Гилберт Честертон - Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник)

– Бог не оставит меня, – гневно произнес его друг бледнея. – Не оставит даже в этом погрязшем в заговорах аду. Я знал, что тирании не останавливаются перед нарушением закона. Но не предполагал, что они столь лживы.

– Тише, – сказал Лэнгдон-Дэвис, резко вставая, – не стоит здесь говорить такие вещи. – Он зашагал взад-вперед по комнате, и одно выражение на его лице быстро сменялось другим. Наконец, он остановился и в упор посмотрел на арестанта.

– Пропади все пропадом, – проговорил он с улыбкой. – Vicisti, Galilei[33]. Клуб спорщиков значит для меня слишком много… Честертон, не распускай язык. Держи свое мнение при себе, а руки – подальше от служителей закона, и я, несмотря на это, – он похлопал себя по мундиру, – сделаю все от меня зависящее, чтобы ты воссоединился с женой, чего бы это ни стоило мне самому.

Честертон рассыпался в благодарностях.

– Спасибо и тебе, Честертон, – весело ответил его собеседник, – а теперь вот что мы сделаем… Во-первых, надо телеграфировать нашим друзьям.

– Каким друзьям? – спросил Честертон.

– Я сам с этим разберусь, не беспокойся, – сказал Лэнгдон-Дэвис и вышел из комнаты.

В тот вечер довольно снисходительный страж порядка, которому полагалось охранять арестанта, вместо этого пил с ним чай. Лэнгдон-Дэвис не говорил ни слова и, казалось, чего-то ждал. Честертон терзался своей беспомощностью. Вдруг в дверь постучали. Лэнгдон-Дэвис вскочил, чтобы открыть, а Честертон, помрачнев еще больше, взялся за револьвер.

Осторожно подойдя к двери, он услышал, как знакомый голос произнес: “А вот и он”. Револьвер с грохотом выпал у него из рук. Честертон попятился, и два человека поспешно вошли в комнату. В одном из них, крепко сбитом, с массивными бровями, нетрудно было узнать Бентли, а его легкий, темноволосый и сероглазый спутник был ни кто иной, как Лоуренс Соломон. Честертон, чуть не плача, жал руки своим друзьям. Кто сказал, что детская дружба легкомысленна и недолговечна? Он усадил их по обе стороны от себя и ненадолго совсем позабыл о своей беде. Затем она вновь накрыла его, как туча накрывает солнце, и он поведал друзьям свою печальную историю; он говорил с бессильным ожесточением, как фехтовальщик, рассекающий шпагой пустоту.

– Видит Бог! – воскликнул он наконец. – Я пробьюсь к ней, чего бы это не стоило, пусть даже мне придется встать одному против всех.

– Надеюсь, ты понимаешь, – сказал Бентли после долгой паузы, – что сражаться в одиночку тебе не придется.

Лоуренс мягко пробормотал что-то одобрительное, а Честертон, взглянув на старых друзей, понял, что его переполняют чувства, которых не передать словами.

– Так вот, – воскликнул Лэнгдон-Дэвис, – слушайтесь меня, и я покажу вам, как туда попасть.

Спустя два месяца небольшая группа путешественников в кибитке, или, точнее, в ее сопровождении, поскольку всем часто приходилось идти пешком, двигалась через равнину, тянувшуюся далеко на восток. Впереди по бледной снежной пустыне, тихонько напевая и насвистывая себе под нос, шел Лоуренс Соломон с топором в руке. Бентли вел лошадей под уздцы, то и дело обзывая их протоплазмой и бластодермой и желая им поскорее провалиться сквозь землю вместе со всей ученой системой проклятий его собственного изобретения. Честертон, сидя в кибитке, перебирал припасы, снаряжение и оружие, а далеко позади, в самом хвосте процессии, плелся Лэнгдон-Дэвис с карабином в руке, внимательно глядя по сторонам: не встретится ли человек или зверь.

– Хоть бы дичь какую-нибудь подстрелить, – печально протянул он.

– Думаю, тебе стоит подстрелить лошадей, – отозвался Бентли. – Ну же, да шевелись ты, скотина… Может, побегут быстрее. С какой бешеной скоростью мы несемся, на зависть ветру, не правда ли?

– Ты ведь не хочешь пристрелить их и бросить? – поинтересовался Честертон из фургона.

– Вот уж чего я точно не хочу, так это тащить с собой дохлых лошадей… Перефразируя строки достопочтенного Чарльза Кингсли, “вперед, на Восток!”.

Тут к друзьям повернулся Лоуренс, который был слишком далеко и не слышал, о чем они говорили:

– Послушай, Честертон, – крикнул он, – а мы ведь довольно весело проводим время!

– О да, – ответил Бентли. – Для полного счастья мне не хватает лишь одного. Жаль только, сейчас не время загадывать желания – звезды не сыплются с неба, а вероятность встречи с двумя тезками в этой местности ничтожно мала, так что лучше я оставлю свою мечту при себе.

– И все-таки чего бы ты пожелал? – спросил Лоуренс.

– Мне не хватает Мориса, – ответил тот.

– Где бы он ни был, – сказал Честертон, впервые нарушив молчание, – он думает о нас, как и мы о нем. До сих пор у нас не было повода усомниться в верности наших друзей.

Бентли что-то пробормотал, а далеко впереди голос Лоуренса звонко разносился по диким степям Кавказа:

В районе Кенсингтона, там, где поет скворец,Живут большой компанией члены Ка. Ю. эС.

И в этом голом и безлюдном месте четверо затянули припев старого гимна, сочиненного когда-то Бентли:

Вступил я, вступил я навеки в Ка. Ю. эС.Смотрите, чтоб от зависти вам не пришел конец.

С громким пением кортеж двинулся вперед по нехоженой равнине.

Глава 6

Опасности бурного моря

О ветер, не все же игратьСо мной. В этот брошенный крайС земли, где уж мне не бывать,Ты добрую весть передай.

По залитой солнцем палубе австралийского лайнера, рассекающего гладь лучезарно-летнего океана, неспешно прогуливались двое разительно непохожих друг на друга пассажиров. Крупный коммерсант и политик, недавно пожалованный рыцарским званием, сэр Губерт Самс, отличался высоким ростом, крепостью фигуры и брезгливым выражением румяного лица. Другой, невысокий темноволосый юноша с кудрявыми черными волосами и большими серыми глазами, был подающим надежды математиком, который, однако, никогда не кичился своими исключительными знаниями и всегда с готовностью участвовал в беседах на любую тему Его звали Морис Соломон.

– Что ж, – нарушил молчание Самс, – покидая Клуб, я не сомневался в том, что пророчество председателя исполнится, но я не ожидал так внезапно повстречать одного из Спорщиков… Разрешите вас представить. Мистер Морис Соломон – миссис Пэйли. Мисс Дороти Грэй – мистер Морис Соломон.

Мистер Морис Соломон поклонился и поприветствовал дам, взглянув на них с определенным интересом, поскольку в письмах Бентли и Вернеда встречалось имя Веры Пэйли, блестящей и властной женщины, которая теперь, убитая горем, стояла перед ним, словно тень, облеченная в траур, – ведь генерал Пэйли был мертв. Она и сама была на грани жизни и смерти, когда сэр Губерт Самс предложил взять ее с собой в надежде, что путешествие поможет ей оправиться. В основном она медленно и уныло прогуливалась по палубе. Казалось, ее ничто не занимало, кроме общества Дороти, доброй и рассудительной кузины Бентли, которой не в меньшей степени, чем ему, были присущи практичность и чувство юмора.

Услышав имя нового знакомого, Дороти улыбнулась:

– Мой кузен Эдмунд часто говорил о вас, мистер Соломон, – заметила она. – Одно время он, пожалуй, только о вас и говорил.

Морис рассмеялся, но, казалось, был искренне тронут и польщен.

– А Эдмунд не советовал вам пересчитывать ложки? – поинтересовался он.

– Нет, – улыбнулась девушка. – Это слишком деликатная тема. У нас не принято говорить дома о делах.

Они оба весело рассмеялись, но в эту минуту решительнее, чем чьи-либо слова, их беседу прервал усталый взгляд страдалицы. Сэр Губер с подчеркнутой обходительностью предложил ей руку, а Морис с собеседницей последовали за ними.

Когда дамы скрылись внутри своей каюты, мистер Соломон пожелал сэру Губерту доброй ночи, а сам в одиночестве вернулся на пустынную, освещенную звездами палубу. Облокотившись на перила, он смотрел на луну, пробивавшуюся сквозь просветы в низких и угловатых коралловых рифах одного из островков Тихого океана, не более чем в сотне ярдов от корабля. Устав стоять без движения, он, как мартышка, вскарабкался на фальшборт, и мечтательно уставился на проплывающий остров, уцепившись одной рукой за ванту. Внезапно прямо у него над ухом раздался треск лопнувшего каната, и тут же все звуки поглотила бурлящая волна. Он дважды выныривал из гулкой тьмы океана, прежде чем смог, наконец, оглядеться и поплыть. А корабль, на котором ни одна живая душа не заметила его исчезновения, уже практически скрылся из виду. Морис испустил безнадежный и бесполезный крик ему вслед, а затем движимый слепым инстинктом и интуицией хорошего пловца, поплыл в сторону острова. Через несколько минут после недолгой борьбы с прибоем, мокрый и ошеломленный, он выбрался на незнакомый берег и стал осматриваться.