Фарли Моуэт - Собака, которая не хотела быть просто собакой
Они нравились мне все больше и больше.
Когда пришло время покинуть последнее из трех гнезд, которые мы фотографировали той весной, я решил, что еще не пора закончить наше знакомство с этими интересными птицами, сунул одного совенка в рюкзак и отнес домой.
Совенок еще не умел летать, это был только что оперившийся птенец. Тем не менее он имел достойную осанку, и мы решили назвать его Уол -- именем глубокомысленного и вечно создающего путаницу старого приятеля всем известного Кристофера Робина 36.
Позднее тем же летом я наткнулся на еще одну молодую ушастую сову. Я нашел узницу в бочке из-под масла, куда ее засунула компания ребят, собиравшаяся разрезать сову на кусочки. Испачканная и истощенная, птица представляла собой жалкое и даже отвратительное зрелище, когда я впервые ее увидел. Мне пришлось расстаться с моим замечательным охотничьим ножом, и я оказался владельцем второй совы.
Мы назвали его Уипс -- Плакса, так как он так и не поднялся выше жизненного опыта, приобретенного в бочке, и все время нашего знакомства не переставал стенать.
Уипс и Уол вели себя настолько по-разному,
насколько это возможно для двух индивидумов одной породы. Уол был существом самонадеянным, властным, уверенным в своем превосходстве. Уипс же был пуглив, склонен к уединению и убежден в том, что все против него. Птицы отличались и внешне, так как Уол принадлежал к полярному подвиду и его юношеский плюмаж был почти чисто-белым, лишь слегка тронутым черными крапинками. Уипс же был желто-черно-коричневый, а перья его всегда выглядели потертыми и потрепанными на концах.
Эта пара принадлежала к числу самых удивительных живых существ, которых я когда-либо знал. Они доставили мне много радостей, но превратили жизнь Матта в сущий ад.
Совы под ногами
Когда совята поселились в нашем семействе, им было менее чем по шесть недель, но они уже обещали стать крупными птицами. Мои родители никогда не видели взрослой большой ушастой совы и не имели ни малейшего представления о том, насколько величественными они станут со временем, а я об этом тактично умолчал. Тем не менее мама не утвердила мой план держать двух самых новых и самых юных членов нашей семьи в моей спальне, хотя я предупредил ее, что птицы могут пропасть и в случае если их будут держать вне дома, над ними нависнет угроза нападения со стороны собак и кошек.
Мама задумчиво посмотрела на когти, которые поджимали бедные, недавно оперившиеся птенчики -- когти уже длиной в три четверти дюйма, -- и высказала свое решительное убеждение в том, что при ссоре с этими совами кошкам и собакам придется несладко. А что касается роковой возможности этим малюткам пропасть -- мама всегда была неисправимой оптимисткой.
В конце концов, как всегда, папа уладил проблему размещения сов: он помог мне построить на заднем дворе большой вольер с проволочной сеткой. Этим вольером пользовались только несколько месяцев, так как скоро он стал ненужным.
Прежде всего, совы не собирались удирать из своего нового дома.
Каждый день я выносил их порезвиться на газон, и они не пытались улетать в родные места.
Их явно не прельщала необеспеченность вольной жизни. Раз или два я случайно оставлял птенцов на дворе одних, и, решив, что их бросили, совы решительно и самостоятельно входили в дом. Сетки на дверях не были для них преградой, так как медная сетка просто словно папиросная бумага расползалась от цепкого прикосновения их могучих когтей. Сквозь прорванную сетку обе совы вваливались на кухню, тяжело дыша, с укором поглядывая через плечо на широкий внешний мир, где ждала их нежеланная свобода.
Естественно, что клетка на заднем дворе стала не столько средством удержать сов с нами, как средством удержать их на некотором расстоянии от нас.
Мои два птенчика были такие разные. Уол, главенствующий в этой парочке, невозмутимо самонадеянный материалист, не сомневался в том, что никто в целом мире ему не страшен. Уипса же, нервную, непоследовательную в поступках птицу с неустойчивыми настроениями, мучили смутные страхи. Уипс был настоящий неврастеник, и, хотя его собрат научился правильному поведению в доме за несколько недель, с Уипсом никогда нельзя было быть уверенным в сохранности и чистоте мебели и ковров.
Когда им было три месяца и они почти достигли размеров взрослых птиц (хотя клочья детского пуха все еще висели на их перьях), Уол подтвердил первоначальное мнение мамы относительно его способности обороняться. В возрасте трех месяцев в нем было около двух футов росту, а размах крыльев приближался к четырем футам. Когти, острые как иглы, отросли длиной в дюйм и в сочетании с крючковатым клювом служили Уолу грозным оружием.
Как-то летним вечером он был раздражен ссорой, случившейся у него с Маттом. Когда стемнело, наш Уол отказался спуститься с высокой ветки тополя, чтобы отправиться спать в надежную безопасность клетки. Мы никак не могли уговорить его спуститься и в конце концов оставили на дереве, а сами легли спать.
Зная кое-что о жестокости охотящихся ночью кошек Саскатуна, я беспокоился за него и спал, чутко прислушиваясь одним ухом к тому, что творится снаружи.
Начинало светать, когда я уловил приглушенные звуки возни на заднем дворе. Я выпрыгнул из постели, схватил ружье и выскочил на улицу через парадную дверь.
К моему ужасу, Уола не было видно. Тополя стояли пустые. Предполагая худшее, скользя по росистой траве босыми ногами, я помчался за угол.
Уол неподвижно сидел, сгорбившись на ступеньках крыльца черного хода, выражая всей своей осанкой сонное удовлетворение. Картина едва ли могла быть более мирной.
Только когда я приблизился вплотную и начал выговаривать ему за тот риск, которому он подверг себя, я увидел кошку.
Уол сидел на ней. Его перья были распушены, как это бывает у спящих птиц, так что от кошки видны были только голова и хвост. Тем не менее этого было достаточно, чтобы понять, что кошке уже ничем нельзя помочь.
Уол протестовал, когда я отдирал его от несчастной жертвы.
Он наслаждался теплом своей подставки для ног. так как кот сдох всего лишь несколько мгновений тому назад. Я поспешил отнести останки к ограде сада и там быстро закопал их, так как узнал в них большого рыжего кота, жившего на той же улице через два дома от нас. Его хозяин, крупный мужчина с громким и резким голосом, недолюбливал мальчишек.
Рыжий кот был первым, но не последним из семейства кошачьих, кто ошибался относительно возможностей Уола. Со временем тайное кладбище в дальнем конце сада переполнилось останками кошек, которые принимали Уола за какую-то разновидность курицы, а следовательно -- за вполне доступное мясо.
Собаки тоже не представляли собой проблемы для моих сов. Довольно неохотно, поскольку он явно завидовал пернатой парочке, Матт стал защищать их от других представителей своего племени. Несколько раз он спасал Уипса от зубастой пасти, а Уолу его защита и вовсе не требовалась. Как-то под вечер одна немецкая овчарка, самая самоуверенная из всех задир -- она жила недалеко от нашего дома, -- обнаружила Уола на земле и бросилась к нему с кровожадными намерениями. Это была удивительно односторонняя битва.
Уол потерял пригоршню перьев, а собаке потребовался ветеринар, и много недель после этого пес переходил на другую сторону улицы, чтобы не пройти слишком близко от нашего дома -- и от Уола.
Несмотря на его грозные бойцовые качества, Уол редко бывал нападающим. Другие животные, которые, подобно человеку, развили в себе противоестественную кровожадность, сопутствующую цивилизации, нашли бы сдержанность Уола совершенно непостижимой, так как он пользовался своим могучим оружием только для самозащиты или для того, чтобы наполнить свой желудок, но никогда не нападал ради удовольствия убить. За его сдержанностью не стояла никакая моральная или этическая философия -- один только неоспоримый факт: убийство ради убийства не доставляло ему никакой радости. Однако возможно, что, если бы он и его потомки прожили достаточно долго в человеческом обществе, они стали бы такими же кровожадными и такими же жестокими, какими мы считаем всех других плотоядных, кроме нас.
Кормление сов не составляло проблемы. Уипс ел все, что клали перед ним, очевидно согласно своему убеждению, что каждая его еда -- последняя. Будущее всегда рисовалось ему в мрачных тонах -- такая уж у него была пессимистическая натура. Уол же, наоборот, был более требовательным. Яйца вкрутую, бифштекс по-гамбургски, холодный ростбиф и домашнее печенье с инжиром были его любимой пищей.
Иногда этот оптимист снисходил до того, чтобы растерзать и съесть гофера, пойманного силком соседского мальчишки где-нибудь в прерии за городом; вообще же он не находил удовольствия в поедании диких животных -за одним примечательным исключением.
Ученые, которым все положено знать лучше других, говорят, что скунс не имеет естественных врагов. Это одно из тех недоказанных утверждений, которые создают ученым дурную репутацию.
