Болеслав Прус - Кукла
- А... а... - простонала старушка и залилась горькими слезами.
В зале засуетились. Подбежала встревоженная панна Изабелла, за нею графиня, они взяли председательшу под руки и бережно увели в дальние комнаты. Все взгляды тотчас обратились к Вокульскому, гости стали перешептываться.
Заметив, что все смотрят на него и, по-видимому, о нем говорят, Вокульский смутился. Однако, чтобы показать присутствующим, что эта своеобразная популярность нимало его не трогает, он выпил один за другим бокал венгерского и бокал красного вина, которые стояли на столе, и лишь потом спохватился, что один из них принадлежал генералу, а другой епископу.
"Ну, и хорош же я, - подумал он. - Они еще скажут, пожалуй, что я нарочно обидел старушку, чтобы выпить вино ее соседей..."
Он поднялся, собираясь уходить, и его бросило в жар при мысли, что придется пройти через две гостиные, сквозь строй взглядов и под аккомпанемент перешептываний. Вдруг перед ним очутился князь.
- Видно, вы беседовали с председательшей о днях, давно минувших, раз дело дошло до слез, - начал он. - Я угадал, правда? Но вернемся к нашему разговору: не думаете ли вы, что хорошо было бы у нас основать польскую фабрику дешевых тканей?
- Вряд ли это удастся, - покачал головой Вокульский. - Могут ли помышлять о больших фабриках люди, которые не решаются даже на мелкие усовершенствования в уже существующих предприятиях?
- А именно?
- Я говорю о мельницах, - продолжал Вокульский. - Через несколько лет нам придется ввозить и муку, потому что наши мукомолы не хотят заменить жернова валами.
- Первый раз слышу! Сядемте здесь, - говорил князь, увлекая его в глубокую нишу, - и расскажите мне, что это значит.
Тем временем в гостиных оживленно переговаривались.
- Какая-то загадочная фигура этот господин, - говорила по-французски дама в бриллиантах даме со страусовым пером. - Я впервые видела председательшу в слезах.
- Разумеется, любовная история, - отвечала дама с пером. - Во всяком случае, кто-то сыграл с графиней и с председательшей весьма злую шутку, введя сюда этого субъекта.
- Вы допускаете, что...
- Я в этом уверена, - возразила дама, пожимая плечами. - Вы только присмотритесь к нему. Воспитан, правда, прегадко, но каков собой, какая осанка! Нет, благородную кровь не скроешь даже под лохмотьями...
- Поразительно, - говорила дама в бриллиантах. - Да и состояние его, якобы нажитое в Болгарии...
- Разумеется. Этим отчасти можно объяснить, почему председательша, при ее богатстве, так мало тратит на себя.
- И князь очень к нему благоволит...
- Помилуйте, не слабо ли это сказано? Вы только посмотрите на них обоих...
- Мне кажется, сходства никакого...
- Разумеется. Но... эта гордость, уверенность в себе... Как непринужденно они беседуют...
За другим столиком на ту же тему рассуждали три господина.
- Ну, графиня совершила государственный переворот, - говорил брюнет с хохолком.
- И, надо сказать, удачно. Этот Вокульский неотесан, но в нем что-то есть, - ответил седой господин.
- Все-таки купец...
- Чем, собственно, купец хуже банкира?
- Галантерейный купец, торгует кошельками, - упорствовал брюнет.
- А нам случается торговать гербами... - вставил третий - худенький старичок с белыми бакенбардами.
- Он еще вздумает искать себе жену в нашем кругу...
- Тем лучше для девиц.
- Да я сам отдал бы за него дочь! Человек он, говорят, порядочный, состоятельный, приданого не промотает...
Мимо них торопливо прошла графиня.
- Пан Вокульский, - сказала она, подзывая его веером.
Вокульский поспешил к ней. Она подала ему руку, и они вдвоем вышли из гостиной. Князя, оставшегося в одиночестве, сразу окружили мужчины; то один, то другой просил познакомить его с Вокульским.
- Стоит, стоит, - отвечал довольный князь. - Подобного человека еще не было в нашей среде. Если б мы раньше сблизились с такими людьми, участь нашей несчастной родины была бы иной.
Панна Изабелла, как раз проходившая через гостиную, услышала это и побледнела. К ней подбежал вчерашний молодой человек.
- Вы устали? - спросил он.
- Немножко, - ответила она с грустной улыбкой. - Мне пришел в голову странный вопрос, - прибавила она, помолчав, - сумела ли бы и я бороться?..
- С сердцем? - спросил он. - Не стоит...
Панна Изабелла пожала плечами.
- Ах, до сердца ли тут! Я думаю о настоящей борьбе с сильным противником.
Она пожала ему руку и вышла из гостиной.
Вокульский, следуя за графиней, миновал длинный ряд комнат. В одной из них, вдали от гостей, слышались пение и звуки рояля. Войдя туда, Вокульский с удивлением увидел странную картину. Какой-то молодой человек играл на рояле, возле него стояли две очень миловидные дамы, одна подражала звукам скрипки, другая - кларнета, а под эту музыку танцевало несколько пар, среди которых был только один кавалер.
- Ох, уж я вам! Баловники! - пожурила их графиня.
Они ответили звонким смехом, не прерывая своей забавы.
Вокульский с хозяйкой миновали и эту комнату и вышли на лестницу.
- Видите, вот вам наша аристократия, - сказала графиня. - Вместо того чтобы сидеть в гостиной, забрались сюда и шалят.
"Как это умно?" - подумал Вокульский.
И ему показалось, что жизнь этих людей течет проще и веселей, чем у надутых мешан или у дворян, которые корчат из себя аристократов.
Наверху, в полутемной комнате, куда не долетал шум из парадных покоев, в кресле сидела председательша.
- Я оставлю вас здесь, - сказала графиня. - Наговоритесь вволю, а я должна вернуться.
- Спасибо тебе, Иоася, - отвечала председательша. - Садись же, обратилась она к Вокульскому. А когда они остались вдвоем, она продолжала:
- Ты и не подозреваешь, сколько воспоминаний пробудил во мне.
Только сейчас Вокульский сообразил, что эту даму что-то связывало с его дядей. Им овладело тревожное удивление.
"Слава богу, - подумал он, - что я законный сын своих родителей".
- Так дядюшка твой скончался... - повторила старушка. - Где же его, беднягу, похоронили?
- В Заславе, где он жил, вернувшись из эмиграции. Председательша приложила платок к глазам.
- Вот как... Ах я неблагодарная... А бывал ли ты у него? Он тебе ничего не рассказывал? И никуда тебя не водил?.. Ведь там, на горе, развалины замка, правда? Что ж, сохранились они еще?
- Именно туда дядя ежедневно ходил на прогулку, и мы с ним иногда часами просиживали на большом камне...
- Неужели? Подумать только! Ох, помню я этот камень, мы, бывало, все сидели там вдвоем и глядели то на реку, то на тучки, которые проплывали мимо и исчезали, словно поучая нас, что так же безвозвратно проходит счастье... Только сейчас я это поняла как следует. А колодец в замке - он все так же глубок?
- Очень глубокий. Только вход туда завален обломками и пробраться к нему трудно. Меня дядя провел к колодцу.
- А знаешь ли, - продолжала она, - прощаясь в последний раз, мы подумали с ним: не лучше ли броситься в колодец? Никто бы нас там не разыскал, и остались бы мы навеки вместе. Конечно - молодость, горячая кровь...
Она отерла глаза и продолжала:
- Очень... очень я любила его, да и он, думается, меня любил... если так обо всем помнил. Только он был бедный офицер, а я, к несчастью, была богата и вдобавок еще в близком родстве с двумя генералами. Вот нас и разлучили... А может быть, мы были чересчур добродетельны... Но об этом молчок! - прибавила она, и смеясь и плача. - Такие вещи женщинам позволительно говорить только на седьмом десятке.
Слезы мешали ей говорить. Она понюхала свой флакончик, передохнула и начала вновь:
- Много страшных злодейств на свете, но, может, самое страшное задушить любовь. Сколько лет прошло с тех пор, чуть не полвека; все миновало - богатство, титулы, молодость, счастье... Только боль в сердце не прошла, осталась навсегда, и, поверишь ли, она так сильна, словно все произошло только вчера. Ах, если бы не вера в иной мир, где нас ждет награда за все страдания на земле, кто знает, не прокляли ли бы мы жизнь, не пренебрегли бы ее условностями... Да ты не поймешь меня - у вас, нынешних, головы крепче наших, только сердца холоднее.
Вокульский сидел, опустив глаза. Что-то душило его, грудь разрывалась от боли. Он впился ногтями в ладони и думал: "Только бы поскорее уйти отсюда, чтобы не слышать сетований, которые бередят наболевшие раны".
- А есть ли у бедняги какой-нибудь памятник на могиле? - спросила председательша, помолчав.
Вокульский покраснел. Ему никогда не приходило в голову, что мертвым, кроме могильного холмика, нужно еще что-нибудь.
- Нет, - сказала председательша, заметив его смущение. - Не тому я удивляюсь, дитя мое, что ты не подумал о надгробной плите, а себе простить не могу, что забыла про человека.
Она задумалась и вдруг, положив ему на плечо свою исхудалую и дрожащую руку, сказала понизив голос:
- У меня к тебе просьба... Обещай, что исполнишь.
- Непременно, - ответил Вокульский.
