Все романы в одном томе - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
…Здесь будет рабочий флигелек Дика. О, эта идея пришла в голову нам обоим одновременно. Мы много раз проезжали мимо Тарма, а однажды заехали сюда и обнаружили брошенные дома, только две конюшни не пустовали. Покупку мы оформили через подставное лицо, француза, но как только морское ведомство узнало, что часть горной деревни купили американцы, они тут же наслали сюда своих ищеек, те перевернули все стройматериалы в поисках пушек, и в конце концов Бейби вынуждена была подергать за ниточки в Париже, в министерстве иностранных дел.
Летом никто на Ривьеру не приезжает, так что гостей мы особо не ждем, будем работать. Правда, иногда заглядывает кто-нибудь из французов – на прошлой неделе заезжала Мистенгетт[55], очень удивилась, что отель работает, еще Пикассо и тот человек, который написал «Pas sur la Bouche»[56].
…Дик, почему ты записался в отеле как «мистер и миссис Дайвер», а не как «доктор и миссис Дайвер»? Просто мне пришло в голову. Ты сам учил меня, что работа – самое главное, и я это усвоила. Ты всегда говорил, что у мужчины должно быть дело, когда у него нет дела, он становится просто одним из многих, а главное – это утвердиться в жизни, прежде чем ты перестанешь заниматься делом. Если тебе хочется все перевернуть с ног на голову, пожалуйста, но что в этом случае делать твоей Николь, дорогой? Начать ходить на руках?
…Томми говорит, что я молчалива. После того как первый раз выздоровела, я по ночам без умолку болтала с Диком; бывало, сидим мы в постели, курим, а когда за окном чуть начнет синеть, ныряем головами под подушки, чтобы спрятаться от света. Иногда я пою или играю с животными, и у меня есть несколько друзей – например, Мэри. Когда мы с Мэри разговариваем, ни одна не слушает другую. Разговоры – дело мужское. Я, например, когда разговариваю, представляю себя Диком. Однажды даже вообразила себя собственным сыном, памятуя, какой он разумный и обстоятельный. Иногда я – доктор Домлер, а когда-нибудь, возможно, отчасти представлю себя даже вами, Томми Барбан. Думаю, Томми в меня влюблен, но деликатно, неназойливо. Однако достаточно, чтобы они с Диком стали относиться друг к другу неприязненно. В общем, все сейчас идет как нельзя лучше. Я окружена друзьями, которые любят меня. Живу на этом тихом берегу с мужем и двумя детьми. Все хорошо – только бы мне перевести наконец на французский этот проклятый рецепт цыпленка по-мэрилендски. Как приятно зарыться ступнями в теплый песок.
«Да, я вижу. Еще новые люди… Эта девушка? Ах да. На кого, вы говорите, она похожа?.. Нет, не видела, сюда нечасто попадают новые американские фильмы. Розмари… кто? Что ж, мы, кажется, становимся модным курортом. И это в июле – кто бы мог подумать! Да, она хорошенькая, но, боюсь, сюда понаедет слишком много народу».
XI
Доктор Ричард Дайвер и миссис Элси Спирс сидели в «Кафе дез Алье» в прохладной тени пыльных августовских деревьев. Сверкание слюдяных чешуек в скалах приглушало марево, нависшее над запекшейся землей, иногда мистраль прорывался через Эстерель, и тогда рыбацкие лодки в бухте начинали раскачиваться, беспорядочно тыча мачтами в равнодушное бледное небо.
– Я сегодня утром получила письмо от Розмари, – говорила миссис Спирс. – Представляю, что вам пришлось пережить из-за этой истории с неграми! Но Розмари пишет, что вы ее просто спасли.
– Розмари заслужила лычки за участие в боевых действиях. История и впрямь была ужасной. Единственным, кого она никак не затронула, оказался Эйб Норт – он просто уехал в Гавр и, вероятно, до сих пор ничего не знает.
– Мне очень жаль, что это происшествие так расстроило миссис Дайвер, – осторожно сказала миссис Спирс.
Розмари написала ей: «Такое впечатление, что Николь сошла с ума. Я решила не ехать с ними на юг – Дику и так забот хватит».
– С ней уже все в порядке, – не без раздражения ответил Дик. – Значит, вы уезжаете завтра. А когда в Америку?
– Сразу как я приеду.
– Жаль, что вы нас покидаете.
– Мы рады, что побывали здесь. Благодаря вам мы прекрасно провели время. Вы – первый мужчина, который по-настоящему задел чувства Розмари.
Новый порыв ветра прилетел с порфирных гор Ла-Напуль. В атмосфере появилось нечто, предвещавшее скорую перемену погоды; роскошный апогей лета, когда время словно бы замирает, остался позади.
– У Розмари бывали бурные увлечения, но рано или поздно она всегда отдавала предмет своих нежных чувств мне… – миссис Спирс рассмеялась: – …для вивисекции.
– А меня, стало быть, пощадили.
– В вашем случае я ничего не могла сделать. Она влюбилась в вас прежде, чем познакомила меня с вами. Но я дала добро.
Что ни его интересы, ни интересы Николь в плане миссис Спирс не учитывались, было очевидно, как очевидно было и то, что подобную аморальность миссис Спирс рассматривала как компенсацию за собственные лишения, как свое законное право, как пенсию, заслуженную ее эмоциональными жертвами. В борьбе за выживание женщины вынужденно бывают способны почти на все, но их едва ли можно обвинить в таком сугубо мужском грехе, как жестокость. Пока любовные радости и печали дочери чередовались в допустимых пределах, миссис Спирс взирала на них с отрешенностью и ироничной снисходительностью евнуха. Она даже не задумывалась о том, что они могут причинить вред самой Розмари. Или была уверена, что это невозможно?
– Если все так, как вы говорите, значит, это не принесло ей особых страданий. – Он держался до последнего, притворяясь, будто все еще в состоянии думать о Розмари совершенно объективно. – В любом случае все это для нее уже позади. Хотя зачастую важный период в жизни начинается с чистой, казалось бы, случайности.
– Это не было случайностью, – упорствовала миссис Спирс. – Вы были ее первой настоящей любовью, вы для нее – идеал. Она пишет об этом в каждом письме.
– Просто она очень любезна.
– Вы с Розмари – самые любезные люди, каких я знаю, но в данном случае она говорит это не из вежливости.
– Моя любезность – просто ухищрение души.
Отчасти
