Леонид Иванов - Глубокая борозда
А Гребенкин настроен бодро. Начал с критики:
— Что? Не выдержал, представитель низовки? — весело рассмеялся он. — Я ведь вижу, чей тут почерк!
Веселое настроение Гребенкина передалось и Павлову. В самом деле: о чем горевать? Нужен ли график таким, как Гребенкин? И здесь они договорились — вместе с агрономами и руководителями хозяйств обследовать все поля, наметить примерные даты косовицы, а отсюда и маршруты передвижения отрядов жаток и комбайнов.
Но на другой день позвонил помощник Смирнова. Павлову надлежало съездить в Тавровский район. Помощник намекнул, что, возможно, секретарь Тавровского райкома Кутузов станет «первой жертвой». Павлов знал, что этим приемом иногда пользовался Смирнов.
И вот бюро обкома. Докладывает Кутузов.
— Что ты нам рассказываешь о будущем, о планах? — сердится Смирнов. — Ты объясни членам бюро, почему не довел наш график до колхозов и совхозов? Почему?
Кутузов переждал поток вопросов, заговорил сам:
— Я звонил в обком, но все разъехались, не с кем было посоветоваться. А дело серьезное, товарищи… Хлебов, которые можно косить в ближайшую пятидневку, не больше пяти тысяч гектаров, а по графику — сорок пять тысяч. Скосить мы можем, но…
— Ты ответь по-русски: почему не спустил график? Он, видите ли, не уверен в разумности графика. Видели его?
— Да, товарищи, я не уверен. Полагал, что информация, на основе которой разрабатывались графики, была необъективной.
— Хватит! — крикнул Смирнов. — Кутузова следовало бы снять с поста секретаря. Но первый год он там — ограничимся строгим выговором… Он говорит: хлеба зеленые. А Гаврилов нашел ему целые массивы зрелых. Есть такие массивы?
— Мы их косим, Иван Петрович… Но если по-хозяйски, надо бы переждать дней пять. Вот колосья с тех массивов. — Кутузов достал из кармана завернутые в газету колоски пшеницы, положил на стол перед членами бюро.
Смирнов взял колосок, протянул руку и Гаврилов.
— Ты мог нарвать их где угодно! — усмехнулся Смирнов.
— Нет, мы были вместе с товарищем Гавриловым.
Наступило тягостное молчание. Нарушил его Павлов:
— Если такую пшеницу косят, надо наказать за сознательную порчу урожая! И если об этом распорядился Кутузов, я за то, чтобы объявить ему строгий выговор!
— О твоих делах, Павлов, разговор особый, — бросил Смирнов. — Три дня ты в своей зоне, а скошено всего шесть тысяч во всех трех районах.
Павлов встал, чтобы успокоить себя, сжал кулаки.
— Я, Иван Петрович, агроном, и понимаю: зрелый или зеленый хлеб. Любой крестьянин это определит. Я проверил посевы Дронкинского и Пановского районов. Наши графики не учитывают действительного состояния хлебов. Я не мог разрешить губить хлеб. Я считаю долгом коммуниста и здесь сказать об этом. Сегодня утром я запретил в Тавровском районе косить эти массивы, о которых только что говорили. Я тоже привез сноп скошенной пшеницы, он сейчас в лаборатории. Специалисты оценят, сколько на тех полях загублено хлеба, уже выращенного хлеба! Официальный документ будет. Я прошу бюро обсудить этот документ. Речь идет о государственном добре! И я готов, Иван Петрович, нести наказание за эти свои действия. Но скажу сразу: я обращусь за помощью в Центральный Комитет. В данном конкретном случае, Иван Петрович, есть ваша вина. Ее легко доказать документами. Так нельзя, Иван Петрович… Наши действия должны укреплять у людей веру в наши планы, тогда и дело пойдет совсем иначе. — Затем он рассказал, как подготовились к уборке в Дронкинском районе, у Гребенкина. А закончил так: — Что же касается наказания товарища Кутузова, я против этого. Виноваты мы, а не Кутузов. Я вношу предложение: проверить качество уборки в Тавровском и еще в нескольких районах и при обнаружении преждевременно скошенных хлебов виновных наказать строжайшим образом. С первого дня страды нужно вести решительную борьбу с любыми потерями урожая.
Заговорил Ларионов:
— В отличие от Павлова, я не агроном. Потому я пригласил с собой главного агронома Герасимова. Мы видели много полей. И только в трех или четырех случаях Герасимов сказал, что можно начинать косить на свал. Я не имею оснований не доверять главному агроному. Да и на местах специалисты…
— Предложение твое? — бросил Смирнов.
— Я, товарищи, должен поддержать Павлова…
Решение приняли «обтекаемое»: Кутузову указать, а районы предупредить о недопустимости скашивания зеленых хлебов.
После бюро к Павлову заглянул Кутузов:
— Я на минуту, Андрей Михайлович… Спасибо вам, — протянул он руку. — Поддержали…
— Будьте всегда честным, — только и нашелся сказать Павлов.
10
В Дронкинском районе, так же как и в Пановском, массовая косовица зерновых началась после десятого августа. А ведь это самые южные районы области. По сводке же, переданной Павлову, некоторые районы свалили до трети урожая, а по области скошено почти пятьсот тысяч гектаров…
Это означало, что при помощи графиков сложная машина пущена в ход. А каков будет результат?
Приехал Герасимов и сообщил Павлову печальные вести: кое-где скосили на свал явно зеленые хлеба. По его определению, многие недоберут три-четыре центнера зерна с гектара, да и качество зерна плохое.
Павлов поручил Герасимову провести контрольный обмолот в ряде хозяйств, определить качество зерна, подсчитать недобор урожая. Однако эти результаты вскоре стали известны и без контрольных обмолотов. Началась сдача зерна на элеватор. Много пшеницы первых намолотов оказалось натурой ниже шестисот пятидесяти граммов. А сколько недобрано хлеба? И как в этих условиях говорить о засыпке семян из первых намолотов? Наносился ущерб и будущему урожаю…
А вскоре пошли дожди. Обмолот и сдача хлеба замедлились. Смирнов решил провести кустовые совещания. В Дронкино собрались южане — представители девяти районов.
Смирнов нервничал. Первоначальный график оказался не под силу ни одному району.
— Ссылки на непогоду неосновательны! Молотить нужно в любую погоду! Доложи, Гребенкин, когда твой район заканчивает план?
Гребенкин помолчал, склонив голову, провел рукой по подбородку. Павлов волновался: как он ответит?
— Сейчас сдача хлеба пойдет более быстрыми темпами, — негромко заговорил Гребенкин. — Семена у нас в основном засыпаны, так что, как будем молотить, так и сдавать.
— Дату назови! Дату!
— За четырнадцать рабочих дней мы можем все обмолотить. Но сколько будет дождливых, я не знаю.
— Хорошим работникам дождь не помеха! — почти выкрикнул Смирнов. — На какие сроки ориентируете партийную организацию?
Совещание не понравилось Павлову. Он не понял, для чего оно вообще созывалось.
Об опыте работы в этих трудных условиях почти не говорилось.
Свое выступление Смирнов закончил требованием: молотить и в ненастную погоду!
И это Павлову не совсем понятно. Конечно, нужно напрячь усилия. Но молотить в ненастную погоду — значит сознательно идти на огромные потери зерна. Трижды проводил он контрольный обмолот копен соломы от влажных валков, и результаты: больше двух центнеров зерна с гектара! Но ведь и повторный обмолот не был идеальным… Ну, а если дожди не прекратятся?..
И словно бы проверяя упорство людей, дожди усилились. Дороги развезло, автомашины стояли в кюветах, на приколе у токов и складов. Павлову пришлось пересесть на вездеход.
Сквозь пелену дождя он видел движущиеся и стоящие комбайны, людей, конечно, промокших до нитки.
— Последние известия, — напомнил шофер. — Может, про погоду хорошее скажут.
— Включи, — машинально ответил Павлов.
Областное радио сообщало о самоотверженном труде комбайнеров. Некоторые и в дождь обмолачивали по пять-шесть гектаров за сутки…
И вот о погоде: «Ожидается облачная погода, временами небольшой дождь…»
И этот голос, чем-то напоминавший монотонные удары капель дождя по брезентовому верху машины, и бесстрастность диктора, не понимающего, очевидно, что это такое «временами дождь», сразу рассердили Павлова.
Они подъехали к стоящему неподалеку от дороги комбайну. Три механизатора возились у машины: клепали сломанные планки главного полотна. На приветствие ответили, но только один из них оглянулся. Едва заметная улыбка скользнула по его мокрому и грязному лицу, Павлов узнал комбайнера.
— Ну как оно, Василий Васильевич?
— Если коротко, Андрей Михайлович, то худо, — поднялся комбайнер. — За четыре дня второе полотно кончаем.
Павлов порылся в соломе.
— Потери большие, Андрей Михайлович, — сказал комбайнер, увидев в руке Павлова невымолоченные колосья. — И колос плохо вымолачивается, и в мякину много идет.
Павлов знал, что комбайнер Величко из числа лучших в районе. О полотнах, о невымолоченном зерне он слышал в эти дни от многих комбайнеров. Но ему и самому казалось, что иного выхода нет.
— Что же делать?
