Алан Маршалл - В сердце моем
Я терпеливо проверял и отмечал галочкой каждый предмет. Агент предупредил меня, что, сдавая комнату, я каждый раз обязан буду проделывать эту процедуру. Каждый новый жилец должен подписать опись, прежде чем займет квартиру, а при выезде жильца я должен принять от него все предметы по этой описи.
Агент, благочестивого вида человек, с опущенными уголками рта и смиренным выражением лица, сказал:
- Вы оградите себя от краж, если будете добросовестно проделывать это.
Я твердо решил быть добросовестным и с благодарностью потряс ему руку. Он ответил слабым рукопожатием и выжидающе посмотрел на меня, но поскольку я понятия не имел, какой ответ ожидается от меня по правилам его ордена, то агент явно остался мной недоволен.
- Я буду приходить к вам за арендной платой по пятницам, - сказал он на прощанье.
Когда я стал арендатором этого дома, занята в нем была только одна квартира - на нижнем этаже, через коридор от меня.
Жили в ней мистер и миссис Персиваль Скрабс. Мистер Скрабс был бледен и худ, как стебелек травы, выросший под кадкой. У него были сутулые плечи, а шея, не выдерживавшая тяжести головы, была согнута под прямым углом.
Разговаривая, он то и дело кивал головой, словно сам себе поддакивая. Висевшие на нем пиджак и брюки пестрели затеками от пятновыводителей; ботинки его, хоть и сильно потрескавшиеся, были начищены до блеска.
Мистер Скрабс служил кладовщиком на складе, но никогда не говорил о своей работе. Охотнее всего он говорил о своей жене, о ее слабом здоровье и о неизбежности ее ранней смерти, а также о том, как тяжело ему сознавать все это.
- Она очень хрупкая, болезненная женщина, - сообщил он мне в передней, стоя около жардиньерки, сделанной в виде витого столбика из черного дерева, поддерживавшего окованный медью ящик для растений, в который мистер Скрабс осторожно стряхивал пепел своей сигареты. - У нее язва желудка...
Это сообщение, естественно, требовало нескольких секунд сочувственного молчания. Выждав положенное время, он продолжал:
- Мою жену нельзя волновать; это убьет ее. Помните об этом, пожалуйста, мистер Маршалл.
Столь серьезное предостережение, сопровождавшееся намеком на то, что на меня возлагается некая ответственность, заставило меня задуматься.
- Но чем же я могу ее взволновать? - спросил я. Это был вопрос честного человека, готового защитить слабое существо, однако быстрый взгляд, брошенный на меня мистером Скрабсом, свидетельствовал, что он сомневается так ли это.
Мы поглядели друг другу в глаза, - причем я изо всех сил стремился сохранить простодушно-наивное выражение, с которым задал свой вопрос, хотя это было нелегко.
Однако я выдержал испытание.
- Если будете скандалить с ней, - сказал он.
- О!.. - только и мог воскликнуть я.
С минуту мы очень тихо стояли друг против друга, потом повернулись и быстро разошлись в разные стороны: он - в свое окруженное печальной тайной жилище, а я - в кухню, где довольно долго стоял перед шкафчиком и, уставившись на треснутую чашку, размышлял о язвах желудка.
Встретился я с миссис Скрабс только на следующий день - вернее, я оказался в поле наблюдения одного ее глаза. Глаз этот смотрел на меня в щелку приотворенной двери ее квартиры, за которой смутно намечалась половина лица. Я невольно обернулся, успев поймать ее взгляд прежде, чем она отскочила от двери.
Потом я очень часто видел и хорошо узнавал этот глаз. Он появлялся в просвете между матовыми розами парадной двери, когда я шел провожать домой кого-нибудь из своих знакомых девушек и железная калитка с грохотом захлопывалась за нами. Глаз миссис Скрабс с самых выгодных позиций наблюдал за моими уходами и возвращениями, прикидывал, что и как, делал определенные выводы и своим заключениям явно радовался.
Жизнь миссис Скрабс заключалась в наблюдении за жизнью других людей. Ее ничуть не интересовали людское благородство и великодушие, она старательно выискивала в жизни окружающих все скандальное, порочное, неприятное, это было ее утешением и духовной пищей. Когда она говорила об "интрижках" жильцов, в ней с новой силой разгоралось желание жить. Миссис Скрабс, вероятно, зачахла и умерла бы в атмосфере благопристойности.
Первый мой разговор с миссис Скрабс состоялся у подножия лестницы; я с трудом спускался, неся щетку и банки "Изиуорк" - коричневой мастики для пола, которой я обычно натирал деревянные ступеньки лестницы по обе стороны ковровой дорожки.
Надо сказать, что лестницы во всех домах Мельбурна натирались в те времена мастикой "Изиуорк". После многолетнего наслоения мастика лежала пластами; случалось, я ножом отковыривал кусочек такого пласта - он был похож на плитку шоколада.
- Я люблю чистоплотных людей, - сказала миссис Скрабс.
Ей нравилась мастика "Изиуорк", я ее терпеть не мог.
Она начала разговор с заявления, что ее зовут миссис Скрабс и что у нее язва желудка.
- Да. Ваш муж говорил мне об этом, я очень огорчен, - сказал я. Надеюсь, вы скоро поправитесь.
- Я никогда не поправлюсь, - ответила она, и я вдруг живо представил себе миссис Скрабс ночью, когда жильцы безгрешно спят, и тишину не нарушают крадущиеся шаги, которые могли бы питать лихорадочное воображение этой дамы и не дать ей впасть в отчаяние и зачахнуть.
Это была очень худая, почти бесплотная женщина с плоской грудью, похожая на насторожившуюся птицу. Одевалась она во все черное и выглядела старше своих лет, - как мне кажется, ей было лет сорок.
Желая расположить к себе, она огорашивала собеседника тем, что сообщала ему доверительно про кого-нибудь разные гадости, в надежде встретить понимание и сочувствие. Она пригревала единомышленников, - возмущалась вместе с ними вероломством других и возбуждала в них подозрительность по отношению к окружающим.
Впрочем, такого рода союзы обычно бывали кратковременными. Осуждающий взгляд ее неизменно обращался на тех, кто только что поддерживал ее и разделял ее возмущение, и тогда они, в свою очередь, переходили на положение обвиняемых.
- Я не какая-нибудь сплетница, мистер Маршалл. Я - порядочная женщина, это знают все. Я всегда держусь в стороне. Перси, мой муж, постоянно повторяет: "Не сиди ты все время дома, гуляй, побольше встречайся с людьми". Ему легко говорить, мистер Маршалл, у него нет язвы желудка. А у меня есть, и мне приходится быть осторожной. Да, я держусь в стороне от всех и не вмешиваюсь в чужие дела, но чего только я не насмотрелась в этом доме, мистер Маршалл. Уму непостижимо! Я видела замужних женщин, подумайте только - замужних! Правда, мужья их... не буду договаривать, сами понимаете! Но я сама видела, как эти женщины по ночам приводили мужчин в свои спальни. И, боже мой! - что они только не выделывали! - пьянствовали, хохотали, развратничали - отвратительно, позор, вот что это такое! Да, да, да, отвратительно!
Я - порядочная замужняя женщина, мистер Маршалл, и я не могу рассказать вам обо всем, что делается тут, это слишком неприлично. Но предупредить вас я считаю себя обязанной: вам следует быть очень осторожным в выборе жильцов. Ведь люди просто приходят, спрашивают - не сдается ли комната, а вы даже не знаете, что они собой представляют.
Я видела, как у одной женщины за одну ночь перебывало четверо мужчин, а когда я утром спросила у нее, кто они такие, она сказала, что это ее дяди. Дяди! Слышали вы что-нибудь подобное? И один из них выскочил без штанов! Я это собственными глазами видела, и мой муж - тоже. Выскочил на площадку второго этажа. Перси втащил меня в кухню. Мне стало плохо от этого зрелища, а ведь мне никак, никак нельзя волноваться. Доктор не раз предупреждал: ни в коем случае не волнуйтесь, с такой язвой желудка надо всегда сохранять полное спокойствие.
И муж мой все время повторял: "Не волнуйся, дорогая", а я и не волновалась, просто мне было противно. Этот человек был ужасен. Он все горланил:
Я затащу ее в кусты,
Это уж как пить дать,
Вот только вернусь опять
В Шотландию - край красоты...
Перси еще тогда заметил, что этот человек, наверное, родом из Шотландии, ну а я тут же заявила, что раз там живут такие люди, то я ни за что, никогда в жизни туда не поеду.
Это только один случай, мистер Маршалл. А я могла бы целый день рассказывать вам про ужасы, которые творились в этом доме. Вы молоды и не знаете людей - приходите ко мне всякий раз, когда захотите что-нибудь узнать про жильцов, не обращайтесь ни к кому другому, от меня ничего не укроется.
Мне нужен был человек, который выходил бы на звонки, пока я был на работе. Висевшее на крыльце объявление "Сдаются комнаты" привлекало внимание людей, ищущих жилье; кто-то должен был показывать им комнаты и убеждать, что за такую цену лучшего не найти.
По субботам и воскресеньям я принимал посетителей сам, однако при этом не мог заставить себя сообщить им что-нибудь помимо основных сведений о квартирах, которые хотел сдать. Меня не покидала мысль о единственной уборной в доме, о скверной ванной комнате, где к газовой горелке было прикреплено объявление: "Каждая ванна стоит три пенса".
