Все рушится - Чинуа Ачебе
Маленькая церковь в тот момент была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы досаждать местным. Все началось с вопроса о том, можно ли принимать в лоно церкви изгоев племени.
А сами изгои, или осу, видя, что новая религия берет под защиту близнецов и прочих отверженных, решили, что, возможно, примут и их. И однажды в воскресенье двое из них явились в церковь. Тут же возник переполох, но церковь уже успела оказать такое большое влияние на своих новых последователей, что никто из них при появлении изгоев не покинул ее стены. Те, кто оказался в непосредственной близости, просто отодвинулись от них, пересев на другие места. Это было чудом. Но продолжалось это только до окончания службы. Как только служба закончилась, все прихожане заявили протест и готовы уже были вышвырнуть пришельцев, когда мистер Киага остановил их и начал объяснять.
– Перед Господом, – сказал он, – все равны, нет ни рабов, ни свободных. Все мы – дети Господа и должны принять этих наших братьев.
– Ты не понимаешь, – сказал один из новообращенных. – Что многобожники скажут о нас, когда узнают, что мы приняли к себе осу? Они же станут смеяться над нами.
– Ну и пусть смеются, – ответил мистер Киага. – В Судный день Бог посмеется над ними. Почему свирепствуют язычники и почему целые народы мнят себя выше других? Смеяться будет Сущий на небесах. Их Он выставит на посмешище.
– Нет, ты не понимаешь, – настаивал новообращенный. – Ты – наш учитель, и ты можешь наставлять нас в новой вере. Но здешние обычаи мы знаем лучше тебя. – И он поведал мистеру Киаге, кто есть осу.
Он – человек, отданный божеству, отрезанный ломоть – навечно отринутый, и дети его тоже. Такой мужчина не имеет права жениться на свободной, а женщина – выйти замуж за свободного. В сущности он – изгой, который может жить только на специально отведенном участке деревни, вблизи Великого святилища. Куда бы ни шел, он обязан носить знак своей запретной касты – длинные, спутанные и грязные волосы. Бритва для него – табу. Осу не позволяется участвовать в общих сходах племени, а свободнорожденному, в свою очередь, – переступать порог его жилища. Ему недоступен ни один из четырех титулов клана, а когда осу умирает, его родня хоронит его в Поганом лесу. Как же такой человек может быть последователем Христа?
– Ему Христос нужен больше, чем тебе и мне, – отвечал мистер Киага.
– Тогда я вернусь в племя, – сказал обращенный. И ушел.
Мистер Киага был непреклонен, и именно твердость его позиции спасла молодую церковь. Колебавшиеся прозелиты в его непреклонности почерпнули для себя воодушевление и укрепились в своей вере. Он велел прибившимся к ним изгоям сбрить свои длинные спутанные волосы. Поначалу те испугались, что немедленно умрут от этого.
– Если вы не сбреете этот знак своей языческой веры, я не приму вас в лоно церкви, – сказал мистер Киага. – Вы боитесь умереть. Но почему это должно случиться? Чем вы отличаетесь от других мужчин, которые бреют голову? И вас, и их создал один и тот же Бог. Но они вышвырнули вас как прокаженных. Это противно воле Бога, Который пообещал жизнь вечную всем, кто в Него уверует. Язычники пугают вас: вы, мол, умрете, если сделаете то или это, и вы боитесь. Они ведь говорили, что и я умру, если построю церковь на этой земле. Разве я умер? Они говорили, я умру, если буду заботиться о близнецах. А я все еще жив. Язычники только и делают, что лгут. Истинно лишь слово Божие.
Оба осу сбрили волосы и вскоре стали самыми преданными адептами новой веры. А что еще важней, почти все осу Мбанты последовали их примеру. И надо сказать, именно один из них, в пылу новообращенного, год спустя вверг церковь в серьезный конфликт с племенем, убив священного питона – воплощение бога воды.
Королевский питон был наиболее почитаемым животным в Мбанте и в соседних деревнях. К нему обращались «Отец наш», и ему было дозволено залезать куда угодно – хоть в постель человека. Он поедал крыс в домах, а иногда и куриные яйца. Если человеку племени случалось ненароком убить питона, он приносил искупительную жертву и совершал дорогостоящий погребальный обряд, положенный только знатным людям. Человеку, убившему питона намеренно, наказание не было даже предусмотрено, поскольку никому и в голову не могло прийти, что такое возможно.
Вероятно, этого и не было. Во всяком случае, поначалу клан так и счел. Ведь никто не видел, как этот человек убивал питона. Шум подняли между собой сами христиане.
Так или иначе, правители Мбанты собрались, чтобы решить, что делать дальше. Многие говорили длинно и гневно, одержимые воинственным духом. Оконкво, который к тому времени приобрел авторитет на материнской родине, заявил: пока мерзкая банда не будет изгнана из деревни плетьми, не знать нам мира.
Но было немало таких, кто смотрел на сложившуюся ситуацию по-иному, и в конце концов победила их точка зрения.
– Не в наших обычаях сражаться за наших богов, – сказал один из них. – Давайте и сейчас не будем брать на себя смелость и подавать пример. Если человек убивает священного питона в стенах своего дома так, что никто этого не видит, пусть это остается между ним и богом. Мы этого не видели. Если мы встанем между богом и его жертвой, можем схлопотать удар, предназначенный преступнику. Когда человек богохульствует, что мы делаем? Разве мы затыкаем ему рот? Нет. Мы затыкаем собственные уши, чтобы этого не слышать. Вот какое поведение называется мудрым.
– Давайте не будем рассуждать как трусы, – возразил Оконкво. – Если человек приходит в мой дом и гадит на пол, что я делаю? Разве я закрываю глаза? Нет! Я беру палку и разбиваю ему голову. Так поступает настоящий мужчина. Эти люди каждый день поливают нас грязью, а Океке предлагает нам сделать вид, будто мы ничего не видим. – Оконкво с отвращением фыркнул, подумав: «Бабский у них клан». У него на родине, в Умуофии, такого не могло
