Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
Старик в агонии рухнул на ковер.
– Нет, нет! – взвизгнул он. – Она выиграла!»
Однако почти вся его писанина очень убога, и мы оба согласились, что романисты из нас никакие.
Вот такова наша повседневная жизнь в подробностях, которые, по твоим словам, тебе нравятся. Теперь нужно рассказать тебе об огромной перемене в моей жизни, и как она произошла.
Я рассказывал тебе о странном и угрюмом поведении Каллингворта, который день ото дня становился все мрачнее. Похоже, сегодня утром мрачность достигла своего апогея, и по дороге в лечебницу я едва мог добиться от него слова. Больных было довольно много, но на мою долю пришлось меньше среднего количества. Закончив прием, я добавил главу к своему роману и ждал, пока Каллингворт с женой приготовятся к тому, чтобы отнести мешочек домой.
Каллингворт закончил прием около половины четвертого. Я слышал, как он затопал по коридору, и через мгновение стукнул в мою дверь. Я сразу увидел, что что-то произошло.
– Монро! – вскричал он. – Вся практика идет к чертям!
– Как это? – спросил я.
– Она на ладан дышит, Монро. Я тут произвел подсчеты и знаю, что говорю. Месяц назад я зарабатывал шестьсот фунтов в неделю. Затем сумма снизилась до пятисот восьмидесяти, потом до пятисот семидесяти пяти, а теперь до пятисот шестидесяти. Что ты об этом думаешь?
– Если честно, я особо об этом не думаю, – ответил я. – Близится лето. Уходят кашли, простуды и боли в горле. Любая практика в это время приносит меньший доход.
– Все это очень хорошо, – проговорил он, разгуливая туда-сюда по кабинету, засунув руки в карманы и насупив густые брови. – Можно отнести все на этот счет, но я представляю себе все совершенно иначе.
– И из-за чего все это?
– Из-за тебя.
– Как это? – спросил я.
– Ну, – ответил он, – ты должен признать, что это довольно странное совпадение – если это совпадение, – что с того дня, как у входа повесили твою табличку, моя практика пошла хуже.
– Мне очень жаль подумать, что это есть причина и следствие, – ответил я. – Как, по-твоему, мое присутствие могло тебе навредить?
– Скажу тебе откровенно, старина, – начал Каллингворт, внезапно улыбнувшись натянутой улыбкой, которая, как мне кажется, всегда напоминает насмешку. – Понимаешь, многие мои пациенты – простые деревенские люди, в большинстве своем небольшого ума, но полкроны от недоумка – те же самые полкроны. Они приезжают ко мне в лечебницу, видят две таблички, у них отвисают челюсти, и они говорят друг другу: «Их тут двое. Мы хотим попасть к доктору Каллингворту, но если зайдем внутрь, нас направят к доктору Монро». В некоторых случаях это кончается тем, что они вообще не приходят на прием. Потом еще женщины. Им совершенно все равно – ты Соломон или сбежал из сумасшедшего дома. У них все дело личное. Они к тебе идут или не идут. Я знаю, как с ними работать, но они не пойдут на прием, если их направят к кому-нибудь еще. Вот с чем я связываю падение доходов.
– Ну, – проговорил я, – это легко исправить.
Я вышел из кабинета и спустился вниз, Каллингворты шли следом. Я прошагал по двору, взял большой молоток и в сопровождении супружеской четы двинулся ко входной двери. Затем просунул под свою табличку раздвоенный острый конец молотка, как следует дернул, и табличка с грохотом упала на тротуар.
– Она тебе больше не помешает.
– И что ты намереваешься делать?
– О, я найду себе массу дел. Не сомневайся на этот счет, – ответил я.
– Ой, да все это чушь собачья, – произнес он, поднимая табличку. – Пойдем наверх и посмотрим, как обстоят дела.
Мы снова зашагали гуськом, Каллингворт шел впереди с большой табличкой «Доктор Монро» под мышкой, затем его низкорослая жена, а потом я, довольно смущенный и обескураженный молодой человек. Они с женой сели в приемной за стол из сосновых досок, словно ястреб и горлица на одном шесте, а я прислонился к каминной решетке, засунув руки в карманы. Все было в высшей степени прозаично и непринужденно, но я прекрасно понимал, что в жизни меня ждут большие перемены. Раньше надо было просто выбрать одну из двух дорог. А теперь мой путь внезапно уперся в тупик, и нужно вернуться назад, чтобы найти обходную дорогу.
– Вот так, Каллингворт, – сказал я. – Я очень обязан тебе и вам, миссис Каллингворт, за вашу доброту и чуткость, но я приехал сюда не для того, чтобы мешать вашей практике. После всего вами мне сказанного я считаю невозможной нашу дальнейшую работу.
– Что ж, дружище, – отозвался он, – я и сам склонен считать, что врозь нам будет лучше. Гетти тоже так думает, только из вежливости стесняется сказать.
– Сейчас время говорить откровенно, и мы можем хорошо понять друг друга. Если я хоть чем-то навредил твоей практике, заверяю тебя, что искренне об этом жалею и сделаю все, чтобы это исправить. Больше я ничего не могу сказать.
– И что же ты намереваешься делать? – спросил Каллингворт.
– Я или отправлюсь в море, или начну собственную практику.
– Но у тебя нет денег.
– У тебя их тоже не было, когда ты начинал.
– Нет, там было по-другому. Однако, возможно, ты и прав. Но сначала тебе придется нелегко.
– О, я к этому готов.
– Знаешь, Монро, я чувствую себя виноватым перед тобой, когда на днях уговорил тебя отказаться от места судового врача.
– Жаль, но ничего не поделаешь.
– Мы должны сделать все, что можем, чтобы компенсировать это. Так, вот что я готов сделать. Утром я обсуждал это с Гетти, и она со мной согласилась. Если мы будем ссужать по фунту в неделю, пока ты не встанешь на ноги, это придаст тебе сил начать собственную практику, а долг отдашь, когда сможешь.
– Очень любезно с вашей стороны, – ответил я. – Если немного подождете, то я, пожалуй, пройдусь и все обдумаю.
Так что сегодня Каллингворты шествовали с мешочком через докторский квартал без меня, а я отправился в парк, где присел на скамейку, закурил сигару и все обдумал. Сначала я было пал духом, но благоуханный воздух и запах весны с распускающимися цветами снова придали мне сил. Последнее свое письмо я начал при свете звезд и надеюсь закончить его среди цветов, поскольку они лучшие спутники, когда мысли в смятении. Почти все вещи на свете от женской красоты до вкуса персика – похоже, суть наживки, которые природа подбрасывает наивным простакам. Они будут есть, размножаться и ради собственного удовольствия поспешат по обозначенной им дороге. Но в аромате и красоте цветка нет никаких посулов. В его очаровании нет глубинного мотива.
Так вот, я присел и стал размышлять. В глубине души я не верил, что Каллингворт поднял тревогу из-за столь незначительного снижения дохода. Это не могло быть реальной причиной, чтобы
