Питер Абрахамс - Горняк. Венок Майклу Удомо
«Подождем, — сказала себе Лоис. — Подождем и увидим». Она заказала еще виски и, отбросив на время мысли об одиночестве и о Джоне, стала ждать. Изредка она поглядывала на человека, чьи глаза назвала «настороженными», хотя чувствовала, что это слово не совсем точно передает сдержанную, затаенную тревогу, которую она угадывала в нем.
Наконец толстяк перестал говорить и собрался уходить. Тот, второй, покачал головою и что-то сказал, — судя по движению губ, это могло быть: «Я немного задержусь». Затем толстяк ушел.
Человек взглянул на Лоис и тут же отвел глаза. Он будто весь съежился, стал похож на мальчишку, затерянного в огромном недружелюбном мире. Лоис вздохнула, выпрямилась и спустилась с высокого табурета. Наверно, первый раз один в баре, не хватает духу самому подойти к ней. Она обошла толпившихся у стойки людей и встала рядом с ним, чувствуя на себе взгляды — особенно пристально смотрели те, что сидели за столиком у камина. У этих идиотов вечно на уме одна грязь! Она быстро повернулась и в упор посмотрела на них. Конечно, они сделали вид, будто все это их не интересует. Она злорадно усмехнулась. Идиоты! И снова повернулась к нему.
— Добрый вечер!
— Добрый вечер, — сказал он.
У него был низкий глуховатый голос. С бархатистыми нотками, как у всех у них. И по-своему он был красив — угрюм, неулыбчив, но красив. «Рост — пять футов семь дюймов, может, чуть больше, — решила она, — и великолепно сложен». В национальной одежде, наверно, выглядел бы как бог. Сейчас на нем был тесноватый костюм, подчеркивавший его могучее сложение. Уголки рта, который, казалось, не знал улыбки, были опущены книзу.
— Меня зовут Лоис Барлоу, — сказала она и, поняв по его глазам, что он подумал, прибавила: — Вы ошибаетесь. Я не ищу мужчин в барах.
Сконфуженная, чуть растерянная улыбка скользнула по его лицу.
— Я этого не думал.
«Что же дальше?» — спросила себя Лоис и повторила:
— Так вот, меня зовут Лоис Барлоу.
— Извините… Я — Майкл Удомо.
— Вы здесь впервые. — Она не спрашивала, а утверждала.
— Откуда вы знаете?
— Я не имею в виду этот бар, хотя, по всей вероятности, здесь вы тоже первый раз. Я говорю о Хэмпстеде…[7] Почти со всеми африканцами, живущими здесь, я знакома, а вас не видала ни разу.
— Я только что приехал.
— Из Африки?
— Нет, из Франции. До этого жил в Канаде.
— А откуда вы родом?
— Из Панафрики. Вас интересует Африка?
— Главным образом люди и солнце. Один ваш соотечественник — мой большой друг. Знаете Тома Лэнвуда?
— Лэнвуда? Мистера Томаса Лэнвуда?
Вот теперь он стал самим собой. Она почувствовала, как он взволнован. Он схватил ее за руки.
— Вы сказали Томас Лэнвуд? — снова спросил он.
— Да, именно Томас Лэнвуд, — спокойно ответила она.
Он поспешно отдернул руку.
— Извините… Пожалуйста, скажите, когда я могу увидеть его. Мне необходимо познакомиться с ним.
Лоис рассмеялась. Наконец-то он вылез из своей скорлупы. Выражение тоскливой настороженности в глазах исчезло. Но тут же под ее взглядом возникло вновь.
— Когда хотите, — сказала она.
— Сегодня! Сейчас!
— Неужели так срочно?
— Вы не понимаете…
— Ладно! Давайте выпьем, а потом пойдем искать Тома.
— Я, собственно, не пью. Я только потому зашел сюда, что…
— Но вы не станете возражать, если я выпью перед уходом?
— Нет… — Мальчишеская, сконфуженная улыбка снова осветила его лицо. — Только заплатить я, к сожалению, не смогу. Совсем нет денег…
— Зато я при деньгах. Выпейте со мной — или вы не любите, когда за вас платят женщины?
— Да нет. Дело в том, что я правда не пью.
— Совсем?
— Да, почти совсем. Только в крайних случаях.
— Как, например, сегодня с вашим толстым приятелем?
— Да. Только он мне не приятель. Он читает лекции в университете. Мой профессор во Франции сказал, что этот человек может быть полезен, и дал к нему рекомендательное письмо.
Лоис поймала взгляд буфетчицы и заказала себе виски.
— Ну и как?
— Простите. — Его не интересовал этот разговор. Мысли его были заняты Лэнвудом.
— Он помог вам?
— Да. Он помог мне снять комнату.
Потягивая виски, и потом, расплачиваясь с буфетчицей, Лоис ощущала сжигавшее его нетерпение. Какой он странный, этот Майкл Удомо, — странный и замкнутый. А как он загорелся, услышав о Лэнвуде! Что-то в нем есть необычное.
Майкл Удомо смотрел, как она пьет виски. Он обратил на нее внимание, потому что она была одна и потому что ему надоел спутник. Не первой молодости, но недурна собой. Ей, наверное, далеко за тридцать. Возможно, за сорок. Никогда не разберешь этих англичанок. Может быть, ей показалось, что он хочет навязаться? Ну и черт с ней! В чужой стране чувствуешь себя иногда таким одиноким. Но он и не думал навязываться. Прежде чем решиться на такое, нужно хоть что-то знать о человеке. Никогда не известно, на кого нарвешься. Господи, Лэнвуд! Он увидит его сегодня! Лэнвуд а! Величайшего политического деятеля, борца, равного которому не знала Панафрика! Почти десять лет прошло с тех пор, как он получил от Лэнвуда то письмо. «Чтобы завоевать свободу, нужно напрячь все силы, использовать все возможности. Наша молодежь должна неустанно готовиться к предстоящей борьбе. Все свои способности, всю свою энергию должна она отдать этой борьбе, которая принесет свободу их стране, свободу всему Африканскому континенту. Нет на свете цели, более благородной!» Вот что писал ему Лэнвуд почти десять лет назад.
И вот теперь Лоис Барлоу сведет их. Это судьба. Да, это судьба.
— Все еще думаете о Томе? — спросила Лоис.
— О Лэнвуде?.. Да. Вы давно с ним знакомы?
— Пятнадцать лет. Когда я познакомилась с ним, мне только что исполнился двадцать один год. Ну вот, теперь вы можете высчитать, сколько мне лет.
— Да… давно. И вы с ним…
— Друзья, Майкл Удомо.
— Лэнвуд — замечательный человек. Он очень стар?
— Ну что вы… Хотя, возможно, лет ему и немало. Сколько времени я его знаю, а он ничуть не меняется. Но все-таки лет пятьдесят пять ему, наверное, есть… Ну что, пошли?
— Как хорошо, что я вас встретил, — сказал Удомо.
— Из-за Лэнвуда?
— Да.
— Я вижу, вы его боготворите?
— Он настоящий патриот.
Внезапно Лоис почувствовала раздражение.
— Вечно вы, мужчины, со своим патриотизмом…
Он улыбнулся чуть снисходительно.
— Вы не понимаете… — тихо проговорил он.
— Ну конечно нет. Откуда мне — глупой, отсталой женщине?.. Пошли!
Она повернулась к нему спиной и стала пробираться к выходу, всем своим существом ощущая, что он идет сзади. Глупо сердиться на него. Годы сказываются. Ой, смотри, Лоис! Она подождала его у дверей и улыбнулась, чтобы загладить свою резкость.
Они вышли — ледяной ветер ударил им в лицо. В чистом небе стоял молодой месяц. Холодно сверкали звезды. Ветер пронизывал насквозь. Они подняли воротники и нагнули головы, спасаясь от его колючего дыхания. Казалось, все вокруг гудит от ветра.
— Сюда, — сказала Лоис.
Они пересекли широкую улицу, прошли немного и свернули в узенький, круто взбегающий вверх проулок. Ветер с новой силой ринулся им навстречу.
— Ну и холодище! — с трудом выговорил Удомо.
— Скоро придем, — сказала Лоис ласково, тронутая отчаянием, звучавшим в его голосе. — Теперь уже скоро.
Больше они не разговаривали: шагали в гору, пригнув головы и напружинившись, чтобы устоять против яростных порывов ветра. Наконец одолели подъем и свернули налево, в широкую аллею, которая привела их к большому дому. Лоис отперла дверь. Удомо вздохнул с облегчением, очутившись в тепле.
Лоис зажгла свет в передней. Только теперь она увидела, какое тонкое на нем пальто. Глаза у него слезились. Губы стали лиловыми, а темное лицо пепельно-серым. Он искал в кармане платок. Она поспешно прошла в гостиную.
— Здесь тепло, — позвала она оттуда.
Он пошел прямо к газовому камину. Стоя к нему спиной, она наливала коньяк в две крошечные рюмки.
— Как у вас хорошо, — произнес он наконец своим обычным голосом.
Он потер ладони, и они сухо зашуршали, словно два высохших кукурузных початка. «Теперь уже на него можно смотреть», — подумала она и повернулась. Черты его лица смягчились, пепельный налет исчез, глаза он вытер, но губы оставались лиловыми. Он чуть ли не влез в камин. Лоис старалась не замечать, как шуршат его ладони. Она подошла и протянула ему рюмку с коньяком.
— Нет, спасибо.
— Вы должны выпить, — твердо сказала она.
Он посмотрел на нее и улыбнулся. На этот раз от улыбки потеплели и глаза. Лицо словно озарилось солнцем. Он взял рюмку, проглотил коньяк, сморщился и передернул плечами.
