Вольфганг Шрайер - Похищение свободы
— Вы можете сообщить нам, как протекает операция? — задал новый вопрос корреспондент «Нью-Йорк трибюн», за долгие годы репортерской службы хорошо научившийся обходить щекотливые вопросы и выуживать самое важное из груды второстепенных деталей. Все это он делал ради шестисоттысячной армии читателей, а еще ради той кругленькой суммы, которую ему платили за труды.
Совершенно неожиданно полковник Армас, небрежно кивнув собравшимся, вышел из кабинета. Импровизированную пресс-конференцию продолжил его заместитель полковник Мендоса, бывший командующий военно-воздушными силами Гватемалы.
— Полковника Армаса, кабальеро, ждет, очевидно, какое-то важное дело… — произнес он загадочным тоном. — Я же хочу сообщить вам, что наши самолеты успешно атаковали нефтехранилище в Сан-Хосе, нанесли бомбовый удар по важной в стратегическом отношении военно-воздушной базе и сбросили листовки над районом Гватемалы. Помимо того, наши летчики доставили восставшим оружие и боеприпасы, чтобы поднять их боевой дух, а главное-помочь им свергнуть ненавистный режим Арбенса в тех районах, куда наши войска пока не дошли.
Сообщив журналистам еще несколько новостей, он закончил первую в своей жизни пресс-конференцию следующими словами:
— Я знаю, кабальеро, что Тегусигальпа самая некомфортабельная столица в Центральной Америке. Здесь нет привычных развлечений, и мне от души жаль, что вы вынуждены временно терпеть все эти неудобства. Правда, город расположен на высоте три тысячи футов над уровнем моря. Климат здесь мягкий, способствует укреплению здоровья, чего не скажешь о времяпрепровождении в ночных заведениях. И еще мне хотелось бы напомнить вам, что конечная цель нашего предприятия — Гватемала. Там ваша жизнь, как мне кажется, станет намного приятнее. Надеюсь, что завтра утром снова увижу вас в помещении нашей штаб-квартиры, а пока желаю приятного отдыха.
Когда журналисты стали расходиться, Гомер Бигарт обратился к мексиканскому коллеге:
— Ради бога, не задавайте завтра Армасу каверзных вопросов о политике, в противном случае он поступит с нами так же, как сегодня, и нам не удастся вытянуть из него ничего важного.
— Ребята, кажется, я вот-вот сойду с ума, — заговорил корреспондент ИНС Георг Теллер. — Я уже был Свидетелем приблизительно сорока различных революций, но еще ни разу не наблюдал, как в сезон дождей кто-то начинает играть в войну. В такую погоду порох и тот намокает! Черт бы побрал этого полоумного полковника Армаса! То, что он творит, не влезает ни в какие рамки.
— О каких рамках вы говорите, если речь идет о борьбе против коммунистов! — с сарказмом заметил Мануэло Падилья. — Какие рамки и правила применимы в данном случае, джентльмены?
В вестибюле отеля журналисты натолкнулись на летчика и, подпоив его, без особого труда выяснили, что через полчаса президентский дворец, в котором располагался красный президент Хакобо Арбенс, подвергнут бомбардировке самолеты «освободительной армии».
Услышав эту новость, корреспонденты, опережая друг друга, устремились кто на почту, кто в отель «Прадо», чтобы занять телефонные кабины и передать в свои органы печати тексты примерно такого содержания: «В Гватемале разразилась гражданская война. Треть территории страны находится в руках повстанцев. Пуэрто-Барриос пал. Гондурас держит нейтралитет. Нефтяная база Сан-Хосе горит. Президентский дворец подвергся нападению с воздуха».
* * *Однако во дворце Националь, самом роскошном правительственном здании во всей Латинской Америке, обрамленном высокими колоннами и украшенном великолепными фресками периода кровавых войн, которые вели испанские конкистадоры с индейцами майя, не было заметно никаких следов бомбардировки. Когда стало известно, что бандиты во главе с Армасом перешли на нескольких участках государственную границу, в огромном зале срочно собрался совет министров. Заседал он безо всяких перерывов несколько часов подряд.
Утром из главных городов трех восточных провинций — Чикимулы, Сакапы и Пуэрто-Барриоса начали поступать сообщения и общая картина немного прояснилась. Высокие окна во дворце были задернуты плотными портьерами. В зале горел один-единственный светильник, при скупом свете которого военный министр полковник Диас сделал сообщение:
— Кабальеро, мы не ставили перед собой задачу задержать противника прямо на границе, поскольку наша армия, насчитывающая всего шесть тысяч солдат и офицеров, выполнить ее не в состоянии. К тому же мы полагали, что высадка вражеских войск произойдет на Тихоокеанском побережье, что, собственно говоря, и сыграло роль в распределении наших сил и средств. Кроме того, мы обязаны были обеспечить охрану Атлантического побережья и границы с Сальвадором. Таким образом, нам предстояло прикрывать ровно семьсот километров сухопутных и водных границ силами каких-то пяти тысяч солдат. Следовательно, на каждый километр границы приходится по семь солдат, а точнее, один солдат должен охранять сто пятьдесят метров границы, да еще в джунглях, где не видно ни соседа справа, ни соседа слева.
Оборонять пограничную линию в подобных условиях равносильно самоубийству. Вот, собственно, почему мы были вынуждены дожидаться такого момента, когда противник сосредоточит свои войска в определенных пунктах. В настоящий момент нам эти пункты известны и мы принимаем соответствующие меры…
Когда военный министр заговорил о соответствующих мерах, президент Хакобо Арбенс поднялся со своего места и, кивнув Диасу, вышел на балкон подышать свежим воздухом. Из-за портьеры до него доносился резкий голос Диаса:
— Первая стычка, как мне только что доложили, произошла юго-западнее населенного пункта Гуалан. Бандиты, как оказалось, вооружены автоматами и по огневой мощи намного превосходят наших солдат. Зато наши превосходят их в мужестве и дисциплине! Как только они атаковали лагерь бандитов, те обратились в паническое бегство…
— Вива! — громко воскликнул кто-то из сидевших в зале.
— Наши потери — двенадцать убитых и сорок раненых, — сообщил Диас.
Президент Арбенс закрыл балконную дверь, и голоса из вала доносились теперь как неясный гул. «Двенадцать убитых и сорок раненых, — недовольно подумал он, — а ведь это только начало. В первой же стычке потерян один процент личного состава армии, и только потому, что противник лучше вооружен, а наши части, укомплектованные индейцами, подчас выходят на занятия босиком… Но разве я виноват в этом? Чего только я ни делал, чтобы после принятия закона об аграрной реформе одеть и вооружить армию, а с того времени прошло два года. Многого за такой период не сделаешь, тем более что о захватнических намерениях «бананового треста» стало известно пять месяцев назад…»
Он тогда не только дал разрешение на опубликование «Белой книги», в которой разоблачались военные планы, финансовые источники и закулисные маневры Армаса, но и санкционировал закупки вооружения для страны. Однако дело застопорилось, потому что торговля оружием находилась под негласным контролем секретных служб США, правительство которых еще в 1949 году строго-настрого запретило всем государствам, находящимся под их влиянием, продавать стремившимся к свободе и независимости гватемальцам оружие и боеприпасы. От европейских стран, входящих в блок НАТО, государственный секретарь Даллес потребовал самого активного участия в эмбарго, в результате чего даже такое крупное государство, как Федеративная Республика Германии, тайно поставлявшая свои автоматы через частных торговцев оружием из Гамбурга, было вынуждено пойти навстречу пожеланиям американцев.
Попав в столь затруднительное положение, Арбенс договорился о поставке двух тысяч тонн военного снаряжения из Чехословакии, и травля приняла гигантские размеры. Все американские газеты и журналы тотчас сообщили о намерениях Арбенса вооружиться до зубов, чтобы распространить красный режим на все страны Центральной Америки, что-де представляет еще большую опасность, чем возвращение варварства.
Арбенс подошел к балюстраде и, положив руки на прохладный камень, посмотрел вниз, на крыши домов, в большинстве своем одноэтажных. В городе проживало триста тысяч жителей, однако ни в одном окошке свет не горел. Это даже развеселило президента.
В полдень его правительство объявило о введении в городе чрезвычайного положения: были категорически запрещены митинги и демонстрации, все частные автомашины и запасы горючего реквизировались, был отдан строжайший приказ о соблюдении ночной светомаскировки. И хотя с самолетов противника сбрасывались листовки, призывавшие жителей столицы проявить солидарность Армасу и зажечь свет во всех окнах («На дома, где будет гореть свет, — говорилось в листовках, — мы не сбросим ни одной бомбы…»), приказ о соблюдении светомаскировки выполнялся беспрекословно.
