Валентина Немова - Святая святых женщины
— Это будет, — пообещала я, нисколько не колеблясь. — Куда же от вас денешься? — и в свою очередь попросила:
— Ни в коем случае не заговаривай с бабушкой, если она сюда придет, о саде, о том, что вы с матерью твоей собрались его купить. Эти разговоры уже совсем истерзали старушку. Да обещай приобрести диван. Или, на худой конец, раскладушку. Если хочешь, чтобы следующим летом жила я у тебя. Не на полу же мне в твоем доме спать в течение двух-трех месяцев.
Наше с мамой свидание и в этот день не состоялось. Юдины не отпустили ее с Алей. Решили, наверное, нас немного помариновать. И велели мне самой прийти к ним на следующий день, к обеду…
Вечером, когда Татьяна, отоспавшись, готовила на кухне ужин, а мы со Славиком, усевшись на его кровати, листали книжку с картинками, я спросила у него, помнит ли он Полиночку. Думала, он сейчас скажет: "Какую Полиночку?". Ему в то время, когда девочка приезжала в Летний со своей мамой, было так же, как и ей, два с половиной года. Но он заявил вполне уверенно:
— Помню. Мы с ней играли.
Его ответом я осталась очень довольна. Такой малыш, а уже что-то помнит из своего прошлого.
Потом он задал мне вопрос — прямо-таки ликующим тоном:
— Тетя Юля, а ты хочешь конфетку, шоколадную?
— Хочу! — таким же радостным голосом заверила я его. Он быстренько соскочил с кровати, засеменил на кухню. Оттуда сразу же донесся грозный рык Татьяны:
— Какие-такие тебе шоколадные конфетки?! — Он тут же прилетел назад и, сделав поправку, снова задал мне тот же вопрос, но теперь уже довольно грустным тоном:
— Тетя Юля, не шоколадную, просто конфетку, сосательную. Хочешь?
— Хочу! — нисколько не расстроившись, отозвалась я.
Татьяна снова напустилась на сына:
— Какие тебе еще конфеты?! Никаких нет! Марш в постель!
Славик уже не вбежал в комнату, где я сидела, а медленно, как бы осознавая свою вину передо мною или раздумывая, как выйти из трудного положения, потихоньку вошел. И вдруг его осенило:
— Тетя Юля! А ты водички попить хочешь?
— Очень! Очень хочу водички! — воскликнула я прямо-таки с восхищением, отдавая должное находчивости и доброте малыша. Вслед за ним я пошла на кухню, чтобы посмотреть, что он станет делать. Он придвинул к раковине табуретку, влез на нее и, опустившись на колени, самостоятельно повернул кран. Я с удовольствием выпила стакан чистой, вкусной воды. Как это ни странно, в промышленном городе Летнем она именно такая, и ее вполне можно пить некипяченой…
Татьяна согласилась, чтобы я пожила у нее…
Потом пришла Галина и заявила безапелляционным тоном, что завтра должны будут поехать в церковь, чтобы окреститься, обе ее дочери, внук, золовка с сыном — словом, все их с Антоном родственники, которые по какой-либо причине остались некрещеными.
— Но я же должна идти к Юдиным…
— Я уже у них была. К маме пойдешь послезавтра. Так Родька сказал.
Я не стала отнекиваться, доказывать сестре, что ничего ей не должна. Мне хотелось посмотреть, как совершается этот обряд — крещение. Я только спросила, надеясь получить положительный ответ:
— А ты сама поедешь?
— Нет, — небрежно отмахнулась от меня Галина. — Мне же некогда.
— Значит, в этой компании я буду самая старшая и ответственная?
— Да, — глазом не моргнув, подтвердила сестра. Я больше ничего не сказала ей: уже было поздно идти на попятную. Но то, что она снова вынуждает меня служить ей, не считаясь с моими желаниями, было очень противно. Что это за человек такой, который все время норовит на ком-то прокатиться?!
Галина пообещала, что когда мы вернемся из этой поездки, она устроит для всех нас богатый обед.
Вот до чего я дожила! Жду, когда меня накормят и тем заплатят за исполнение задания. Достукалась. А что дальше будет? Если бы я в этот момент знала, что потом произойдет! Хотя бы в тот день, на который было назначено крещение…
В то утро проснулись мы рано. Привели себя в порядок, позавтракали и стали ждать Алю, которая собиралась зайти за нами. Но вдруг Татьяна говорит мне:
— Давайте сделаем так: вы здесь пока побудете, дома, а мы со Славиком выйдем на улицу. А когда Аля придет, Славик за вами сбегает. Зачем девчонка будет зря подниматься на четвертый этаж?
Я одобрила предложение племянницы. Мать с сыном ушли, а я осталась. Дверь за ними не сочла нужным закрыть на задвижку. Сижу, жду мальчика. Но вдруг входит Аля.
— Ты? — изумилась я. — А где Таня со Славой?
— А разве их дома нет? — в свою очередь поразилась девушка.
Мне стало ясно: моя старшая племянница обвела меня вокруг пальца. Не намерена была она ехать в церковь. Не желала сына крестить. И обсуждать этот вопрос не стала. Поступила, как хотела. Но ведь у нее на это есть право. Она мать. И, конечно, не стоит сейчас на нее сердиться, тем более, что мы с Алей от того, что она, хитрая, как и ее мать, "слиняла", увлекая за собой ребенка, ничего абсолютно не теряли. Сели в трамвай и поехали. Младшей моей племяннице было необходимо окреститься: они решили с женихом не только расписаться, но и обвенчаться в церкви. А венчают лишь крещеных…
Не буду описывать, как проходит эта церемония. Скажу только: желающих принять в ней участие в этот день было много — человек тридцать. Молодежь, люди в годах, женщины, мужчины, кто в штатском, кто в военной форме, с погонами. Перестали преследовать народ за веру, и вдруг выяснилось, что верующих хоть отбавляй…
На обратном пути от нас с Алей "откололись" еще двое: сестра Антона Зина со своим чадом.
Калитку и входную дверь моя младшая племянница открыла своим ключом. А когда мы вошли в сени и предстали перед хозяйкой дома не вшестером, как намечала Галина, а всего лишь вдвоем, она так и ахнула:
— Как?! Только вы! А где же остальные? Где Зина с Вадиком? Где Танька со Славиком? Где вы их потеряли?!
Мы с Алей объяснили, что произошло. Галина расплакалась и стала меня упрекать:
— Почему ты не разыскала эту негодницу, Татьяну?!
— Вот еще! — возмутилась я. — Мы об этом не договаривались — разыскивать кого-то из взрослых и на аркане тащить в храм Божий! Да и где бы я ее искала? У нее же сегодня выходной. Она, возможно, к подруге какой-то укатила, которая живет неизвестно где.
— Ой, ой, ой! — рыдала сестра. И наконец я поняла, что ее так расстроило — Славик останется некрещеным. И мы с ним не встретимся на том свете!
Вот, оказывается, в чем дело. Галка верит в загробный мир, в Бога, стало быть. А ведет себя как настоящая безбожница. Ей нужно внука родного окрестить, чтобы на том свете с ним не разъединиться, но в церковь с мальчиком почему-то должен поехать кто-то другой. А она занята. С утра до ночи на рынке сидит. Торгует без выходных… Но не на базаре была она в этот раз. Бегала, высунув язык, по другим делам, как и в день моего приезда. Очень скоро известно стало мне, чем она занималась. Но об этом — пока умолчу…
Много слез пролила Галина в день Алиного крещения, зато сколько было радости в другой раз (это было позднее, а расскажу сейчас), когда, соскучившись по внуку, прибежала она к нему с огромным пакетом, набитым сладостями: плитками шоколада, печеньем, пряниками. Сунув в рот Славику сосательную конфетку, сгребла его в охапку, посадила себе на колени и принялась целовать, обнимать, по черной головке гладить и нашептывать что-то интимное ему на ушко. Такая ласка тронет кого угодно. Он сидит, не вырывается из объятий, не переставая грызть карамельку, умильно поглядывая на бабушку и бормоча что-то нечленораздельное, но явно сердечное. Я, как зачарованная, на них смотрела, не узнавая свою сестру. Выходит: есть на свете человечек, который и ее человеком делает. Не интересуется ее мировоззрением, чертами характера, поступками по отношению к другим людям, принимает такой, какая она есть. Получает то, что она дает, и большего не требует. Полное взаимопонимание было у нее с внуком, иными словами, психологическая совместимость.
Чего не скажешь об ее отношениях со старшей дочерью. Постоянно враждовали они между собой. Да еще, как на грех, бизнесом занялись сообща. Дочь вязала варежки, а мать их сбывала, заодно со своим товаром, и все старалась Татьяну надуть. По этой причине то и дело вспыхивали между ними ссоры. На сей раз молодая женщина пожаловалась мне на свою мать в ее присутствии. Достала из шкафа в прихожей шерстяные рукавички с красивым узором, связанные очень аккуратно, и спросила у меня:
— Как вы думаете, сколько это мое изделие на рынке стоит?
— Понятия не имею, — ответила я. — С тех пор, как перестала преподавать и получать зарплату, вещей себе новых, довольствуясь старыми, не покупаю ни в магазинах, ни на барахолке. А лишь бы только поглазеть и узнать, что почем, ни туда, ни сюда не хожу.
— Вот и я давно не была на толкучке, чем она, эксплуататорша эта, и пользуется. Дает мне за пару три пятьдесят. А с покупателей дерет, наверное, все десять!
