Лео Перуц - Мастер страшного суда

Скорей бы пробежать через сад, пока они не заметили моего исчезновения! Нет, тайна не утрачена, там лежит она и ждет меня. Я... один я должен узнать истину. Еще только несколько шагов...

Дверь в павильон была открыта. Все оставалось в том виде, в каком сохранилось у меня в памяти с того вечера: на письменном столе револьвер, на диване шотландский плед... Опрокинутая чернильница, сломанный бюст Инфлянда... Ничего тут не сдвинули с места, и вот на столе - моя трубка.

Я взял ее в руки, пришлось удалить тонкий слой пепла, и затем курево показалось: черновато-коричневая смесь, снадобье, считавшееся утраченным, зелье сиенского врача, вырвавшее у Джовансимоне Киджи сознание в убийстве.

Когда я зажег спичку, во мне проснулся легкий страх перед неведомым, ожидавшим меня. Страх? Нет, это не был страх, это было чувство, с каким пловец бросается с берега в глубокую воду. Вода захлестнет его, но он знает, что выплывет мгновением позже. Именно так чувствовал я себя. В своих нервах я был уверен. Я ждал видений Страшного суда, ждал их равнодушно, почти даже с любопытством. В умственном всеоружии человека нашей эпохи ожидал я призрака былых времен... "Наваждение все то, что ты увидишь", сказал я себе и затянулся из трубки в первый раз.

Не произошло ничего. Сквозь сизое облако дыма я увидел маску Бетховена на стене и сквозь открытое окно несколько зеленых веток каштана, которые раскачивались от ветра, и над ними клочок серого неба. По полу полз большой, с синеватым отливом жук незнакомого мне вида, но его я уже раньше заметил.

Вторая и третья затяжки... Странный кисловатый аромат снадобья ощутил я только теперь и только на мгновение, он очень быстро улетучился. У меня возникло жуткое опасение, как бы меня не застигли здесь Феликс и доктор Горский, и я выглянул в окно. Но сад был безлюден. Они сидели в комнате, спорили и, по-видимому, совсем не замечали моего отсутствия.

Помню, что в общем я сделал пять затяжек из трубки. Потом посреди комнаты появился гибисковый куст.

Я вполне сознавал, что это галлюцинация, возникший в памяти образ, но исполненный такой непередаваемой жизненности и пластичности, что я невольно шагнул в его сторону. Я пересчитал лилово-красные цветы на кусте, их было, насколько я мог видеть, восемь, а девятый, темно-красный, распустился в тот миг, когда я взглянул на него.

Внезапно гибисковый куст исчез, и на его месте я увидел темно-зеленые листья пальмы и прислонившегося к ее стволу китайца в серебристо-серой шелковой одежде. Прежде всего мне бросилось в глаза его несуразное уродство, у него было лицо новорожденного младенца, но я не испугался, я отлично знал, что мое непомерно возбужденное снадобьем воображение создает образ, который где-то в чужих краях запечатлелся однажды в моей памяти. Но это воспоминание предстало передо мною в необъяснимом и чудовищном искажении. В этой стадии эксперимента я все еще был хладнокровным и спокойным наблюдателем весьма странного оптического явления. Стол, и диван, и контуры комнаты я видел еще и теперь, но они казались мне призрачными и ненастоящими, как смутное и сбивчивое воспоминание о чем-то, бывшем давно.

Потом этот образ был вытеснен видением кирпичной стены и открытого сарая. Оно несколько минут неподвижно стояло у меня перед глазами и пробудило во мне неописуемо безутешное чувство. Изнутри сарай был озарен отблесками кузнечного горна, и я увидел двух обнаженных до пояса мужчин с бритыми головами. Их внешность сразу вызвала во мне смутное чувство страха, обострившегося до безумного ужаса.

Вдруг один из мужчин повернулся, вышел из сарая и направился ко мне характерной волочащейся походкой. Голову и плечи он наклонил вперед, руки у него свисали как плети. Остановившись передо мной, он поднял своей правой рукой левую, пальцы его левой руки искали меня ощупью, я почувствовал их у себя на запястье, попятился, крикнул, услышал свой крик, смертельный страх потрясал меня... Глаза, губы... лицо изъедено... "Проказа! - завопил я, проказа, проказа!" - и на протяжении дробной доли секунды в отчаянии старался ухватиться за какую-нибудь мысль: безумие... наваждение... сон - и больше ничего... Но мысль ускользала, я остался наедине со страшным видением, море ужаса и отчаяния захлестнуло меня...

* * *

Я не знаю, что потом произошло. Я потерял сознание и затем пришел в себя. Первое, что я увидел, было заставленное решеткой окно, высоко в стене, так высоко, что я до него не мог достать. Потом, в полумраке, меня окружавшем, я различил стол и два стула, привинченные к полу. Вдоль узкой стороны комнаты стояла тяжелая железная кровать.

Я лежал на полу. У меня было такое представление, словно я долгое время переживал страшные вещи в этой комнате, но какие - этого я вспомнить не мог. Неясно мерещилось мне широкое, очень красное лицо с круглым подбородком и маленькими каплями пота на лбу, будившее во мне сильное отвращение.

Я чувствовал жажду, знал, хотя и не видел, что рядом с кроватью прикреплена к стене металлическая кружка с водою. Я подполз к ней по полу и стал пить. Потом на меня нашло непреодолимое желание разбить вдребезги жестяную кружку, но она не поддавалась моим усилиям.

Вдруг открылась дверь, и - в комнату хлынул свет. Вошли двое мужчин. Один из них был высокого роста, широк в плечах, гладко выбрит и носил роговые очки, его лицо было мне знакомо, я часто видел его. Другой был ростом невелик и худ, с седоватой бородкой и живыми глазами. Руки он засунул в карманы пиджака. Я смотрел на него, но это лицо не вызвало у меня никаких воспоминаний.

- Dementia9, перемежающийся тип, припадки происходят сериями, - сказал широкоплечий на чужом языке, но я тем не менее понимал каждое слово. Четвертый год находится под наблюдением, бывший офицер Генерального штаба, кавалерист, наследственное предрасположение со стороны как отца, так и матери.

Я лежал на полу и не спускал с него глаз.

- Рефлекторная неподвижность зрачков, повышенный мышечный тонус, повышенное давление спинномозговой жидкости... Нет, нет, не закрывайте двери, коллега... Сторож... Берегитесь!

Я уже повалил его на землю, налег ему на грудь и душил его. Потом вскочил, выбежал в коридор, кто-то ринулся на меня, я вырвался и два раза хватил кулаком по какому-то широкому красному лицу с округлым подбородком, помчался дальше, слышал крики, свистки за собою и вдруг очутился на свободе.

Деревья, кусты, бесконечная равнина. Я стоял один, вокруг меня была неописуемая тишина. Природа словно оцепенела, ничто не шевелилось, ни трава, ни листья, только маленькие белые перистые облака плыли по лазурному небу.

Внезапно я осознал, что жил в той комнате как зверь целые годы между столом и железной кроватью, ползая по полу, по-звериному воя, не переставая бросаться на дверь, и вот они опять пришли за мною - обступили меня, я видел их, и несказанный страх охватил меня перед человеком с широким красным лицом.

- Вот он, - услышал я его голос, и он стоял передо мною и пристально глядел на меня. Его широкий рот расплылся в усмешке, маленькие поблескивающие капли пота выступили у него на лбу, руки он прятал за спиною... Я знал, что прячет он от меня, я закричал, хотел бежать... Они бежали со всех сторон... Спасения нет...

Тут в моей руке внезапно оказался револьвер. Я не знал, откуда он у меня, но я держал его, я ощущал смертельно-холодный металл ствола.

И в тот миг, когда я приставил револьвер к виску, в этот миг невероятное море пламени залило небосвод, оно бушевало и пылало краскою, какой я не видел раньше никогда, и я знал ее название, пурпуром трубного гласа называлась она, глаза мои были ослеплены ураганом ужасной краски, пурпур трубного гласа было имя ее, и она озаряла гибель вселенной...

- Живо! Его руку! - раздался голос около меня, и я почувствовал, что рука у меня отяжелела как свинец, но я ее высвободил и не хотел больше жить.

- Так нельзя! Пустите меня! - крикнул тот же голос, и потом я услышал гром и пение, страшный свет на небе погас, надвинулся мрак, на протяжении секунды я видел как во сне давно прошедшие, давно забытые вещи, стол, диван, синие обои, белые занавески, колыхавшиеся от ветра, и потом уже я не видел больше ничего.

Глава XXII

Я очнулся от обморока, как от глубокого сна. Некоторое время я лежал с закрытыми глазами и не мог собраться с мыслями, сообразить, где я был раньше и что произошло со мною. Потом я открыл глаза. Это удалось мне не без труда, меня клонило ко сну, и я должен был преодолеть неприятное чувство вялости.

Наконец я пришел в себя. Я лежал на диване в гостиной виллы Бишоф. Доктор Горский сидел рядом со мною и щупал мой пульс, за его спиной стоял Феликс. Свет настольной лампы падал из-под абажура на листы раскрытого фолианта, лежавшего на столе.

- Как вы себя чувствуете? - спросил доктор Горский. - Мигрень? Головокружение? Тошнота? Шум в ушах? Глазам от света больно?

Я покачал головою.

- Завидное у вас здоровье, барон. Всякий другой... Сердце у вас в полном порядке. Я думаю, вы даже сможете один пойти домой.