Эдит Несбит - Дети железной дороги
– Дайте мне съесть еще один бутерброд, – прохныкала та, – и я сделаю все, что вы мне прикажете.
– Я иду первым, – объявил Питер. – Идея-то ведь моя.
И он шагнул внутрь.
Вы, конечно же, знаете, как въезжают в туннель на поезде. Паровоз исторгает вопль, звук бегущего по рельсам состава внезапно меняет тембр и становится громче. Взрослые пассажиры кидаются к окнам вагонов, стараясь как можно скорей их закрыть. Темнота наступает кромешная, и зажигается свет. Временами сквозь черноту за окнами промелькивают короткие белые всполохи, затем стены туннеля робко подсвечиваются синевой ламп, звуки поезда чуть затихают, и вы снова выноситесь на открытое пространство, а взрослые опять кидаются к затуманенным от дыхания паровоза окнам, чтобы скорей их со стуком открыть. Перед глазами у вас, как и прежде, плывут телеграфные провода и ровно обрезанная живая изгородь из боярышника, из которой каждые тридцать ярдов выглядывают крохотные деревья.
Таким предстает вам туннель, если вы пассажир. Но вы ощутите его совсем по-другому, если войдете туда на своих двоих, ступая по рассыпающимся и скользящим у вас под подошвами камням и гравию на наклонной тропинке, которая будто бы скатывается от блестящих рельсов к стене. Двигаясь дальше, вы замечаете: стены здесь склизкие от просачивающейся сквозь потолок воды, а цвет кирпичей не нарядно-красно-коричневый, как возле входа, а какого-то омерзительного зеленовато-липкого оттенка. И ваш голос, когда вы что-то здесь скажете, прозвучит совсем по-другому, чем на поверхности, пусть даже вам еще не пришлось зайти столь далеко, чтобы вас окутала полная тьма.
Она еще не совсем окутала детей, когда Филлис схватила Бобби за юбку, умудрившись из нее вырвать с полдюжины сборок. Та, впрочем, сейчас этого даже не заметила, отвлеченная воплями младшей сестры.
– Хочу обратно! Мне здесь не нравится! Не хочу, чтобы было темно, хоть глаз выколи! Не пойду в темноте! И мне наплевать, что вы скажете! Все равно не пойду!
– Не будь глупой кукушкой, – пытался ее урезонить Питер. – У меня есть с собой огарок свечи и спички. Это еще что такое? – прислушался он.
Его привлекли басовитый гул, поднимавшийся от путей, и вибрация проводов, которые протянулись вдоль них. Низко жужжащий гул становился все громче.
– Это поезд, – первой сообразила Бобби.
– С какой стороны? – озадачился Питер.
– Пусти меня обратно! – попыталась вырваться Филлис от Бобби, которая крепко держала ее за руку.
– Не будь трусихой, – крепче прежнего сжала ее ладонь сестра. – Здесь вполне безопасно. Встань поближе к стене.
– Сюда, сюда! Идите скорее! – позвал их Питер, успевший уйти немного вперед. – Здесь ниша!
Рев надвигающегося поезда теперь сделался даже громче того бьющего по ушам звука, который вы слышите, если, открыв оба крана, погрузились с головой под воду в жестяной ванне и колотите изо всех сил пятками по ее бокам. Но голос Питера все же каким-то чудом достиг ушей Бобби, и она потащила к нише сестру, а та умудрилась, конечно, споткнуться о провода и ободрала себе обе ноги. Вдвоем с Питером они кое-как заволокли ее в темное, узкое и сырое пространство аркообразной ниши и там затаились, а рев поезда нарастал. Когда им показалось, что они сейчас вовсе оглохнут, впереди возникли его огненные глаза, которые с каждой секундой увеличивались в размерах.
– Это дракон! Я всегда знала! Он здесь, в темноте, в себя превращается! – проверещала Филлис.
Но никто ее не услышал. Поезд ведь тоже кричал, и у него это выходило гораздо громче.
Он с ревом, свистом и грохотом, слепящим светом из окон вагонов, запахом дыма, порывом горячего ветра пронесся мимо, клацая и скрежеща сцепками, и каждый из этих звуков своды и стены туннеля отбрасывали назад оглушительным эхом. Филлис и Бобби крепко вцепились друг в друга. И даже мужественный Питер схватил Бобби за руку, объясняя, правда, потом, что стремился подобным образом просто ее ободрить.
Вот, наконец, последний вагон миновал их нишу. Хвостовые огни стали медленно удаляться, шум становился все тише, а потом донеслось еще одно «вжик!», и поезд вынесло из туннеля.
– Ой! – шепотом выдохнули одновременно все трое.
Питер зажег дрожащей рукой огарок свечи.
– Идемте, – позвал он сестер, однако ему пришлось изрядно прокашляться, прежде чем голос ему подчинился.
– А что, если этот, в красной фуфайке, оказался на пути поезда, – с ужасом пробормотала Филлис.
– Надо пойти и проверить, – ответил Питер.
– А мы не могли бы пойти на станцию, чтобы оттуда кого-то прислали? – спросила Филлис.
– Можешь остаться и подождать нас здесь, – сурово глянула на нее Бобби, и Филлис, конечно же, мигом последовала за ними.
Все трое вошли в полосу глубочайшей тьмы. Питер шествовал впереди, стараясь держать как можно выше над головой свечу. Расплавленный воск струился по его пальцам и тек под рукав, поэтому когда он в тот день перед сном разделся, то обнаружил длинную застывшую белую полосу, протянувшуюся от запястья до самого локтя.
Пройдя не более полусотни ярдов от места, в котором они пережидали поезд, Питер остановился, коротко выкрикнул: «Эй!» – и почти побежал вперед. К тому моменту, когда остальные нагнали его, он снова стоял. А в ярде от того места, где он стоял, находился тот, ради кого они и пошли в туннель. Филлис, увидев красное, мигом зажмурилась. Мальчик в красной фуфайке сидел неподвижно, вдавшись спиною в стену, руки его двумя плетями свесились по бокам, глаза были закрыты.
– Красное – это кровь? Он ведь убит? – крепче прежнего смежила веки Филлис.
– Убит? Глупости, – твердым голосом проговорил Питер. – И ничего в нем нет красного, кроме фуфайки. Он просто сознание потерял. Но нам-то теперь что делать? – впал он в некоторую растерянность.
– А вынести мы его не можем? – кинула вопросительный взгляд на брата Бобби.
– Вот уж не знаю, – явно испытывал на сей счет большие сомнения Питер. – Он какой-то здоровый.
– А если ему смочить водой лоб… – начала было Бобби, но спохватилась: – То есть воды-то, конечно, у нас с собой нет. Зато есть молоко, – тут же сообразила она. – Оно же такое же мокрое, как вода, а у нас его целая бутылка.
– Правильно, – кивнул Питер. – А еще в таких случаях вроде бы помогает растереть руки.
– А еще жгут перья под носом, я знаю, – вмешалась Филлис.
– Какой смысл говорить о том, чего мы не можем сделать, – бросил через плечо ей брат.
– А между прочим, можем! – с торжеством объявила Филлис. – У меня в кармане лежит воланчик для бадминтона, и он с натуральными перьями. Вот!
Питер принялся растирать мальчику руки, Бобби жгла у него в это время под носом перо из воланчика, а Филлис брызгала щедро ему на лоб теплое молоко. И все трое твердили проникновенной скороговоркой:
– Ну же, пожалуйста, посмотри на меня. Поговори со мной. Ну, пожалуйста. Ну, для меня.
Глава двенадцатая. Что принесла домой Бобби
– Ой, посмотри на меня. Ой, поговори же со мной. Ради меня поговори, – снова и снова хором твердили все трое, а «гончий» в красной фуфайке и с совершенно белым лицом так и сидел неподвижно, прижавшись к стене туннеля, и глаза его были закрыты.
– Намочи ему молоком уши, – велела Бобби сестре. – Я знаю, так делают, когда человек потерял сознание. Только одеколоном. Но, думаю, молоко тоже должно сработать.
И уши мальчика вскорости были все в молоке, и шея – тоже, потому что с ушей оно стекало вниз, скрываясь под красной фуфайкой. Тьма в туннеле стояла густая и плотная. Огарок свечи, который Питер прикрепил к камню, почти не справлялся с ней.
– Ой, пожалуйста. Ну, посмотри. Ну, ради меня, – снова начала Филлис. – По-моему, он умер.
– Ради Бога! – воскликнула Филлис. – Не умер он!
– Да ради всего святого! – подхватил Питер. – Приди в себя!
Он с силой тряхнул пострадавшего за руку.
Мальчик в красной фуфайке вздохнул, открыл глаза, затем снова закрыл и очень тихо сказал:
– Прекрати.
– Ой, он не умер, я знала, что он не умер, – проговорила Филлис и принялась плакать.
– В чем дело? Я в полном порядке, – заявил «гончий».
– Выпей, – строго произнес Питер, пропихнув ему в рот горлышко бутылки с молоком.
Мальчик решительно воспротивился и, пролив в борьбе за свободу и независимость своего рта некоторое количество белой жидкости из бутылки, спросил:
– Что это?
– Молоко, – отозвался Питер. – Не бойся. Тебя окружают друзья. Фил, прекрати немедленно выть! – гаркнул он.
– Попей, – ласково обратилась к мальчику Бобби. – Тебе от этого станет легче.
Он начал пить, а трое детей на него безмолвно смотрели.
– Дайте ему минутку, – прошептал Питер. – Сейчас молоко огнем заструится по его жилам, и он ощутит прилив сил.
И ему полегчало.
– Мне полегчало, – объявил он. – И я помню все, что случилось. – Он попытался встать, но тут же со стоном вновь опустился на прежнее место. – Проклятье, я вроде ногу сломал.
