Бунт - Владислав Реймонт
Но самым сердечным оказался осел, живущий в усадьбе нахлебником. Он был стар и мудр как этот мир, покрыт паршой, измазан грязью и золой, все его били и презирали, посмеивались над ним и гнали отовсюду. Издевались над ним и люди, и животные.
Они были знакомы давно, еще с тех времен, когда осел катал на себе барчука, а Рекс охранял обоих, и втроем они носились по полям втайне от барина.
Ослик приплетался каждый день, стоял у конуры с опущенной мордой и обвисшими ушами и жаловался таким душераздирающим голосом, что Кручек выл от ужаса, а Немой утихомиривал его палкой и прогонял куда подальше. Побитый и униженный, он все равно упорно возвращался, не прекращая своих причитаний.
Пернатые также усердно занялись Рексом: каждый день на всех заборах проходили в его честь горячие диспуты, полные кудахтанья, кулдыканья, писка и гама. И даже одна из наседок, обнадеженная благосклонностью Кручека, поселилась со своими малышами около Рекса, постоянно квохча ему о достоинствах своих детей. Только павлины, как всегда, гордые, презрительно держались на расстоянии, а вороны, согласно врожденному обычаю, наблюдали с крыш за конурой, терпеливо ожидая – на всякий случай.
И все же они так ничего и не дождались, ведь Рекс поправлялся, только с каждым днем становился все более хмурым и замкнутым. Одолевали его какие-то размышления, странные чувства и видения. Стал он смотреть на мир из глубины своего горя и сиротства. Раньше его не заботило, что происходит за пределами усадьбы: он чувствовал себя ее хозяином и почти как человек относился к каждому живому созданию.
Они существовали, чтобы их душить, гнать, забавляться ими. По команде хозяина. Его отделяла от них неизведанная пропасть почти человеческого существования. Теперь его выгнали из усадьбы и бросили на самое дно несчастья. Пес все сильнее чувствовал свою обиду. Это была незаживающая рана, через которую в сердце просачивалась жажда дикой мести человеку. В такие минуты он готов был рвать своими клыками даже их щенков, которых когда-то любил, и с наслаждением лакать их горячую кровь. И в эти долгие болезненные ночи, в эти еще более долгие бессонные дни он размышлял, как бы сделать так, чтобы его месть достигла своей цели.
И пес так забывался в своей ненависти, что все, от чего исходил человеческий запах, будило в нем невыразимое омерзение и – вместе с тем – все больший ужас. Потому как в этих размышлениях представала перед ним вся мощь человека. Она будила в нем необыкновенный ужас. Как же можно отомстить урагану? Как справиться с громом? Как схватить клыками молнии? Приступы бессильного отчаяния пронизывали его словно ножи. Ведь этот двуногий безраздельно господствовал над миром. Под его жестокой властью жило каждое создание. Смерть и жизнь – в его воле. Он всемогущ! Создатель и вместе с тем палач всего на свете.
Только сейчас почувствовал пес эту страшную правду и с каждой минутой находил ей все большее подтверждение. Прикованный своей немощью к подстилке, он стал всевидящим оком, наблюдающим за всем, что происходит вокруг. Его сердце чуяло каждый крик, каждую жалобу и каждую обиду. Особенно полны неустанных стенаний были ночи: волы приглушенным ревом сетовали на смертельный труд, на окровавленные от палочных ударов бока, на голод. Долго и болезненно ржали измученные кони. Длинными безутешными рыданиями разражалась тоска коров по отнятым телятам.
Из овчарен, из свинарников, из курятников вырывался раз за разом дикий гул жалоб и смертельных страхов. Жаловалась поруганная земля, стенали проклятиями вырубаемые леса, клокотали насильно меняющие свой бег воды. И отовсюду – от полей и от хат – со всего света доносились вечные, никогда не замолкающие отзвуки обид, насилия и смерти. Все земля и весь воздух были опечалены человеческой жестокостью.
На пирамиде трупов строил человек трон своего могущества.
Ни победить его, ни убежать от него – как не убежать от смерти.
Пес закипел внутри гневным океаном, бессильно бьющимся о гранитные скалы. Однажды утром, тронутый за живое отчаянным визгом свиней, которых грузили на мясницкие телеги, он проворчал:
– Снова нашего брата убивают.
– Свинья мне не брат, а мясо, – гавкнул Кручек. – Так ведь эти воры сами все сожрут.
Рекс съежился, будто от удара камнем, и замолчал.
А когда торговец-еврей выносил из хлева ревущих телят, Кручек грустно заворчал:
– Ночью я одного на пару с Хромым придушил в поле, да девки с конюшни у нас его отобрали.
– С волком водишься, с эдаким бандитом!
– Кто помогает пропитаться – тот мне и брат.
– Ты и родных бы не пожалел?
– У голода глаз нет: все хорошо, что в лапы попадет.
С ужасающим ревом прибежал осел и рухнул на навозную кучу.
– Это господский щенок облил его такой водой, что ему шкуру обжег.
Осел метался со страшным жалобным ревом. Его догнала компания мальчишек во главе с барчуком, они продолжали забавляться, бить осла камнями и сечь кнутом. Визг раздавался по всему двору, пока не прибежал эконом с палкой. Он отогнал детей и пинками попытался заставить осла встать.
Рекс, забыв об опасности, высунулся из конуры и зарычал.
– Рекс! – крикнул барчук. – Значит, мама промахнулась. Он загрыз моих такс, – заплакал мальчик.
– Ах вот ты где, птенчик! Сейчас ты у меня ответишь за барина! – закричал эконом, бросаясь на него с палкой. Рекс взвизгнул от удара и, влекомый приливом ярости, кинулся на эконома, схватил его клыками за грудки и рванул так сильно, что, вырвав кусок одежды вместе с кожей, грохнулся оземь.
Эконом без сознания рухнул в навозную кучу, а барчук с криком убежал прочь.
Пес забрался в самый темный угол конуры и зарылся в солому.
– Тебя отсюда вытащат и убьют. Беги, – скулил Кручек, мечась на цепи.
Другого пути не было. Рекс забрался в пустой хлев, под кормушки, где в стене была выломана дыра в сад. Оказавшись в саду, пес залез в густой малинник, почти не понимая, что с ним происходит. Он услышал людей, сбегающихся на помощь эконому, и, как только до него донесся вой невинно избиваемого Кручека, решил бежать в поле. Но сад был окружен густой живой изгородью и
