Неизвестен Автор - Эпос о Гильгамеше
И Ану Эллилю вещает:
"Зачем они сразили Быка и Хумбабу?"
Ану сказал: "Умереть подобает
Тому, кто у гор похитил кедры!"
Эллиль промолвил: "Пусть умрет Энкиду,
Но Гильгамеш умереть не должен!"
Отвечает Шамаш Эллилю-герою
"Не твоим ли веленьем убиты Бык и Хумбаба?
Должен ли ныне Энкиду умереть безвинно?"
Разгневался Эллиль на Шамаша-героя
"То-то ежедневно в их товарищах ты ходишь!"
Слег Энкиду перед Гильгамешем,
По лицу Гильгамеша побежали слезы:
"Брат, милый брат! Зачем вместо брата меня оправдали?"
И еше неужели сидеть мне с призраком, у могильного входа?
Никогда не увидеть своими очами любимого брата?"
Энкиду уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу.
"Давай, мой друг, пойдем и Эллиля попросим!"
У входа в храм они остановились,
Деревянную дверь они увидали.
Ибо Эллилю ее подарил Энкиду,
Энкиду уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу.
"Из-за двери деревянной беда случилась!"
Энкиду поднял на дверь свои очи,
С дверью беседует, как с человеком:
"Деревянная дверь, без толка и смысла,
Никакого в ней разумения нету!
Для тебя я дерево искал за двадцать поприщ1,
Пока не увидел длинного кедра,-
Тому дереву не было равных в лире!
Восемнадцать сажен ты высотою, шесть сажен ты шириною,
Твой засов, петля и задвижка длиною двенадцать локтей.
Изготовил, доставил тебя, в Ниппуре украсил -
Знал бы я, дверь, что такова будет расплата,
Что благо такое ты принесешь мне,-
Взял бы топор я, порубил бы в щепы,
Связал бы плот -- и пустил бы по водам!
Ану и Иштар мне того не простили!
Ныне же, дверь,-- зачем я тебя сделал?
Сам погубил себя благочестивым даром!
Пусть бы будущий царь тебя оправил,
Пусть бы бог изготовил твои дверные створки,
Стер бы мое имя, свое написал бы2,
Сорвал бы мою дверь, а свою поставил!"
Его слово услышав, сразу жарко заплакал,
Услыхал Гильгамеш слово друга, Энкиду,-
побежали его слезы.
Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает Энкиду
"Тебе бог даровал глубокий разум, мудрые речи -
тйеловек ты разумный -- а мыслишь так странно!
Зачем, мой друг, ты мыслишь так странно?
Драгоценен твой сон, хоть много в нем страха:
Как мушиные крылья, еще трепещут твои губы!
Много в нем страха, но сон этот дорог:
Для живого -- тосковать -- его доля,
Сон тоску оставляет для живого!
А теперь помолюсь я богам великим,-
Милость взыскуя, обращусь к твоему богу!
Пусть, отец богов, будет милостив Ану,
Даже Эллиль да сжалится, смилуется Шамаш,-
Златом без счета их украшу кумиры!"
Услыхал его Шамаш, воззвал к нему с неба:
"Не трать, о царь, на кумиры злата,-
Слово, что сказано, бог не изменит,
Слово, что сказано, не вернет, не отменит,
Жребий, что брошен, не вернет, не отменит,-
Судьба людская проходит,-- ничто не останется в мире!
В утробу Энкиду боль проникла,
На ложе ночи, где лежал он одиноко.
Все свои скорби он поведал другу:
"Слушай, друг мой! Сон я видел ночью
Вопияло небо, земля отвечала,
Только я стою между ними
Да один человек - лицо его мрачно,
Птице бури он лицом подобен,
Его крылья - орлиные крылья, его когти - орлиные когти,
Он за власы схватил, меня одолел он,
Я его ударил - как скакалка, он скачет,
Он меня ударил - исцелил мою рану,
Но, как тур, на меня наступил он,
Сжал, как тисками, все мое тело.
"Друг мой, спаси меня!" Не мог спасти ты,
Ты убоялся, не мог сражаться,
Он ко мне прикоснулся, превратил меня в птаху,
Крылья, как птичьи, надел мне на плечи:
Взглянул и увел меня в дом мрака, жилище Иркаллы3,
В дом, откуда вошедший никогда не выходит,
В путь, по которому не выйти обратно,
В дом, где живущие лишаются света,
Где их пища - прах и еда их - глина,
А одеты, как птицы,- одеждою крыльев,
И света не видят, но во тьме обитают,
А засовы и двери покрыты пылью!
В Доме праха, куда вступил я,
Поглядел я - венцы смиренны:
Я послушал,- венценосцы, что в прежние дни владели миром,
Ану и Эллилю подносят жареное мясо,
Ставят хлеб печеный, холодную, из меха, возливают воду.
В Доме праха, куда вступил я,
Живут жрец и служка, живут волхв и одержимый,
Живут священники богов великих,
Живет Этана4, живет Сумукан,
Живет Эрешкигаль, земли царица;
Белет-цери, дева-писец земли, перед ней на коленях,
Таблицу судеб держит, пред нею читает,
Подняла лицо, меня увидала:
"Смерть уже взяла того человека!"
"...Мы с тобою вместе все труды делили,
Помни меня, друг мой, не забудь мои деянья!"
Друг его увидел сон необъясненный,
Когда сон он увидел, его иссякла сила.
Лежит Энкиду на ложе,
Первый день, второй день, что лежит Энкиду на ложе,
Третий день и четвертый, что лежит Энкиду на ложе.
Пятый, шестой и седьмой, восьмой, девятый и десятый,
Стал недуг тяжелей у Энкиду,
Одиннадцатый и двенадцатый дни миновались
На ложе своем приподнялся Энкиду,
Кликнул Гильгамеша, ему вещает:
"Друг мой отныне меня возненавидел,
Когда в Уруке мы с ним говорили,
Я боялся сраженья, а он был мне в помощь;
Друг, что в бою спасал,- почему меня покинул?
Я и ты - не равно ли мы смертны?"
1.Поприще - расстояние двух часов ходу по ровной дороге.
2. "Стер бы мое имя, свое написал бы..." Стерший надпись с чьим-либо именем навлекает на себя проклятье.
3. Иркалла - одно из имен божества, царя преисподней.
4. Этана - герой легенды о полете на небо с помощью орла, первый царь.
-----------------
ТАБЛИЦА 8
Едва занялось сияние утра,
Гильгамеш уста открыл и молвит:
"Энкиду, друг мой, твоя мать антилопа
И онагр, твой отец, тебя породили,
Молоком своим тебя звери взрастили
И скот в степи на пастбищах дальних!
В кедровом лесу стези Энкиду
По тебе да плачут день и ночь неумолчно,
Да плачут старейшины огражденного Урука"
Да плачет руку нам вслед простиравший,
Да плачут уступы гор лесистых,
По которым мы с тобою всходили,
Да рыдает пажить, как мать родная,
Да плачут соком кипарисы и кедры,
Средь которых с тобою мы пробирались,
Да плачут медведи, гиены, барсы и тигры,
Козероги и рыси, львы и туры,
Олени и антилопы, скот и тварь степная,
Да плачет священный Евлей, где мы гордо ходили по брегу,
Да плачет светлый Евфрат, где мы черпали воду для меха,
Да плачут мужи обширного огражденного Урука,
Да плачут жены, что видали, как Быка мы убили,
Да плачет вемледелец доброго града, твое славивший имя,
Да плачет тот, кто, как древними людьми, гордился тобою,
Да плачет тот, кто накормил тебя хлебом,
Да плачет рабыня, что умастила твои ноги,
Да плачет раб, кто вина к устам твоим подал,
Да плачет блудница, твбя умастившая добрым елеем,
Да плачет в брачный покой вступивший,
Обретший супругу твоим добрым советом,
Братья да плачут по твбе, как сестры,
В скорби да рвут власы над тобою!
Словно мать и отец в его дальних кочевьях,
Я об Энкиду буду плакать:
Внимайте же мне, мужи, внимайте,
Внимайте, старейшины огражденного Урука!
Я об Энкиду, моем друге, плачу,
Словно плакальщица, горько рыдаю:
Мощный топор мой, сильный оплот мой,
Верный кинжал мой, надежный щит мой,
Праздничный плащ мой, пышный убор мой,
Демон алой у меня его отнял!
Младший мой брат, гонитель онагров в степи,
пантер на просторах!
Энкиду,
младший мой брат, гонитель онагров в степи,
пантер на просторах!
С кем мы, встретившись вместе, поднимались в горы,
Вместе схвативши, Быка убили,
Что за сон теперь овладел тобою?
Стал ты темен и меня не слышишь!"
А тот головы поднять не может.
Тронул он сердце - оно не бьется.
Закрыл он другу лицо, как невесте,
Сам, как орел, над ним кружит он,
Точно львица, чьи львята - в ловушке,
Мечется грозно взад и вперед он,
Словно кудель, раздирает власы он,
Словно скверну, срывает одежду.
Едва занялось сияние утра,
Гильгамеш по стране созывает кличем
Ваятелей, медников, кузнецов, камнерезов.
"Друг мой, сделаю кумир твой,
Какого никто не делал другу:
Друга рост и облик в нем будет явлен,
Подножье из камня, власы - из лазури,
Лицо - из алебастра, из золота - тело.
"...Теперь же я, и друг и брат твой,
Тебя уложил на великом ложе,
На ложе почетном тебя уложил я,
Поселил тебя слева, в месте покоя,
Государи земли облобызали твои ноги,
Велел оплакать тебя народу Урука,
Веселым людям скорбный обряд поручил я,
А сам после друга рубище надел я,
Львиной шкурой облачился, бегу в пустыню!"
Едва занялось сияние утра,
Гильгамеш изготовил из глины фигурку,
