Чалам - Ночью на вокзале: сборник рассказов
— Господь все видит. Не один, десять таких домов нам даст, — ответил Симхачалам, подбадривая, пожалуй, скорее самого себя.
Но господь не увидел… Уйдя в тяжелые воспоминания, Симхачалам не заметил, что Сатьям внимательно смотрит на него. Симхачаламу тридцать пять лет. А дашь ему сорок пять. Ростом бог его не обидел. Но выглядит Симхачалам слабым, пришибленным. Когда он крутит педали велорикши, его и вовсе примешь за немощного старика. Сила у него, правда, есть, но во взгляде что-то беспомощное и робкое. Симхачалам весь зарос густой черной шевелюрой. Из-за слишком коротких рукавов рубашки руки его под палящим солнцем загорели до черноты. Подвернутое до колен дхоти — прореха на прорехе. Лоскут материи прикрывает голову.
Симхачалам и Сатьям познакомились при необычных обстоятельствах. Одним солнечным утром Симхачалам, посадив в свою коляску нарядно одетого, важного господина, привез его к базару.
— Скоро вернусь, жди, — сказал господин и ушел. Однако тут же вернулся с видом человека, которого постигло огромное несчастье. Он сразу как-то слинял, осунулся, усы обвисли. Рядом с ним шагал здоровенный полицейский констебль, готовый любого скрутить, стереть в порошок. Взгляд у констебля был тяжелый, суровый. А возле него семенил ногами парнишка, весь съежившись от страха, как побитая собачонка. Это и был Сатьям.
Вид парня вызывал жалость и неприязнь одновременно. В глазах недоверчивость человека, сроду не встречавшего сочувствия в людях. Нечесаные космы всклокочены. Одежда, похоже, ни разу не была в стирке. На лице ярко-красное пятно от только что полученной оплеухи.
Увидев их, Симхачалам подогнал свою коляску.
— Что случилось? — обратился он к своему седоку.
— Кошелек! — простонал тот в ответ.
— Что, потерялся? Ай-ай! — И Симхачалам хлопнул ладонью по сиденью. От его хлопка откуда-то из коляски вылетел кошелек и, как подбитая птица, упал к ногам своего владельца. Все кончилось хорошо. Констебль, довольный, что пропажа нашлась, хлопнул парня по плечу:
— Твое счастье. Можешь идти. — И констебль удалился вместе с владельцем кошелька.
Когда они ушли, Симхачалам спросил у Сатьяма:
— Где живешь?
Сатьям, никогда не имевший своего дома, молча смотрел на него.
— А где мать? — спросил Симхачалам. Сатьям уставился в землю.
— А отец? — Сатьям все так же молчал.
— Что, умерли?
— Не знаю.
Симхачалам привел мальчика к себе домой.
Мать Сатьяма, зачавшая его в грехе, даже не взглянула на своего младенца. А отец безжалостно бросил его на берегу канала. Наверное, от такой несправедливости содрогнулась вселенная, разверзлись небеса, хлынул ливень, который и обмыл тельце новорожденного. А утром, словно спохватившись и пожалев, ласковое солнышко обсушило его.
А потом на Сатьяма наткнулся старый Венканна, нищий. Венканна с утра до вечера не переставая кашлял. Вечерами он ходил побираться. Его сопровождали помощники, двое мальчишек-калек: один — колченогий, другой — слепой.
Венканна подобрал младенца и дал ему имя Сатьям. Он не жалел, что приходится кормить младенца, принял его как дар божий.
Венканна задумал со временем сделать Сатьяма главным среди нищих. Он долго решал, что лучше: сломать ему ноги или выколоть глаза? Так и не успел решить. Прокашляв два года, однажды ночью он умер. Хромоножку и слепого тут же как ветром сдуло. А Сатьям, не ведая, что такое смерть, сначала спал, положив голову на живот покойника. Потом проснулся. Было темно, лишь где-то далеко-далеко в деревне виднелись огоньки. Единственное, что понял Сатьям, проснувшись, — это то, что ему хочется есть. Он долго просил об этом Венканну. Однако тот, лежавший с жуткой гримасой на лице, не откликался. Ребенку стало страшно, и он стал громко плакать. На крик прибежали бездомные нищие, коротавшие ночь под деревьями поодаль. Утром они потащили тело Венканны в деревню в надежде поживиться за счет пожертвований на его похороны. Место под деревом, числящееся за Венканной, заняла одна нищенка. С этим местом перешел к ней и Сатьям. Через два года та побирушка за десять рупий отдала Сатьяма в поводыри одному слепому нищему. Сатьям помнит, как он водил слепца по улицам, держась за его палку, и громко кричал:
— Подайте слепому, безглазому!
Когда подаяний не было, слепой этой же палкой лупил Сатьяма.
Сатьяму было почти двенадцать лет, когда слепой умер. Побирушка заявила было свои права на Сатьяма, но он отверг ее притязания и остался свободным. Некоторое время собирал милостыню. Потом зарабатывал медяки, перенося кто что прикажет. Продавал коровий навоз. Мыл автобусы. Если удавалось, мошенничал, при случае шарил по чужим карманам. Если попадался — били, а то и сажали за решетку.
Много испытал Сатьям. Узнал, что есть на свете справедливость и обман, великодушие и жестокосердие, доверие и предательство, любовь и ненависть, плохого больше — в этом он убедился твердо.
Сейчас Сатьяму уже двадцать два года. В нем кипит жажда жизни. Когда он впервые появился в доме у Симхачалама, тот жил с женой, сыном и своей младшей сестрой Виджрой. Ей было тогда восемнадцать лет. Девка в соку. Увидел ее Сатьям и остолбенел, очарованный ею.
В тот вечер Симхачалам рассказал Сатьяму историю своей горькой жизни. Выслушав его, Сатьям, давно потерявший веру в людскую доброту, изрек:
— Ну и дурак же ты!
Помолчал немного и продолжал:
— Я согласен, человек должен быть добрым. Только ведь когда? Если бьют по одной щеке, зачем же подставлять и другую? Хорошего человека надо почитать, это верно. А негодяя бей, не то он тебе житья не даст. От злодея добра не жди, он тебя со свету сживет. Ты на него первый налетай, тогда он тебя бояться станет…
Вот так Сатьям и остался жить у Симхачалама.
А сейчас Сатьям стоит и наблюдает, как зачарованный Симхачалам не отрывает взгляда от витрины магазина.
— Ну, чего смотришь, гуру? Купи своей жене такое сари, — поддразнил его Сатьям. — Если есть на что.
Симхачалам смущенно вывернул карманы. Несколько сигарет, коробок спичек, полторы рупии мелочью — вот и все. Сатьям засмеялся.
— Не густо, и к тому же полторы рупии не твои — ты их отдашь хозяину коляски. А за сигареты сари тебе никто не продаст. Радуйся, если коробок спичек дадут.
Симхачалам тоже засмеялся, хотя ему хотелось плакать. Сатьям, задумавшись на минуту, произнес с видом полководца, решающего исход сражения:
— Доверь это дело мне.
На следующее утро он отправился в государственную больницу и сдал кровь. Заработал на этом семь рупий. С тех пор как он перестал облегчать чужие карманы, такие деньги у него не водились. К вечеру и Симхачалам по совету Сатьяма пришел в ту же больницу — сдавать свою кровь. После осмотра его провели в ярко освещенный электрическими лампами кабинет, посреди которого стоял стол ослепительной белизны. В открытое окно дул мягкий, освежающий ветерок. Медсестры в хрустящих, как новые ассигнации, халатах, уложили Симхачалама на стол. Через двадцать минут он с заработанными деньгами уходил из кабинета.
Едва Симхачалам вышел за ворота больницы, как увидел быстро мчавшегося на своей коляске Сатьяма. Тот с бешеной скоростью крутил педали, словно спасался от преследователей. Подъехав, Сатьям соскочил и, с трудом переводя дыхание, сказал:
— Беда, гуру! Твоего сына грузовик сбил. Отвезли в больницу. Там сказали, что нужна кровь. Вот, держи.
Он протянул Симхачаламу записку с указанием группы крови. Они оба кинулись в больницу, откуда Симхачалам только что вышел. На дежурство заступили уже другие медсестры. Симхачалам показал им записку. Сестры прочитали, затем посмотрели на наклейку на стоящем на столе флаконе с кровью.
— Повезло тебе. Крови нужной тебе группы у нас в холодильнике нет. А вот здесь, на столе, как раз такая кровь. Плати тридцать рупий и забирай.
— Да это же моя кровь, — чуть не плача, сказал Симхачалам. — Мне только что дали за нее семь с половиной рупий. У меня больше нет денег. Если надо, всю кровь у меня возьмите. Спасите, родимые, моего сына! Всю жизнь буду бога за вас молить!
Симхачалам упал на колени. Медсестры равнодушно, как манекены, взирали на него. Одна из них презрительно бросила:
— Все они такие. Не умеют вести себя. Скоты.
Услышав эти слова, до сих пор стоявший в стороне Сатьям молнией метнулся к столу, левой рукой рванул к себе флакон с кровью Симхачалама, а правой схватил за горлышко какую-то пустую склянку. В мгновение ока он ударом об стол разбил ее — во все стороны разлетелись осколки — и остался стоять, сжимая в руке отбитое горлышко. Медсестры завизжали.
— Будете вопить — убью! — прорычал Сатьям. Сестры приутихли.
— Помешай только кто — дух вышибу! — пригрозил он еще. Мешать никто не стал.
* * *Идет суд. В зале судебных заседаний темно и прохладно, как в пещере. Важно восседает господин судья. Грозно возвышается господин прокурор. Зорко бдят полицейские. Робко жмутся свидетели. Подсудимому дали молоденького, только-только начинающего адвокатскую практику защитника.
