Робер Мерль - Смерть - мое ремесло
Победа эта, в которой я и сам не был столь уж убежден, но на которую уповал в силу своей веры, пришла скорее, чем я смел надеяться. Не прошло и месяца после нашего спора с Эльзи, как фюрер стал канцлером рейха, а несколько недель спустя национал-социалистская партия, сломив оппозицию и расправившись с ней, полностью захватила власть в свои руки.
1934 год
В июне я получил приказ отправиться со своим эскадроном в С. для участия в смотре эсэсовской кавалерии. Парад наших частей на улицах, разукрашенных флагами и плакатами с изображением свастики, проходил - в результате принятых мер - в безукоризненном порядке, под образцовые восторги населения. После инспекторского смотра Гиммлер произнес речь, которая произвела на меня глубокое впечатление. По правде сказать, в том, что он говорил, для меня, да и для всех эсэсовцев не было ничего нового. Но сам факт, что я услышал эти мысли на столь торжественном празднике из уст самого рейхсфюрера показался мне как бы блистательным подтверждением их справедливости.
Прежде всего рейхсфюрер напомнил нам о тяжелом для эсэсовцев и партии времени, предшествовавшем захвату власти. "В те дни, - говорил он, - люди отвернулись от нас, многие приверженцы нашего движения находились в тюрьме. Но благодаря богу национал-социалистское движение и эсэсовцы выдержали испытания. А теперь воля Германии дала нам победу".
"Победа наша, - торжественно продолжал рейхсфюрер, - ни в чем не изменит и не должна ни в чем изменить дух корпуса черных мундиров. В светлые дни эсэсовцы останутся тем же, чем они были в грозу, - солдатами, которыми руководит только чувство чести. Во все времена, еще со времен тевтонского рыцарства, честь всегда была высшим идеалом солдата. Но тогда еще не было определено само понятие чести, и солдаты часто затруднялись решить, какой из представлявшихся им путей является путем чести. Такое затруднение рейхсфюрер был счастлив подчеркнуть это - не существует для эсэсовцев. Наш фюрер Адольф Гитлер раз и навсегда определил, в чем состоит честь эсэсовца. Он сделал это определение девизом своих отборных частей. "Твоя честь - это верность", - сказал он. Отныне все стало ясно и просто. Никаких душевных конфликтов, никаких поисков. От эсэсовца требуется лишь верность, то есть повиновение. Наш долг, наш единственный долг - повиноваться. Именно благодаря этому железному повиновению в подлинном духе корпуса черных мундиров, мы уверены, что никогда не ошибемся, что всегда будем на правильном пути и как в хорошие, так и в плохие дни будем непоколебимо служить нашему незыблемому принципу: "Германия, Германия превыше всего".
После речи Гиммлер пригласил к себе руководителей партии и командиров СС. Принимая во внимание мое скромное звание, я был очень удивлен, что он пожелал видеть и меня.
Он принял нас в одном из залов ратуши, стоя позади огромного пустого стола.
- Обершарфюрер, вы участвовали в казни Кадова, не так ли?
- Так точно, господин рейхсфюрер.
- Вы отбыли пять лет в Дахауской тюрьме?
- Так точно, господин рейхсфюрер.
- До этого вы были в Турции?
- Так точно, господин рейхсфюрер.
- В качестве унтер-офицера?
- Так точно, господин рейхсфюрер.
- Вы сирота?
- Так точно, господин рейхсфюрер.
Я был немного разочарован и удивлен. Гиммлер прекрасно помнил все данные обо мне, но забыл, что уже однажды спрашивал меня об этом.
Помолчав, он внимательно посмотрел на меня и продолжал:
- Два года назад я уже встречался с вами у полковника фон Иезерица?
- Так точно, господин рейхсфюрер.
- Полковник барон фон Иезериц использует вас в качестве фермера?
- Так точно, господин рейхсфюрер.
Внезапно пенсне его блеснуло, и он жестким голосом произнес:
- И я уже задавал вам все эти вопросы?
- Так точно, господин рейхсфюрер, - пробормотал я.
Он буквально просверлил меня своим взглядом.
- И вы полагали, что я уже забыл об этом?
Я выговорил с трудом:
- Так точно, господин рейхсфюрер.
- Ошибаетесь.
Сердце у меня застучало, я вытянулся до боли в мускулах, и громко отчеканил:
- Я совершил ошибку, господин рейхсфюрер.
Он мягко проговорил:
- Солдат не должен сомневаться в своем начальнике.
Наступила длительная пауза. Меня снедал стыд. Неважно, что сомнение мое носило самый пустячный характер. Все равно - я сомневался. Еврейский дух критики и отрицания заразил меня. Я посмел судить своего начальника.
Рейхсфюрер внимательно посмотрел на меня и сказал:
- Это больше не повторится.
- Нет, господин рейхсфюрер.
Он мягко и просто сказал:
- Не будем больше об этом говорить.
Я с трепетом понял, что рейхсфюрер вернул мне свое доверие. Я смотрел на него. Я смотрел на его строгое, суровое лицо и чувствовал уверенность в будущем.
Рейхсфюрер уставился в какую-то точку в пространстве над моей головой и продолжал, как бы читая:
- Обершарфюрер, я имел случай составить свое мнение о вас в связи с вашей деятельностью в эсэсовских частях. Я счастлив сказать вам, что мнение это благоприятное. Вы человек сдержанный, скромный, положительный. Вы не лезете вперед, а предоставляете самим делам говорить за вас. Вы точны в выполнении приказаний, но там, где вам предоставляется свобода действий, способны проявить инициативу и организаторский талант. В этом отношении я в особенности оценил тщательность, с которой вы подготовили дела на каждого из ваших подчиненных. Это показатель вашей подлинно немецкой аккуратности.
Он произнес с ударением:
- Наиболее сильная сторона ваша - практика.
Опустив на меня взгляд, он добавил:
- Я с удовлетворением могу сказать: ваш опыт тюремной жизни может оказаться полезным для СС.
Он снова уставился в точку над моей головой и стремительно, не переводя дыхания, без запинки проговорил:
- Партия подготавливает сейчас в различных частях Германии концентрационные лагеря в целях перевоспитания преступников трудом. В эти лагеря мы будем вынуждены заключить также врагов национал-социалистского государства, дабы спасти их от народного гнева. Здесь мы тоже прежде всего преследуем воспитательную цель. Речь идет о том, чтобы живительная сила простой, трудовой, дисциплинированной жизни перевоспитала людей. Я намерен для начала доверить вам какой-нибудь пост в управлении Дахауского концлагеря. Вам положат жалованье в соответствии с вашим званием и предоставят некоторые другие льготы: квартиру, питание. Семья будет с вами.
Он сделал паузу.
- Я считаю, что подлинно немецкая жизнь в семье, - продолжал он, - одна из наиболее ценных основ моральной устойчивости эсэсовца, занимающего административный пост в концлагере.
Он посмотрел на меня.
- И все же вы не должны рассматривать это как приказ, а только как предложение. Вы можете принять его или отказаться. Но я полагаю, что именно на такого рода посту ваш опыт узника и свойственные вам личные качества окажутся наиболее полезными партии. Тем не менее, из уважения к вашим заслугам, я оставляю за вами право просить о другом назначении. Я поколебался и сказал:
- Господин рейхсфюрер, я хотел бы довести до вашего сведения, что еще на десять лет я связан обязательством по отношению к полковнику барону фон Иезерицу.
- Обязательство это имеет обоюдный характер?
- Нет, господин рейхсфюрер.
- Значит, у вас нет никакой гарантии сохранить свое место?
- Нет, господин рейхсфюрер.
- В таком случае, мне кажется, вы ничего не потеряете, если уйдете?
- Я - нет, господин рейхсфюрер, но согласится ли господин полковник фон Иезериц?
Он слегка скривил в улыбке губы.
- Не беспокойтесь, согласится. Подумайте хорошенько и сообщите мне письменно ваше решение в течение недели.
Он легонько постучал кончиками пальцев по столу и произнес:
- Все.
Я выбросил вперед правую руку, он ответил на мое приветствие, и я вышел.
Я вернулся на свое болото лишь на следующий день вечером. Дети уже спали. Поужинав с Эльзи, я набил трубку, закурил и присел на скамейку во дворе. Стояла хорошая погода - ночь была удивительно светлая.
Немного погодя Эльзи присоединилась ко мне, и я сообщил ей о предложении Гиммлера. Кончив, я посмотрел на нее. Она сидела неподвижно, положив обе руки на колени. Сделав паузу, я заговорил снова:
- Вначале материальные условия будут не намного лучше, чем здесь. Правда, у тебя будет меньше работы.
- Речь не обо мне, - ответила она, не шелохнувшись.
Я продолжал:
- Положение улучшится, когда меня произведут в офицеры.
- А разве тебя могут произвести в офицеры?
- Да, я теперь уже старый член партии, а кроме того, имеют значение и мои военные заслуги.
Эльзи повернула ко мне голову, и я увидел, что она смотрит на меня с удивлением.
- Произведут в офицеры... Но ведь это то, к чему ты всегда стремился, не так ли?
- Да.
- Почему же ты колеблешься?
