сигареты.

— Правда? — Ему становилось интересно.

— Правда.

Она достала сигареты и предложила ему.

— Спасибо, не курю.

— Не пьете, не курите. Что же тогда?.. — Не успев договорить, она поняла, что совершила оплошность. Глаза у него вдруг стали дерзкими, мысленно он уже раздевал ее.

— У меня есть свои развлечения, — пробормотал он.

— Например, патриотизм и Том Лэнвуд?

— Вы могли бы позвонить ему сейчас же?

— Конечно. А вы ужинали?

— Нет, но это не имеет значения.

Лоис оставила его у камина и вышла. Сначала она пошла в кухню, поставила на огонь рагу, потом к себе в спальню, где был телефон.

Согревшись, Удомо стал рассматривать комнату. Комната была большая, со стеклянными дверьми, ведущими в сад. Вдоль одной стены на высоту человеческого роста тянулись книжные полки. Он доставал книгу за книгой и, полистав, ставил на место. Куда делась эта женщина? Он прислушался, но ничего не услышал.

«Наверно, очень большой дом… Скорей бы Лэнвуд приехал». Он направился к письменному столу, стоявшему в углу, возле дверей в сад. На столе лежали вскрытые письма. Он начал было читать верхнее, но тут же поспешно отошел от стола. Очень уютная комната. Чтобы жить в таком доме, нужны деньги. Глубокие кресла, занавеси, падающие тяжелыми мягкими складками, резные красного дерева лампы на низеньких столиках по углам — все это требует денег. Она, видно, богатая. Ее слова об ужине пробудили у него голод. Такая досада. Пока он не начинал думать о еде, ему никогда не хотелось есть. Куда же все-таки запропастилась эта женщина!

В комнате стало жарко. Он снял пальто и бросил его на стул. Освободил пояс брюк. Становятся тесноваты в шагу. Пиджак тоже никуда не годится: узок в плечах и жмет под мышками. Придется, кажется, что-то предпринимать. А ведь это его лучший костюм!

Он услышал, как отворилась дверь, и обернулся. Лоис Барлоу катила перед собой столик на колесиках. Он заметил, что она хорошо сложена, у нее красивая грудь. Без пальто она выглядела моложе.

— Придет?

— Сегодня вечером он не сможет, — сказала она.

И тотчас заметила, как его глаза потухли, лицо превратилось в темную маску.

— Понятно, — проговорил он и потянулся за пальто.

— Я его застала в последний момент, — поспешно заговорила Лоис, — он уходил на собрание. По его словам — важное. Отменять его было поздно. Он же — главный оратор. — А сама думала: «Ну чего я вру? Почему не сказать прямо, что Том не захотел выходить в такой холод?» — Он просил меня передать вам, что очень хотел бы встретиться с вами завтра у меня, во второй половине дня. Если это вас устроит. Если нет, скажите, когда вам удобно, я ему передам. Он бы сам поговорил с вами, если бы не спешил на собрание.

Майкл немного успокоился.

— Да, я понимаю… Ну, что ж, завтра так завтра… Надеюсь, собрание пройдет хорошо. Жаль, что я не могу присутствовать на нем. А в котором часу завтра?

— Обычно возвращаюсь из школы около четырех. Он приедет в четыре… Садитесь, я подогрела ужин.

Он опустился в кресло. Она села напротив, и они стали есть. Поев, он сказал:

— А я, оказывается, был очень голоден.

— Я догадалась, — сказала она.

Некоторое время они сидели молча, глядя на тянувшиеся кверху языки пламени в камине.

Внезапно Лоис Барлоу почувствовала усталость. Слишком большого напряжения душевных сил потребовал от нее этот Майкл Удомо.

— Простите меня, но я очень устала. А завтра у меня трудный день.

— Да, мне пора. — Он встал и надел пальто. — Завтра в четыре я буду здесь. Спасибо за ужин.

Она проводила его в переднюю и отворила дверь. Затем, словно вспомнив что-то, захлопнула дверь и побежала в спальню. Вернулась с теплым, ворсистым пальто в руках.

— Наденьте. От вашего толку мало.

— А как же вы? — сказал он.

— Это мужское, — резко ответила она.

Она помогла ему надеть пальто. Он натянул его прямо поверх своего.

— Большое вам спасибо, — сказал он.

Она открыла дверь:

— Спокойной ночи!

Он посмотрел ей в глаза и вышел. Теперь ему было не так холодно.

Лоис Барлоу заваривала чай, когда пришел Удомо.

— Том скоро будет, — сказала она. — Он звонил и сказал, что вместе с ним придут Дэвид Мхенди и Ричард Эдибхой.

Она провела его в гостиную. Перед камином, подложив под колени подушку, молодая женщина сушила у огня золотистые волосы, падавшие почти до пояса.

— Это Джо Фэрз, — сказала Лоис. — Мы вместе снимаем эту квартиру.

Женщина откинула назад волну густых волос и вскочила. На ней был ярко-голубой свитер и брюки из темно-красного вельвета. Зеленоватые, чуть раскосые глаза уходили к самым вискам. Уголки рта были приподняты.

«Хороша!» — подумал Удомо, пожимая тонкую руку. Масса золотистых волос не оставила его равнодушным.

— Волосы — ее гордость, — улыбнулась Лоис.

Прозвенел звонок.

— Я открою, — сказала Джо Фэрз и, двигаясь с кошачьей грацией, пошла к двери.

— Джо, как я вижу, произвела на вас впечатление, — сказала Лоис.

Удомо не ответил. Он ждал Лэнвуда. От волнения он чувствовал непривычную слабость, какую-то скованность. Он помнил по фотографиям лицо Лэнвуда, красивое, суровое лицо вождя.

Лэнвуд вошел и заполнил собой всю комнату. Удомо видел только его. Те, кто пришел с ним, казались безликими тенями. Лэнвуд был большой и грузный, хотя высокий рост несколько скрадывал полноту. У него было тонкое, продолговатое, гладкое лицо, почти черное, с едва заметным бронзовым оттенком, резко очерченные благородного рисунка нос и рот. Очки в массивной оправе придавали ему глубокомысленный вид. Одет он был безупречно и очень по-английски: манжеты выглядывали из рукавов отлично сшитого костюма ровно настолько, насколько надо, галстук гармонировал с рубашкой. У него были непринужденные изящные манеры завсегдатая фешенебельных лондонских клубов.

В памяти Удомо запечатлелся образ человека более молодого и стройного, без очков, хуже одетого и менее вылощенного. Но все же это, без сомнения, был Лэнвуд.

Лицо Лэнвуда расплылось в широкой улыбке. Он крепко сжал руку Удомо.

— Очень рад. Прошу прощенья, что не мог встретиться с вами вчера.

— Я сказала ему, что у вас собрание, — поспешно вставила Лоис.

— Да, — пробормотал Лэнвуд. — Да, собрание…

— Я мечтал о встрече с вами с тех самых пор, как получил ваше письмо, — сказал Удомо.

— Письмо?

— Да. Вы писали мне лет десять назад. Помните?

— Да, да, конечно… — Лэнвуд быстро повернулся к своим спутникам. — Я хотел бы познакомить вас с моими товарищами.

Лоис подавила улыбку и направилась к двери. Джо пошла за ней.

— Мы приготовим чай, — сказала Лоис.

— Дэвид Мхенди из Плюралии, — представил Лэнвуд.

— Здравствуй, друг, — сказал Мхенди.

Имя Мхенди показалось Удомо знакомым. Несомненное, он встречал его в газетах или слышал где-то. Они обменялись рукопожатием. Удомо пытался вспомнить, откуда он знает это имя, но Лэнвуд отвлек его:

— А это Эдибхой — наш соотечественник.

Толстенький и очень черный человек схватил Удомо за руку:

— Привет отчизне! — Радостная улыбка, казалось, не покидала его лица. Говорил он короткими, отрывистыми фразами. — Слышал о вас от одного парня. Из тех, что называют себя французами. Рассказывал, как вы подбивали студентов бастовать. — Веселые морщинки у глаз обозначились резче. — Говорил, вы не поняли, что они вовсе не угнетенные африканцы из колоний, а полноправные французы! — Эдибхой расхохотался.

Удомо слабо улыбнулся в ответ.

— Они тогда здорово меня подвели.

— Империализм французского образца куда коварнее английского, — сказал Лэнвуд. — Они подкупают верхушку, предоставляя этим людям места в Ассамблее и выдавая за них своих дочерей… Что это мы стоим — сядем!

Лэнвуд пошел к дивану. Он подтянул складки на брюках, сел, достал трубку и стал набивать ее. Удомо сел по одну сторону от него, Эдибхой — по другую. Мхенди секунду помедлил, затем вышел из комнаты и отправился в кухню к дамам.

Легкая улыбка играла на губах Лэнвуда. Он чувствовал, с каким восхищением смотрит на него этот молодой человек. Ему было приятно. Своего рода награда. Борьбе за свободу он отдал всю свою жизнь и знал, что имя его известно в самых отдаленных уголках Африки. Но все равно знакомство с этим юношей доставило ему большое удовольствие. Так сказать, живое свидетельство! Человек подчас устает, поддается мимолетным сомнениям, теряет в себе уверенность. Да, для поддержания духа такие встречи очень полезны.