Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд
В тишине, наступившей при появлении этой странной пары, я услышала голос (очевидно, месье Беге), говоривший что-то вроде «cet individu à mine patibulaire»[69], а другой голос (вероятно, Шарля-Эдуара де Валюбера) сказал: «pas mal, la petite»[70].
Я всегда радуюсь, когда приходят мои дети. Устремляюсь вперед, улыбаюсь и распахиваю объятия. Так я поступила и на сей раз. Дэвид и девушка плюхнули колыбель на изысканное произведение Вайсвайлера[71]. Он сердечно поцеловал меня (ох, эта жесткая, как щетка, борода) и произнес:
– Ма, это Дон.
Реакция Альфреда была не такой мгновенно-восторженной, как моя. Радушно приветствовать мальчиков, каковы бы ни были обстоятельства их прибытия, его заставляет не столько инстинкт, сколько вопрос принципа. Наш дом – это их дом, их убежище от штормового ветра. Если они голые, их надо одеть; если голодные – накормить; если полиция пяти стран наступает им на пятки, они должны быть укрыты. Никогда никаких вопросов. Сейчас Альфред шагнул вперед и обменялся рукопожатием со своим сыном, устремив на него суровый, проницательный взгляд.
– Это Дон, отец.
– Как поживаете?
Альфред повел Дон и Дэвида по комнате, представляя их гостям, а я тем временем советовалась с Филипом о том, как «вписать» их в наш обед.
– Вы действительно считаете, что это хорошая идея? – спросил Филип. – Они такие грязные с дороги…
К несчастью, я слишком хорошо знала своего Дэвида, чтобы подумать, будто грязь на нем имеет какое-то отношение к путешествию.
– Но мы никак не можем отослать их прочь, когда они только что прибыли, – заметила я. – Альфред и слышать об этом не захочет.
– Здесь нет для них места. За столом умещается только пятьдесят человек – потребуется по меньшей мере час, чтобы вставить еще одну доску и сервировать ее.
– О боже. В этом случае, Филип, мне неприятно и чрезвычайно жаль, но вам придется повести Норти обедать в ресторан. Отправляйтесь в «Кремайер» – за казенный счет, разумеется. Не возражаете?
– Возражаю, – ответил Филип недовольным тоном. Хотя ему не удалось добиться места за столом рядом с Грейс (он должен был сидеть между Норти и миссис Юнгфляйш), он был помещен точно напротив нее, так что мог постоянно смотреть на нее, наклоняться вперед и обмениваться с ней репликами. – Возражаю, однако пасую перед неизбежным.
– Какая забавная маленькая особа, – продолжила я. – Кто она, как вы думаете?
– Богатая наследница, судя по виду.
– Это было бы великолепно. Норти… подойди сюда… Филип собирается повести тебя на обед в «Кремайер», чтобы освободить место для Дэвида и молодой леди.
– Невероятно! – воскликнула Норти.
– Да, дорогая. Но прежде чем ты уйдешь, отнеси этого младенца миссис Тротт и попроси ее за ним присмотреть, а также скажи, что я прошу приготовить две спальни. А сразу после обеда возвращайся обратно, хорошо?
– Мы вернемся, – произнес Филип.
Норти подхватила колыбельку, крутанула ее вокруг себя, изобразив пируэт, и воскликнула:
– Идем, обожаемый, отгребаем отсюда!
Стихийный ропот недовольства присутствующих, когда Норти покинула комнату, был заглушен объявлением об обеде. Когда я наконец провела дам через двери столовой – все они вежливо держались позади и повторяли друг другу: «проходите… проходите», – я проводила Дэвида и молодую леди на места, предназначавшиеся для Филипа и Норти.
– Почему ты сажаешь меня рядом с моей женой? – сердито спросил мой сын. – Это весьма необычно.
– Но, мой милый утенок, я же не ясновидящая. Откуда мне знать, что она твоя жена? – Я обратилась к Дон: – Пожалуйста, извините, но мы не можем пересадить всех гостей заново. Вы можете просто попробовать представить, что вы на городском банкете.
Она посмотрела на меня огромными испуганными серыми глазами, и я увидела то, что до сих пор мне мешала осознать ее необычная одежда, – что она очень хорошенькая. Я также заметила, что Дон беременна.
Я пошла к своему месту между Буш-Бонтаном и Беге. Они завели уже яростную политическую дискуссию; видя, что я мыслями нахожусь далеко, они продолжили ее через мою голову. Справа от Дэвида сидела миссис Юнгфляйш. Мы пригласили ее, потому что Филип заявил, что невозможно в Париже дать званый обед без нее. Как я была сейчас благодарна, что она приняла приглашение! При недостатке стеснительности, который не продемонстрировала бы в данных обстоятельствах ни одна европейская женщина, она приступила прямо к сути. Я навострила уши и слушала изо всех сил; это стало возможно благодаря тому, что, за исключением двух моих соседей, все делали то же самое.
– Ваша жена очень красива, – произнесла Милдред. – Она модель?
– Нет, студентка.
– Да что вы! А что она изучает?
– Современные языки.
– А сколько ребенку?
– Я точно не знаю. Совсем мало.
– Вы здесь надолго?
Я затаила дыхание.
– Нет. Мы держим путь на Восток.
– Завидую вам. Прованс и Нанси особенно хороши осенью. Такие интересные города. Постарайтесь посетить Сире, местечко того сто́ит, а на выезде из Парижа не забудьте остановить свою машину в Гросбуа.
– У нас нет машины. Мы идем пешком.
– Пешком в Прованс? С ребенком?
– С ребенком? Да, он тоже идет. Не в Прованс, в Китай.
– Боже! Это сложный переход. Китай… дайте подумать… после Прованса и Нанси… не пропустите площадь Станислава… вы можете охватить Мюнхен, и Нюрнберг, и Прагу. Завидую вам. Во Львове тоже, говорят, свой шарм. После Москвы есть город Загорск, там надгробие святого Сергия из чистого серебра. Вы ищите какую-то особую архитектурную школу или просто идете наудачу? Кстати, полагаю, у вас есть визы в Китай? Я слышала, что не так-то легко…
Дэвид ответил, что у них нет виз никуда. И добавил, что они ищут истину.
– Вы не боитесь, что можете закончить свое путешествие в тюрьме?
Дэвид заявил, что истина процветает в тюрьмах, особенно в восточных.
– Мы – связующая нить, – продолжил он, – между довоенным гуманизмом, с его эгоистичностью и материалистической отгороженностью от реальности, и новым племенем граждан мира. Мы пытаемся внедрить в свое сознание более широкие понятия и видим, что для этого нам нужна созерцательная мудрость, проистекающая от следования по Пути.
Теперь Милдред Юнгфляйш получила верное представление. Как только до нее дошло, что Дэвид проводит не обычный медовый месяц, а находится в поисках истины, она сообразила, что к чему и как с этим обращаться. Милдред оставила в покое площадь Станислава и Гросбуа и вытащила на свет божий такие фразы, как «Расширяющая сознание интерпретация космоса», «Обмен идеями между современными разумными человеческими существами», «Взорвать формы и образ мышления, навязанные авторитетами», «Однажды я проходила курс
