Болеслав Прус - Анелька
Анелька, вся в белом, лежала посреди гостиной на широкой кровати из черного дуба. Ухаживала за ней Ягна. Бедная женщина до сих пор опомниться не могла. Где она? Кто она теперь? Величина этой затемненной залы, множество невиданных вещей ее пугали. В памяти бродили старые сказки о заколдованной королевне и других чудесах, - слушать о них было очень любопытно, но когда сталкиваешься с ними в жизни, они причиняют много хлопот и тревог. Черная кровать с резьбой напоминала катафалк, мебель в чехлах - мертвецов в саванах, фортепьяно - гроб, куда скоро уложат ее, Ягну. Да и убежать нельзя - пол скользкий, как лед, сделаешь шаг, и тебя сразу кто угодно поймает!
Анелька почти все время лежала молча, с закрытыми глазами, как будто в забытьи. После всех потрясений ею овладела апатия, она была сонная и вялая. Бредовые видения рассеялись, все чувства притупились. Говорила она редко и тихо, отрывистыми словами.
Когда из сада веял ветерок, комната наполнялась ароматом цветов, птичьим щебетом, а порой сюда доносились веселые голоса здоровых людей. Но обычно в узкий просвет между шторами видны были только зыбкие тени листьев, слышался их шелест, как журчанье ручейка, быстро бегущего по камешкам, истинное подобие вечности.
А иногда кто-то стоял за окном и с любопытством заглядывал в эту красиво убранную обитель горя. При виде таинственных фигур, то появлявшихся, то бесшумно исчезавших, Ягна думала: "Быть может, это смерть заглядывает сюда, чтобы узнать, не пора ли?.."
- Пить! - шепнула Анелька.
Ягна сорвалась со стула и поднесла к ее губам чашку с каким-то сладким и прохладительным питьем.
- Что, уже вечер?
- Нет, паненка, еще и полдень не пробило.
Молчание.
- А что это так мелькает за окном?
- Это деревья, паненка, качаются в саду.
- А!.. Там хорошо, должно быть... А мне так скучно... Я так больна...
- Не горюйте, паненка, скоро поправитесь. Был уже тут и второй лекарь. Из Варшавы, слышь, привезен. Осмотрел вас и даже рубашку расстегнул, бесстыдник! Потом у меня стал все выспрашивать. А я давай ему рассказывать (и немало, прости господи, наврала), так он даже за голову схватился и пошел с тем старым совет держать. Уж что-нибудь да надумают вдвоем... Так шумели, так шумели, что я испугалась - не дерутся ли?.. А мне вот о Кубе моем забота: как-то он там один на хуторе? - заключила Ягна, думая о муже.
Анелька сплела худые пальчики и закрыла глаза. Она дышала часто и прерывисто. Ягна умолкла и завозилась в мягком кресле, на котором она до сих пор еще никак не умела сидеть. Сядет на краешек - и съедет, а опереться на ручки не смеет. Глубоко усесться нельзя - а то еще, упаси бог, растянешься, как на кровати.
Если бы ей дали простую табуретку, она бы сразу почувствовала себя как дома, а с этими удобными креслами одни неприятности! Еще один такой день - и впору хоть в окно выскочить да убежать на край света!
За садом послышался мерный стук брички на шоссе и тяжелый конский топот.
- Едет кто-то!
Ягна оживилась - наконец-то она в этой смущавшей ее нарядной темнице услышала отголоски, напоминавшие, что за ее пределами есть знакомый мир и в нем - хутор, по которому она так соскучилась.
Грохот утих.
"К нам кто-то приехал", - подумала Ягна, недоумевая, кто бы это мог быть.
В это время пани Вихшицкая, возвращаясь из флигеля, увидала за воротами большую бричку и раскормленных лошадей, а на козлах - человека в крестьянской одежде, но выбритого, как ксендз. Из брички вылезла какая-то женщина и решительно направилась к дому.
Это была тетя Андзя. Увидев Вихшицкую, в которой она тотчас признала особу своего круга, она обратилась к ней.
- Я - Анна Стоковская, - сказала она торопливо. - Я узнала, что здесь дети пана Яна, Анелька и Юзек. Они мне племянники!
- А! - Пани Вихшицкая присела, склонив голову набок.
- Я как раз ехала на хутор, чтобы перевезти детей к себе, но по дороге встретила хуторского приказчика, и он мне сказал, что дети здесь, у вас. Можете себе представить, пани, - этот мужик едет сюда со всем хуторским хозяйством!
- Знаю, знаю... его жена ходит за больной Анельцей, - прервала ее Вихшицкая. - Простая баба... и если бы не упорство баронессы...
"Баронессы?" - удивилась про себя тетушка Андзя, а вслух сказала:
- Я хотела бы поговорить с баронессой. Поблагодарю ее за заботу о детях и увезу их к себе.
Пани Вихшицкая ничего не ответила, только головой покачала. Она повела приезжую в комнаты, затем пошла доложить о ней баронессе.
Тетушка Андзя села на плюшевый диван и, чтобы убить время, стала рассматривать безделушки на столиках и картины, среди которых был портрет мужчины в интендантском мундире.
"Богачка, сразу видно, - размышляла тетушка. - Значит, он был барон? Но чего ей надо от детей? Кто ей про них дал знать? Должно быть, она добрая женщина..."
Тихо открылась дверь, и в гостиную вошла хозяйка, дама лет сорока, рослая, смуглая, с живыми черными глазами. Черты ее грубоватого и чувственного лица хранили еще следы красоты.
"Еврейка?" - мелькнуло в голове у тетушки Андзи. Но она торопливо встала и низко поклонилась.
Баронесса сердечно пожала ей руку.
- Вы - тетя Анельци и Юзека?
- Да.
- Садитесь, пожалуйста. Вы, кажется, близкая родственница их бедной матери?
Лицо тетушки Андзи затуманилось.
- Я слышала, что последние часы она провела в вашем доме, - продолжала баронесса. - И там она... Бедные дети!
- Я как раз хотела поблагодарить вас, пани, за ваши заботы...
- О, это мой долг, - быстро перебила баронесса.
- И приехала я еще для того, чтобы взять детей. Потому что я недавно поступила на службу к одному почтенному канонику, - продолжала тетушка с некоторым замешательством.
Баронесса заерзала на диване.
- Он человек очень хороший и с достатком, так что согласен, чтобы дети жили со мной. И дал мне даже жалованье вперед за три месяца, чтобы я могла купить для них все необходимое.
- А мне думается, что для детей пана Яна это неподходящее место даже временно, - возразила баронесса.
- Я слово дала Меце, что не оставлю их, бедняжек, и сдержу его, - с живостью сказала пани Анна. - Состояния у меня давно уже нет, но я прокормлю их и на свой заработок, а почтенный каноник...
- Вы, пани, видно, не знаете, что я взяла детей к себе по просьбе пана Яна. Я вам покажу его письмо. Впрочем, он и сам сюда приедет через два-три дня. И если бы даже пан Ян не дал мне такого права, я все равно не могла бы сейчас отпустить с вами детей, потому что Анелька тяжело больна...
Тетка поникла головой.
- У нас тут два врача, - продолжала баронесса. - И, если потребуется, можем пригласить еще других, хотя бы самых известных в Польше. Анелька будет иметь наилучший уход.
- Значит, мне придется уехать и оставить больную племянницу? нерешительно сказала тетушка Анна.
- Вовсе нет! - Баронесса протянула ей руку. - Напротив, я надеюсь, что вы у нас поживете. - И, заметив колебания пани Анны, добавила настойчиво: Я вас очень прошу! В моем доме все встречают истинно польское гостеприимство, а в особенности люди... доброжелательные. Вам отведут отдельную комнату. И будете ухаживать за Анелькой.
Но тетушка все еще была в нерешимости.
- Право... Как ни трудно мне отказаться, не могу же я злоупотреблять вашей любезностью.
- Мой дом - ваш дом, пани, а я ваш искренний друг. Притом вы же знаете, что в Польше у нас не найдется и двух семей, которые не были бы между собой в родстве. Все мы родственники.
Удивленная и тронутая тетушка сдалась наконец и, написав канонику, что просит дать ей отпуск на несколько дней, пошла к Анельке.
Ягна, узнав ее, ахнула и поклонилась ей чуть не в ноги. Анелька посмотрела, грустно улыбнулась и опять закрыла глаза.
- Ну, как ты себя чувствуешь, Анельця? - спросила тетушка. Но Анелька молчала.
- Ничего, - ответила за нее Ягна. - Ее два доктора лечат. А кормят как! Только ешь! Одно плохо - темно тут. И сесть как следует не на чем, вот и маешься. Я в этой тьме забыла уже, каков белый свет. И еще мне моего мужика жалко.
- Так поезжайте к себе домой, а я с Анелькой побуду. Мужа вашего я по дороге встретила. Едет сюда со всем хозяйством...
- Одурел, что ли? - вскрикнула жена Зайца. - На кого же он все оставил?
- Вот уж этого не знаю. Да он сейчас подъедет. Выйдите во двор, так наверное его увидите.
Ягна вышла и, скользя по навощенному полу, с трудом добралась до прихожей.
- Ох, и дворец же, господи Иисусе! И в неделю всего не обойдешь! бормотала она.
Оставшись вдвоем с теткой, Анелька открыла глаза.
- Тетя, я хочу сесть.
Та подняла ее, усадила, подложив под спину подушки, но, видя, что девочке и в таком положении сидеть трудно, обняла ее, а руки ее положила к себе на плечи.
- Ой, тетя, если бы вы знали, как я больна...
- Это пройдет, деточка. Тебе станет легче, как только лекарства подействуют.
- Правда? - переспросила Анелька, целуя ее. - А я уже думала, что умру.
