Эдит Несбит - Дети железной дороги
Питер и Филлис держались с Бобби до предела по-доброму и участливо, но ни о чем не расспрашивали. Питер решил, что так будет лучше всего, и сумел вдолбить это Филлис, которая, руководствуясь собственным разумом, разумеется, задала бы сотню вопросов.
Неделю спустя, сумев наконец на достаточно долгое время остаться в одиночестве, Бобби написала письмо, и адресовано оно снова было старому джентльмену.
Мой дорогой друг!
Вы видите, что напечатано в этой газете, но это неправда. Папа никогда этого не делал. Мама сказала, что кто-то ему подложил бумаги в письменный стол на работе. А еще она говорит, что папин подчиненный, который потом получил место папы, ему завидовал и папа ему не доверял. Но маму никто не желает слушать, а Вы такой хороший и умный и так быстро нашли жену русского джентльмена. Не могли бы Вы выяснить, кто совершил предательство, потому что это не папа. Клянусь честью. Он англичанин, и не способен на такие ужасные вещи, и тогда его отпустили бы из тюрьмы. Ведь это ужасно, и мама так похудела. Она нас однажды просила молиться обо всех заключенных и узниках, и я теперь это понимаю. Ой, помогите мне! Об этом ведь знаем только мама и я, но мы ничего не можем поделать. А Питер и Филлис не знают. Я буду молиться за Вас каждый день утром и вечером, пока жива, если Вы попытаетесь выяснить. Представьте себе, если бы это был ваш собственный папа и что бы Вы чувствовали. О, помогите, помогите, помогите, пожалуйста, мне! С любовью
Я остаюсь Вашим любящим маленьким другом
Роберта.
P. S. Мама послала бы Вам наилучшие пожелания, если бы знала, что я Вам пишу, но зачем ей рассказывать, если потом у Вас не получится. Только я знаю: у Вас получится. С большой любовью
Бобби.
Вооружившись мамиными большими ножницами, она вырезала из газеты заметку о судебном процессе, положила ее в конверт с письмом и пошла его относить.
Чтобы брат и сестра не набились в компанию, она улизнула из дома втайне от них через заднюю дверь и добралась до места гораздо более длинным путем, чем обычно, а там вручила письмо начальнику станции с просьбой на следующее же утро вручить его старому джентльмену.
– Где ты была? – прокричал Питер с окаймлявшей задний двор стены, на которой они сидели сейчас вместе с Филлис.
– Ну, конечно, на станции, – ответила Бобби. – Дай-ка мне руку.
Она поставила ногу на замок двери и, взявшись за руку брата, тоже взобралась на стену.
– Что это с вами? – оглядела она обоих. Они были очень грязные, между ними лежал на стене комок мокрой глины, и каждый сжимал в своей изрядно вымазанной чем-то черным руке по осколку шифера. А возле Питера, но чуть подальше, наверное, чтобы это как-то случайно не упало на землю, находилось несколько странных предметов цилиндрической формы, напоминающих толстые сардельки, но только открытые с одного конца.
– Это гнезда, – торжественно объяснил ей Питер. – Ласточкины гнезда. Мы собираемся высушить их в духовке, а после подвесим на веревках под балками каретного сарая.
– Да, – подхватила с воодушевлением Филлис. – А теперь мы начнем собирать всю шерсть и волосы, какие только удастся, и весной выложим ими изнутри гнезда. Представляешь, как ласточки будут рады.
– Мне давно уже кажется, что мы, люди, недостаточно делаем для бессловесных животных, – изрек с добродетельным видом Питер. – И как это никому до меня даже в голову не пришло наладить изготовление гнезд для бедных маленьких ласточек.
– О-о, – протянула с загадочным видом Бобби. – Если бы всем приходило в голову все, то остальным бы вообще не оставалось ничего такого, о чем нужно подумать.
– Посмотри на гнезда. Правда, они хорошенькие? – потянулась Филлис через Питера, чтобы схватить гнездо.
– Осторожно, корова ты неуклюжая! – возопил он, но было поздно: сильные маленькие пальчики Филлис уже смяли гнездо.
– Ну вот, – сквозь зубы процедил Питер.
– Да ладно тебе, – примиряюще проговорила Бобби.
– Тем более это было одно из тех, что делала я, – уточнила Филлис. – Поэтому можешь не возмущаться. Мы с Питером ставили свои инициалы на всех гнездах, которые сделали, – объяснила старшей сестре она. – Вот ласточки в них поселятся и узнают, кого должны любить и благодарить.
– Ласточки не умеют читать, глупыш, – хмыкнул Питер.
– Сам глупыш, – ответила Филлис. – Откуда ты знаешь?
– Да кто вообще эти гнезда придумал делать? – проорал Питер.
– Я! – взвизгнула Филлис.
– Ну да, ты придумала, – бросил высокомерно Питер. – Наделать из сена гнезда для воробьев и рассовать их среди плюща. Только они у тебя бы раскисли еще до того, как воробьям пришла бы пора класть в них яйца. И вот тогда я придумал про глину и гнезда для ласточек.
– Наплевать мне на то, что ты говоришь, – заявила Филлис.
– А я, между прочим, гнездо исправила, – захотелось отвлечь их от набирающего обороты конфликта Бобби. – Вот, смотрите, с ним полный порядок. Дай, Филлис, мне палочку, и я снова на нем напишу твои инициалы. Только, – задумалась вдруг она. – Как же вы их различать-то будете, если у Питера имя на «п» начинается и у тебя то же самое?[2] – А я ставлю «ф», как слышится, – объяснила сестра. – Потому что ласточки тоже все пишут, как слышат. Совершенно в этом уверена.
– Да не могут они писать, – опять заспорил с ней Питер. – Понимаешь, вообще никак не могут.
– А почему же тогда они на рождественских открытках и «валентинках» всегда нарисованы с буквами вокруг шеи? – невозмутимо осведомилась Филлис. – Как бы им знать, куда нужно лететь, если они читать не умеют?
– Такие ласточки бывают только на картинках, – пытался втолковать ей Питер. – И открытки они не сами приносят по адресу, а почтальон. Вот ты сама хоть раз видела живую ласточку с буквами на шее?
– Ну, я видела голубя, то есть мне папа рассказывал, – уточнила Филлис. – Только он буквы носил не на шее, а под крыльями, но ведь это одно и то же и…
– Послушайте, – было совершенно ясно Бобби, что этот спор хорошим не кончится. – Завтра состоится игра в «зайца» и «гончих».
– И кто играет? – мигом переключился Питер.
– Ученики местной школы, – объяснила Бобби. – По мнению Перкса, «заяц» сперва побежит вдоль путей, а значит, мы с вами можем спуститься по склону к туннелю и все увидеть.
Бобби правильно рассчитала: обсуждение предстоящей игры оказалось для брата с сестрой несравненно более интересной темой, чем способность ласточек к чтению и письму. Мама, узнав, в чем дело, разрешила им на другой день взять обед с собой, и они могли хоть до вечера вести наблюдение за игроками.
– А возле туннеля сейчас ведь идут работы, – напомнил сестрам Питер. – Так что, если мы даже пропустим игру в охоту, нам все равно там будет на что посмотреть.
Расчистка завала, образовавшегося на путях из камней и деревьев во время оползня, конечно, потребовала немало времени и усилий. Оползень же случился, если вы помните, в тот самый день, когда дети спасли от катастрофы поезд, сигналя ему шестью маленькими флажками из красной фланели от нижних юбок. И теперь им ужасно нравилось наблюдать, как здесь наводят порядок. Тем более что работы проводились при помощи множества интересных орудий, вроде ковшей, заступов, лопат и тачек, и к тому же рабочие разжигали уголь в железных бочках с отверстиями по бокам и окружали участок, где шла расчистка и укрепление склона, красными сигнальными фонарями, ярко светившими по ночам. Разумеется, дети здесь ночью не появлялись, но Питер однажды в сумерках, выбравшись из окна своей спальни на крышу, увидел, как возле туннеля ярко горят эти красные фонари.
Дети старались как можно чаще ходить сюда, и в этот раз их до такой степени увлекло зрелище снующих вниз и вверх по деревянным настилам тачек, что они едва не забыли про охоту на «зайца», и голос, раздавшийся вдруг за их спинами, заставил всех троих вздрогнуть от неожиданности.
– Можно, пожалуйста, мне пройти?
Обернувшись, они увидали крупного коренастого мальчика с темными волосами, прилипшими к сильно вспотевшему лбу. Через плечо у него была перекинута сумка с клочками бумаги, которыми он, соответственно установленным правилам игры, помечал свой след. Дети расступились. «Заяц» побежал вдоль путей. Рабочие, упершись в свои кирки, лопаты и заступы, наблюдали за ним, а он, очень быстро покрыв расстояние до туннеля, скрылся в его черном зеве.
– Это против железнодорожных правил, – проводил его осуждающим взглядом прораб.
– Да чего вы волнуетесь, – отозвался старый рабочий. – Я вот лично считаю так: живи сам и давай жить другим. Разве вы сами никогда не были молодым, мистер Бейтс?
– Вообще-то я должен о нем доложить, – не очень, впрочем, уверенно произнес прораб.
– И зачем, вот спрошу я вас, понапрасну людям жизнь портить? – снова не согласился старый рабочий.
