Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
– Это мой кабинет, – сказал он, проводя меня в одну из дверей. За ней оказалась просторная комната, почти пустая за исключением двух деревянных стульев и некрашеного стола с двумя книгами и стетоскопом.
– Не похоже на здание, приносящее четыре тысячи в год, да? Так, напротив такое же помещение, можешь его занимать. Буду направлять тебе больных, нуждающихся в хирургическом вмешательстве. Однако сегодня, думаю, тебе лучше побыть со мной и посмотреть, как я работаю.
– Очень хотелось бы, – ответил я.
– При приеме больных нужно соблюдать два элементарных правила, – заметил он, усаживаясь на стол и болтая ногами. – Самое очевидное – никогда не давать им повода думать, что они тебе нужны. С твоей стороны то, что ты их принимаешь, должно выглядеть как снисхождение, и чем больше трудностей ты при этом создаешь, тем больше они это ценят. Дави на пациентов и держи их в узде. Не совершай смертельной ошибки и не будь с ними вежлив. Многие молодые дурачки берут это в привычку и терпят убытки. Ну, вот тебе мой метод… – Он бросился к двери, поднес руки ко рту и заорал: – Хватит там кудахтать! Я тут что – в курятнике? Вот видишь, – добавил он, обращаясь ко мне, – из-за этого они станут уважать меня еще больше.
– А разве они не обижаются? – спросил я.
– Боюсь, что нет. Я уже прославился своим обхождением, и они от меня этого ждут. Но обиженный пациент – то есть хорошенько оскорбленный – это лучшая в мире реклама. Если это женщина, то она все уши прожужжит своим подругам, пока твое имя не сделается расхожим, а они не станут делать вид, что сочувствуют ей, между собой согласившись, что ты – очень проницательный человек. Я поругался с одним человеком по поводу его желчных протоков, и все кончилось тем, что я спустил его с лестницы. И что же в результате? Он так много об этом болтал, что вся его деревня, здоровые и больные, отправилась посмотреть на меня. Невзрачный сельский врач, который четверть века их умасливал, обнаружил, что ему, пожалуй, стоит закрыть практику. Такова человеческая природа, старина, ее не переделать. Ты ценишь себя дешево и тебя ценят дешево. Поднимаешь цену, и тебя ценят дороже. Предположим, я завтра обоснуюсь на Харли-стрит, все чудно обустрою, приемные часы с десяти до трех, и что – зайдет хоть один больной? Да я прежде с голоду умру. Как мне обставить дело? Мне надо раструбить, что я принимаю с полуночи до двух, а для лысых у меня двойной тариф. Люди начнут говорить, в них проснется любопытство, и через четыре месяца на улице ночью яблоку будет негде упасть. Тебе нужно самому попробовать, дружище, а? Вот мой принцип. Я часто приезжаю сюда утром и отправляю всех на все четыре стороны, сказав, что на день уезжаю за город. Я теряю сорок фунтов, но как реклама это стоит четырехсот!
– Но из надписи под табличкой я понял, что консультации бесплатные.
– Бесплатные, но пациенты должны платить за лекарства. А если больной хочет быть принятым без очереди, то за эту привилегию ему придется заплатить полгинеи. Обычно каждый день человек двадцать предпочитают заплатить, чем сидеть несколько часов в очереди. Но заметь, Монро, не надо тут заблуждаться! Все бы это было напрасно, если бы не было главного результата – я вылечиваю больных. В этом все дело. Я беру тех, от кого отказались другие, и вылечиваю их. Остальное – лишь для того, чтобы завлечь сюда других. Но как только они сюда попадают, я берусь за них всерьез. Без этого все остальное – мыльный пузырь. Так, пойдем-ка взглянем на департамент Гетти.
Мы прошли по коридору в дальнюю комнату. Она была оборудована под аптечный пункт, и миссис Каллингворт в щегольском халате с засученными рукавами деловито раскладывала таблетки. Среди склянок и пузырьков она смеялась, как ребенок в окружении игрушек.
– Лучший провизор в мире! – воскликнул Каллингворт, похлопывая жену по плечу. – Смотри, как это делается, Монро. На этикетке я выписываю рецепт и ставлю значок, сколько нужно заплатить. Больной идет по коридору и протягивает рецепт в окошко. Гетти подбирает таблетки, выдает пузырек и получает деньги. Так, пойдем-ка выставим этих субъектов из дома.
Невозможно описать длинную очередь из больных, час за часом тянущихся через приемную с голыми стенами и уходящих – веселых или напуганных – с рецептами по коридору. Выходки Каллингворта были просто невероятные. Я смеялся, пока мне не показалось, что подо мной сейчас рухнет стул. Он ревел, выл, ругался, крутил больных, хлопал их по спине, прижимал к стене и временами выбегал на лестницу и обращался к ним вкупе. В то же время за всем этим шутовством я наблюдал за его назначениями и заметил, как быстро он ставит диагноз, как научно подходит к делу и нестандартно применяет лекарства. Все это убедило меня в правоте его слов, что за всем этим внешним шарлатанством крылись веские причины его успеха. В этой связи слово «шарлатанство» не совсем применимо, поскольку оно описывает врача, ведущего себя с больными притворно и банально, а не совершенно откровенно и правдиво в соответствии со своим неординарным характером.
Некоторым пациентам он не давал и рта раскрыть и сам ничего им не говорил. Он бросался к ним с громким «Тс-с-с», постукивал их по груди, слушал сердце, выписывал рецепты и за плечи выпроваживал из кабинета. Одну бедную старушку он приветствовал воплем: «Вы пьете слишком много чая! У вас чайное отравление!» Затем, не дав ей и слова сказать, схватил ее за отутюженную черную накидку, подтащил к столу и положил перед ней «Основы медицинского законодательства» Тэйлора. «Кладите руку на эту книгу, – прогремел он, – и поклянитесь, что две недели не будете пить ничего, кроме какао!» Она поклялась, поднимая глаза вверх, после чего Каллингворт тотчас же выставил ее в коридор с рецептом в руке и отправил в аптеку. Могу себе вообразить, что до конца дней эта старушка станет рассказывать о своем разговоре с Каллингвортом, и вполне понимаю, что вся ее деревня будет посылать больных, чтобы те толпились в приемной у врача.
Другого дородного мужчину он схватил за проймы жилетки, когда тот собрался изложить свои жалобы, вывел его в коридор, протащил по лестнице и, наконец, выставил на улицу к вящему восторгу ждавших в очереди пациентов.
– Вы слишком много едите, пьете и спите! – проревел вслед ему Каллингворт. – Сбейте с ног полицейского и приходите, когда вас выпустят.
Другой больной пожаловался на «нехорошие предчувствия».
– Дорогой мой, – сказал ему Каллингворт, – принимайте лекарство. А если не поможет, проглотите пробку,
