Алан Маршалл - В сердце моем
- Я говорю дело, - возразил я. - Мы все катимся под гору - Карлсон, вы, я - так какого же черта! Вы его уволите, но ведь и наш черед близится. Давайте будем искренни хоть раз!
Но по какой-то непонятной причине гнев Фулшэма уже иссяк. Напряжение его спало, и он вдруг улыбнулся мне, как наивному ребенку.
ГЛАВА 15
Стоило только нашей "Модной обуви" получить крупный заказ, как мистер Фулшэм немедленно проникался верой в будущее. Фургон, нагруженный коробками с обувью для отправки розничным торговцам, становился в его глазах символом процветания; в такие минуты мистер Фулшэм пружинистой энергичной походкой шагал по фабрике, с особым удовлетворением останавливаясь перед полками с готовым товаром.
Но когда я входил в его кабинет с бухгалтерскими книгами, лицо Фулщэма выражало глубокое недовольство,
Отчеты, которые я приносил, показывали убыток на заказах по предложенным им расценкам, и это неизменно раздражало его.
- Ну, что там опять? - хмуро встречал он меня.
Он часто не соглашался с моими цифрами и предпочитал обсуждать значение заказа для фирмы, а не убыток, неизбежный при пониженных ценах.
- Если Картер идет на это, мы тоже пойдем, - заявлял Фулшэм.
Признаться, я подозревал, что соперничавшая с нами фирма Картера тоже работала в убыток, продавая обувь по более низким ценам, чем ее конкуренты, но эта фирма была мощнее нашей и могла позволить себе продавать товар ниже себестоимости "до лучших времен".
Фулшэм упорно цеплялся за эти слова. Они оправдывали его надежды на будущее. Каждый внушительный заказ он рассматривал как конец кризиса и наступление "лучших времен".
Он не терял веры в то, что в один прекрасный день все изменится, и огромные правительственные заказы на сапоги для солдат, которые уже однажды обогатили его, снова посыплются, как из рога изобилия.
- Новая война - вот что нам нужно, - как-то сказал он. - Тогда денег было бы хоть завались. И мы ее дождемся.
Мне казалось невероятным, что существуют люди, готовые радоваться войне; я ее ненавидел. Мысль о богатстве, построенном на страданиях и смерти, вызывала во мне отвращение.
Не обманывало меня и периодическое увеличение заказов. Я видел положение фирмы сквозь призму цифр. Заказы, которые казались Фулшэму спасением, в моих книгах представлялись губительными.
Я понял, что банкротство "Модной обуви" неизбежно еще за год до того, как оно грянуло, и старательно гнал от себя мысль о печальных последствиях, которые принесет мне самому эта катастрофа. Я живо представлял себе, как стою без гроша в кармане на перекрестке улиц, лишенный работы, лишенный машины, привязанный к своей убогой комнате, так как у меня нет денег даже на трамвайный билет.
Когда я впервые понял, что банкротство "Модной обуви" неотвратимо" я поделился своими опасениями с Артуром, и тот неожиданно посоветовал мне взять в аренду доходный дом.
- Тебе надо иметь жилье, из которого тебя не вышвырнут за неплатеж, сказал Артур. - Ведь ты можешь несколько лет просидеть без работы. А так, ешь ты мало, можешь прожить и на десять шиллингов в неделю.
Мысль стать хозяином - пусть даже временным - доходного дома была неприятна. Эта профессия представлялась мне паразитической. Я считал, что хозяин и жильцы обязательно должны быть враждебно настроены друг к другу, как бы они ни старались замаскировать свои чувства. Мне предназначается роль сурового угнетателя, им - затаивших злобу жертв.
Кроме того, в этом случае я как бы становился на сторону тех самых сил, против которых энергично восставал прежде; выступал в поддержку нездоровых общественных отношений, способствовавших нищете и лишениям, столь хорошо мне знакомым.
С другой стороны, я ясно сознавал, что найти новую работу будет невозможно, а ведь я должен буду как-то жить до того времени, пока смогу зарабатывать хлеб писательским трудом.
Я пытался закрыть глаза на то, чем в действительности является шаг, который я собрался сделать. Я рисовал себе идиллические картинки: после банкротства "Модной обуви" я пишу в своей уютной комнате или принимаю друзей. Квартиранты улыбаются мне, возвращаясь с работы. Они в срок приносят мне квартирную плату, а потом пьют у меня чай. А там, глядишь, вернутся хорошие времена, и я с выгодой для себя уступлю кому-нибудь право на аренду дома.
Желая спустить меня на землю, Артур пробовал рассказывать истории о квартирантах, которые ссорились и дрались по ночам, но я, хоть и слушал его внимательно, считал, что все это может случиться в его доме, но никак не в моем.
И все же Артур видел в аренде дома единственный выход для меня. Дом, который арендовали они с Флори, кормил их обоих. Только значительно позднее я понял, что это было всецело заслугой Флори. Она была неумолима, деловита, очень трудолюбива и никогда не заводила дружбы со своими квартирантами.
Флори каким-то особым чутьем сразу догадывалась, что жилец намерен сбежать, не уплатив за квартиру. Неожиданная любезность, которая должна была усыпить бдительность хозяйки, заставляла ее немедленно настораживаться. Квартирант - говорила она, - который уходит на работу с полным чемоданом и возвращается без него, просто понемножку выносит свои вещи, с таким расчетом, чтобы последний сверток был совсем легким и не возбуждал подозрений.
Флори не раз перехватывала жильцов - даже если побег происходил глубокой ночью, - и требовала хотя бы частичной оплаты счета, а заодно и новый адрес квартиранта. Очень немногим удавалось обвести ее вокруг пальца. Я же хорошо знал горькие обстоятельства, которые толкали квартирантов на такие поступки, и понимал, что вряд ли смогу справиться в подобных случаях.
Вскоре Артур нашел дом, который сдавался в аренду.
Напротив вокзала Альберт-парк под острым углом сходились две улицы, и на стыке их, заполняя все пространство между ними, стоял двухэтажный кирпичный дом. Острие угла занимал крохотный треугольный газон, а дом, начинавшийся сразу за газоном, расширялся в глубину, точно следуя линиям ограничивающих его улиц; позади него находился небольшой дворик с железной оградой.
На одну улицу дом выходил глухой кирпичной стеной, подпиравшей шиферную крышу. Вход был с другой улицы. Там, прямо напротив тяжелой громыхающей калитки, находилась верандочка, выложенная разноцветными плитками и украшенная витыми чугунными столбиками.
Когда-то входная дверь была окрашена в зеленый цвет, но дожди и ржавчина расписали ее темным мозаичным узором, покрыли паутиной трещин, сквозь которые проглядывало старое дерево.
В центре двери торчал массивный бронзовый шар, заменявший ручку, по бокам были вставлены витражи с матовыми розами. На веранде многих плиток не хватало, и в углублениях скапливалась пыль и сухие листья.
Окна верхнего этажа скрывал балкон с резной чугунной решеткой. Балкон этот шел и вдоль усеченной части дома, выходившей на треугольную лужайку.
Плата за аренду этого дома была три фунта десять шиллингов в неделю. В нем размещались четыре квартирки: каждая - комната с кухонькой. Плата за все четыре квартирки могла составить шесть фунтов десять шиллингов в неделю. Уборная была только одна, и та во дворе. Единственная ванная комната находилась на втором этаже против лестницы.
Одну из этих квартирок я намеревался занять сам и мог рассчитывать поэтому лишь на четыре фунта пятнадцать шиллингов в неделю, при условии, что остальные три квартиры будут сданы.
Двадцать пять шиллингов в неделю, остающиеся у меня после взноса арендной платы, должны были, казалось, обеспечить мне безбедное существование, когда я потеряю работу. Мне не приходило в голову, что я должен буду покупать кухонную посуду, постельное белье и многие другие вещи, пришедшие в негодность или украденные жильцами. Двадцать пять шиллингов представлялись мне незыблемым доходом; они лежали у меня в кармане. Я мог тратить их, как мне вздумается.
За право на аренду дома и за мебель нужно было уплатить сто фунтов. Я взял эти деньги в долг у моей сестры Джейн, которая работала сиделкой в деревенской больнице; она без разговоров отдала мне все свои сбережения.
Я внес агенту эти сто фунтов и стал хозяином мебели и всякой домашней утвари, находившейся во всех четырех квартирках. Агент настоял на том, чтобы я проверил и принял по описи имущество этих квартир.
Квартира э 1.
Кухня:
4 ножа
4 чайные ложки
4 вилки
6 кастрюль
1 газовая плита и так далее, целая страница.
Затем следовала опись вещей в спальне (она же гостиная):
1 кресло
4 одеяла
4 простыни
1 пуховое стеганое одеяло
2 медных подсвечника
1 фарфоровая статуэтка (пастушка - одна рука отбита)
3 картины
2 ночных горшка.
Список, отпечатанный на машинке, аккуратно перечислял предмет за предметом. Казалось невероятным, что я - обладатель такого количества вещей. У меня мелькнула мысль, что, по всей вероятности, в мире очень мало людей, имеющих сразу восемь ночных горшков.
