Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
Когда операция закончилась (Каллингворт все время корчился и стонал), мой взгляд случайно упал на оброненную мною медаль, которая лежала на ковре. Я поднял ее и рассмотрел, желая найти более приятную тему для разговора. На ней было написано: «Джеймсу Каллингворту за отвагу при спасении утопающего. Январь 1879».
– Слушай, Каллингворт, – произнес я, – ты мне об этом ничего не рассказывал!
Он мгновенно снова стал сумасбродом.
– О чем? О медали? У тебя такой нет? Я-то думал, что она у всех есть. Полагаю, ты хочешь выглядеть оригиналом. Это был маленький мальчик. Ты понятия не имеешь, каких трудов мне стоило сбросить его в воду.
– В смысле – вытащить из воды.
– Дорогой мой, ты ничего не понимаешь! Вытащить ребенка из воды любой может. А вот сбросить его туда – это хлопотно. За это стоит медали давать. Потом нужны свидетели, мне пришлось платить им по четыре шиллинга в день плюс ставить литр пива по вечерам. Понимаешь, нельзя просто так схватить ребенка, подтащить его к причалу и сбросить в воду. Могут возникнуть всякие сложности с родителями. Нужно набраться терпения и ждать подходящего случая. Я заработал ангину, пока разгуливал туда-сюда по причалу в Авонмуте, прежде чем представилась хорошая возможность. Это был толстенький парнишка, он сидел на самом краешке и ловил рыбу. Я врезал ему ногой по копчику и зашвырнул его на изрядное расстояние. Вытащить его оказалось нелегко, потому что леска с удочки дважды перехватывала мне ноги, но все обошлось благополучно, да и свидетели были что надо. На следующий день мальчишка пришел ко мне с благодарностями и сказал, что отделался лишь синяком на спине. Его родители на каждое Рождество присылают мне белое мясо индейки.
Я сидел, погрузив палец в горячую воду, и слушал его болтовню. Когда он закончил, то отправился за табакеркой, и мы слышали, как он хохочет на лестнице. Я все смотрел на медаль, которую, судя по вмятинам, часто использовали как мишень, когда почувствовал, как кто-то робко тянет меня за рукав. Это была миссис Каллингворт, она с серьезным выражением лица смотрела на меня печальными глазами.
– Вы слишком многому верите из того, что говорит Джеймс, – сказала она. – Вы совсем его не знаете, мистер Монро. Вы не смотрите на мир его глазами и никогда его не поймете, пока не увидите происходящее с его колокольни. Конечно, он не то, чтобы говорит неправду, но у него буйная фантазия, и он очень увлекается любой идеей независимо от того, во вред она ему или нет. Мне очень больно видеть, мистер Монро, что единственный человек на свете, к которому он испытывает дружеские чувства, совершенно его не понимает, поскольку очень часто даже когда вы молчите, ваше лицо явственно выдает все, что вы думаете.
Я мог лишь смущенно ответить, что мне очень жаль, что я неверно сужу о ее муже, и что никто так высоко не ценит его качества, как я.
– Я заметила, какой у вас был мрачный вид, когда он рассказывал вам эту нелепую историю про мальчишку в воде, – продолжала она, после чего протянула мне мятую газетную вырезку. – Прошу вас, взгляните, мистер Монро.
Там содержался подлинный рассказ о происшествии. Достаточно сказать, что все произошло на льду, и что Каллингворт и вправду вел себя геройски, ведь его самого без сознания вытащили из воды. Он так крепко сжимал ребенка в объятиях, что мальчика удалось высвободить лишь тогда, когда он пришел в себя. Я едва закончил читать, как на лестнице раздались шаги Каллингворта, а его жена выхватила у меня вырезку и спрятала ее на груди, тотчас превратившись в прежнюю молчаливую и внимательную женщину.
Разве он не человек-загадка? Если он интересует тебя на расстоянии (а я принимаю на веру, что сказанное в твоих письмах не просто дежурные комплименты), то можешь себе представить, насколько он притягателен в обычной жизни. Однако должен признаться, что не могу избавиться от ощущения, что живу бок о бок со своенравным существом, которое рычит и может укусить. Ну, недолго ждать, пока я тебе снова напишу, и к тому времени я, возможно, узнаю, найду ли себе здесь пристанище или нет. Мне было очень жаль узнать о нездоровье миссис Свонборо. Ты же знаешь, меня очень живо интересует все происходящее с тобой. Мне говорят, что я выгляжу очень хорошо, однако мне кажется, что я толстею.
Письмо восьмое
Брэдфилд, 6 апреля 1882 года
Пишу тебе, дорогой мой Берти, сидя за маленьким столиком, придвинутым к окну моей спальни. Все в доме, кроме меня, спят, и городского шума не слышно. Однако мозг мой бодрствует, и я чувствую, что мне гораздо лучше сидеть и писать тебе письмо, чем ворочаться в постели. Меня часто обвиняют в том, что днем я сплю на ходу, но природа время от времени восстанавливает равновесие, делая меня ненормально бодрым по ночам.
Тебе известно об умиротворяющем воздействии, которое производят на нас звезды? Для меня они самые успокоительные творения природы. С гордостью говорю, что не знаю названий ни одной из них. Они бы утратили весь свой блеск и романтичность, если бы были классифицированы и разложены по полочкам в голове. Но когда ты разгорячен и взбудоражен, когда донимают тревоги и мелкие неприятности, то побыть среди звезд – лучшее средство на свете. Они такие огромные, такие безмятежные и прекрасные. Они говорят мне, что межпланетное пространство заполнено осколками астероидов, и значит, возможно, даже там существуют такие вещи, как болезни и смерть. Однако простое их созерцание должно напоминать человеку, какая же он все-таки песчинка, а весь род людской есть россыпь неосязаемой пыли на поверхности какой-то ничтожной шестеренки гигантской машины. Но там есть порядок, Берти, он есть! А там, где присутствует порядок, должен быть и разум, а где есть разум, должно быть и чувство справедливости. Я не допускаю мысли, что существуют какие-либо сомнения касательно существования главного Ума или наличия у него определенных качеств. Звезды помогают мне осознать это. Глядя на них, странно думать, что различные церкви до сих пор спорят о том, что больше радует Всевышнего – пролитие чайной ложки воды на голову младенца или ожидание
