Камил Петреску - Последняя ночь любви. Первая ночь войны
Почти каждый день я получал в офицерской столовой письмо примерно одинакового содержания, которое успокаивало меня, как благотворное обещание.
6. Последняя ночь любви
Но последнее письмо звало меня «обязательно» приехать в Кымпулунг в субботу или, в крайнем случае, в воскресенье. Оно производило какое-то смутное впечатление, обеспокоившее меня. Я стал всячески добиваться двухдневного отпуска, но ничего не получалось. Я поджидал, когда командир батальона будет в хорошем настроении, напрашивался на похвалу за умелое командование взводом. Но наш представительный и неизменно порядочный капитан Димиу становился глухим и непонимающим, когда речь заходила об этом отпуске. В среду вечером после обеда капитан Корабу по общей просьбе приказал вестовому принести ему флейту и сыграл кое-что из немецкой музыки с мягкой просветленной сентиментальностью, полностью противоречившей жесткому и вспыльчивому характеру этого человека, которого побаивались даже старшие его по званию. Когда он был в Вене офицером 5-го егерского полка, то посещал занятия в консерватории и был ценим своими товарищами-немцами как настоящий музыкант. При отъезде они, по обычаю австрийских полков, подарили ему табакерку, на плоской крышке которой в одном углу была подкова, в другом — вензель из золота, а внутри вырезаны факсимильные подписи всех дарителей.
Капитан Димиу, сложив свои коротковатые руки на животе, выпиравшем из-под френча, слушал музыку с серьезным видом, словно деревенский попечитель церковного имущества, внимающий проповеди. Он заулыбался, только когда старообразный усатый капитан Флорою, считавшийся нашим батальонным интеллектуалом, попросил Корабу сыграть дойну, исполнение которой столь же традиционно для флейты, как крашеные яйца для пасхи. Корабу согласился и сыграл дойну с таким неподдельным чувством пронзительной тоски и меланхолии, рождающихся здесь, в этих горных пустынях холодной ночью, что мы были совершенно изумлены. Я вытянул шею и зашептал капитану Димиу:
— Господин капитан, прошу вас, дайте мне отпуск в Кымпулунг на субботу и воскресенье. — Я говорил прерывающимся голосом, очень тихо, почти умоляюще.
Он коротко ответил, даже не посмотрев на меня:
— Нельзя. — И снова стал слушать флейтиста.
На следующий день я подождал, пока он не явился на учебный плац, обходя роту за ротой, словно усердный арендатор одну пашню за другой. Но мне не удалось поговорить с ним, ибо он погрузился в проблему тактики, которую разрешил затем весьма просто: «Господин офицер, нужно всегда заходить с фланга», — в отличие от капитана Флорою, пустившегося в ученые рассуждения, и капитана Корабу, который заставил свою роту вместе со всеми офицерами двадцать раз, до изнеможения взбираться бегом по ближайшему косогору, а сам стоял невдалеке, нахмурившись и внимательно наблюдая, точно ли исполняется его команда.
В час рапорта, когда я пришел в комнату, служившую батальонной канцелярией, я застал там капитана Димиу, но снова вместе с капитаном Флорою и двумя сержантами, прикомандированными к столовой. Целую неделю они с молчаливой энергией подсчитывали и пересчитывали деньги, сводя концы с концами. В прошлую субботу в полк приезжал с инспекцией генерал-командир дивизии, и наш батальон получил приказ устроить внизу, в главном лагере, подобающий случаю приличный обед. Солдаты соорудили беседку из свежей листвы, музыканты получили новое обмундирование. Трех-четырех солдат, известных как хорошие охотники, послали в горы подстрелить, если удастся, серну, так как ходили слухи, что среди пропастей и пиков Пьятра Крайулуй еще водятся эти грациозные черные козочки. Но охотники добыли всего лишь косулю, и под наблюдением одного из офицеров, слывшего большим гастрономом, была приготовлена спинка косули с грибным соусом. Нашему сотоварищу пришлось немало поломать голову и над форелью. Батальонный повар был недостаточно искусен, для того чтобы приготовить такое тонкое кушанье, как форель в сухарях. Не говорю уже о том, что это была очень сложная проблема для наших рыболовов. Для себя мы обычно глушили рыбу гранатами «Савополь», которые ни на что другое не годились. Но в данном случае, чтобы не раздробить нежного тельца форелей, их надо было вылавливать руками из-под камней в ледяной ключевой воде Дымбовичоары, да к тому же не раньше, не позже, как в субботу утром. «Поверь мне, друг, форель надо приготовлять, пока она еще не уснула... она и нескольких часов не продержится. Если, конечно, хочешь поесть форели... Не успел приготовить — кончено дело. А если масло не закипит хорошенько, будет не форель, а мамалыга. Не всякий повар сумеет поджарить форель как полагается, иной высушит ее, а внутри она сырая до тошноты».
Эти рассуждения вгоняли в дрожь слушателей, и они умоляли: «Друг Василе, ты уж нас не бросай, помоги». Двоим было поручено доставить напитки: пользующееся доброй славой красное вино из Голешть, кымпулунгскую цуйку, — «если не найдете вэленскую» — и десять бутылок очень сухого шампанского «Мумм» — «он пьет только такое». Свежий овечий сыр из Кымпулунга и тщательно выбранные овощи и фрукты было поручено, как обычно, закупить нашей столовой. Но наибольшее волнение причинила нашему капитану просьба генерала (приехавшего с инспекцией как раз на предмет присвоения ему звания майора): подать в начале обеда два вареных яйца, «но если не найдется абсолютно свежих, то лучше совсем не надо». Сколько было хлопот, пока не поручили одному из вестовых специально наблюдать за несушкой в курятнике, да и то опасались, как бы не вышло путаницы и солдат вдруг взял не самые свежие яйца...
Но в конце концов все прошло благополучно, яйца были действительно только что из-под курицы и удостоились похвалы, как и вся прочая снедь. А теперь все расходы за этот обед надо было покрыть «экономией», то есть отнести за счет обычного бюджета солдатского стола, ибо специальных фондов у полка не было. Приходилось использовать паек отпускников, урезать мясо в солдатском котле, сыпать чуть меньше сахара в чай, и все это надо было точно рассчитывать изо дня в день, чтобы в конце концов покрыть дефицит. Тщетно я ждал, когда окончится подсчет и сверка с таблицами рациона, и в конце концов ушел, поняв, что если прерву подобное обсуждение, то, уж конечно, не добьюсь того, чего не достиг, когда пела флейта.
После обеда нас созвали, чтобы раздать присланные из полка брошюры. Это были тоненькие, скверно отпечатанные на газетной бумаге книжонки в зеленых и желтых обложках, вроде «правил для квартиросъемщиков». «Новые уроки западного фронта» — так называлась одна брошюра; вторая — «Роль артиллерии в современной войне»; наконец, третья — «Заметки капитана германской армии». Какой-нибудь капитан либо майор из многочисленных канцелярий генерального штаба переводил и печатал такие брошюры — то ли потому, что этим интересовался сам, то ли желая показать, что занимается делом. Но никто не придавал им никакого значения, и когда эти книжки присылали в армейские корпуса, они пылились в связках точно так же, как и пачки патриотических брошюр в префектурах. Время от врелгени, «чтобы разгрузиться», полковые адъютанты раздавали их офицерам. По правде говоря, их бы следовало в первую очередь прочесть генералам и штабистам, поскольку речь там шла об опыте командования, и мы с Оришаном поначалу даже удивлялись, насколько серьезно осведомлено наше высшее офицерство (ибо эти книжки были действительно крайне интересны), но потом убедились, что переоцениваем интеллектуальность вышеупомянутых военных.
Охотно взяв эти брошюры, я повторил свою просьбу:
— Господин капитан, я еще раз прошу вас о двухдневном отпуске в Кымпулунг... У меня там...
— Дорогой мой, мне очень жаль, но, что поделаешь, ; это невозможно...
— Господин капитан, вы не можете себе представить, какую огромную услугу вы мне окажете...
— Как не знать... знаю... да нельзя... Наконец вечером в столовой я сделал третью попытку, столь же неудачную, как и предыдущие.
И теперь у меня горели глаза, пересохло во рту, ибо я понимал, что могу попасть в Кымпулунг, только дезертировав и, предвидя трагические последствия этого, все же был готов на дезертирство. Я промучился всю ночь напролет.
Вот уже поголубели окна, поредел мрак в доме, а я так и не сомкнул глаз. Ссора с Корабу уже стерлась из памяти.
— Господин младший лейтенант, вас вызывает господин капитан Димиу... за вами пришел Нистор Оанча.
Капитан Димиу был в крестьянской ночной рубахе и домашних шлепанцах.
— Вы хотите ехать в Кымпулунг? У вас там дело?
— Господин капитан, мне обязательно надо ехать... Он задумался, словно вызвал меня только для того, чтобы задать этот вопрос, и спустя некоторое время вздохнул:
— Ну дела...
— Господин капитан...
Солдат поставил перед ним на крестьянский стол, покрытый домотканым полотном, чашку черного кофе и варенье.
