Книги Судей - Эдвард Фредерик Бенсон
Гармония подобная живет
В бессмертных душах; но пока она
Земною, грязной оболочкой праха
Прикрыта грубо, мы ее не слышим[16].
– Но мы же говорим не о материальных душах, – возразил я.
– Откуда вы знаете? – спросила она. – Отчего звезды не могут петь? Морозной ночью кажется, что они поют. И почему некоторые механические средства не могут проникнуть сквозь мутный покров так, чтобы мы могли их расслышать? Ваш прибор в некотором роде может это делать, благодаря чему мы знаем, что происходит, например, в мюзик-холле. Сто лет назад любой ученый сказал бы, что мы, в этой комнате, не можем услышать оркестр в «Савойе». Но сегодня это не только возможно, но и чрезвычайно легко. И то, что нам сегодня кажется чистой фантастикой, через сто лет станет главой из учебника для начинающих.
– И это все? – спросил я.
– Нет, дорогой мой, разумеется, это не все, – сказала она. – Весь наш научный прогресс сегодня и, возможно, в ближайшие годы – это всего лишь разбег человека, набирающего скорость для прыжка. Всюду твердая земля, а потом прыжок через непреодолимую, как нам кажется, пропасть. Возможно, сегодняшним достижением науки мы назовем проникновение на ту сторону и установление связи с тем, что находится там…
– А что, если там ничего нет? – заметил Хью.
– Я вижу, что вы в этом не уверены, – сказала Дороти. – И допускаю, что было бы спокойнее иметь какое-то определенное доказательство, пусть и незначительное. Я имею в виду то, что можно объяснить только проникновением на ту сторону – в пропасть смерти. Как я жду такого доказательства после смерти моего Нормана! Мы договорились: тот, кто умрет первым, должен сделать все возможное, чтобы связаться с тем, кто остался. Но пока не произошло ничего, что убедило бы меня: да, это именно он.
– Вы обращались к медиумам? – спросил Хью.
– О, к десяткам медиумов! И большинство из них притворялись, что тут же связались с ним и передавали от него всевозможные сентиментальные и назидательные сообщения; якобы он очень занят и очень счастлив. В их словах было какое-то благочестие воскресной церковной школы, непохожее на Нормана; и если подобные вести приходили от него, должно быть, он сильно изменился, и я чувствовала, что едва ли его узнаю, когда присоединюсь к нему. Раз или два мне говорили вещи, которых не мог знать медиум: сведения о его жизни на земле, которые были верны и которые могла знать одна я. Но, как и было сказано, я-то знала эти вещи, и медиум, вероятно, выяснил их у меня посредством телепатии, а не от Нормана посредством духовной связи. Меня удовлетворит только одно доказательство: медиум должен сказать то, что неизвестно никому на земле, и это впоследствии окажется правдой. Все остальное можно объяснить телепатией между живыми. Очень интересно и совершенно неожиданно… Но таковы многие колдовские фокусы, и они не доказывают выживания человеческого духа после смерти. – Дороти рассмеялась. – Но я давно не хожу к медиумам, – сказала она. – Мне не нравится сидеть в темноте с мужчиной или женщиной, которые входят в транс и становятся воплощениями египетской принцессы или кардинала Ньюмена. Медиумы часто выбирают ужасных выдающихся людей. А снобизм в духовном мире неуместен.
– Расскажите еще о науке, что похожа на человека, который бежит, дабы набрать скорость для прыжка, – попросил я.
– Вот как, полагаю, будет преодолена эта пропасть, – сказала она. – Несмотря на сопротивление большинства ученых, которые отказываются исследовать все психическое и потешаются над феноменами, ничего не понимая в них и не собираясь их изучать, считая коктейлем из мошенничества и фантазий. Никто из них и понятия не имеет, из чего сотворен сам материальный мир; они поворачиваются спиной к той стороне, откуда может пролиться свет. Но, несмотря на это, они вынуждены бежать и перепрыгивать через самый край материального мира в то, что они называют сверхъестественным.
– Сверхъестественное! – воскликнул Хью. – Такого понятия нет.
– Что вы имеете в виду? – спросила Дороти.
Хью минуту хмуро смотрел в огонь.
– Я имею в виду, что нет никакой пропасти, – сказал он. – Нет края материального мира. Он, словно мыс, простирается в огромное неизвестное море психических явлений. И море обрушивается на землю, заполняя бесчисленные заливы и протоки… Все множество явлений, каким бы оно ни было разнородным, должно представляться нам единством.
– Так если, – осмелился вмешаться я, – если призрак, образ кого-то, кто мертв и кого вы когда-то знали, возникнет в воздухе между нами, – вы не назовете это сверхъестественным, а сочтете лишь естественным феноменом, образовавшимся в соответствии с неким естественным законом, о котором мы практически ничего не знаем?
– Именно так! Осмелюсь сказать, он не будет скован временем и пространством так, как якобы скованы мы. Это неверно. Время – в крайнем случае, легкий туман, окружающий нас в вечности. Привычные нам время и пространство могут оказаться всего лишь легкими облачками посреди бесконечности. Жизнь, чем бы она ни была, возможно, не имела начала. Должно быть, существует некий творческий импульс, из-за которого ты не можешь вернуться в нулевую точку, и поэтому не можешь, как бы далеко ни зашел, проникнуть в ничто.
Дороти снова рассмеялась.
– Ради бога, давайте не будем рассуждать абстрактно! – воскликнула она. – От абстракций у меня кружится голова, я женщина практичная. Давайте вернемся к теме. В бытии, кажется, есть пропасть, и мы зовем ее смертью. Но я не могу поверить, будто это в самом деле пропасть. Мы просто несколько отходим в сторону… Я придумаю опыт, который позволит вам двоим после моей смерти понять, что я просто отошла в сторону… Я хочу показать вам кое-что настоящее, а не передать благочестивые уверения, будто я занята, счастлива и продолжаю работать с кардиналом Ньюменом и египетскими принцессами. И, полагаю, я придумала испытание, которое, когда придет время, окажется убедительным.
– Невозможно, – сказал я. – Вы не сможете установить с нами связь после смерти, вы не можете сообщить нам ничего, что мы не могли бы знать и о чем не могли бы догадаться, основываясь на знакомстве с вами.
– Мой дорогой, успокойтесь и послушайте. Я возьму маленькую шкатулку и положу в нее несколько предметов. Никто кроме меня не будет знать, что лежит внутри: может, ключ, или цветок, или кольцо, или лист бумаги с написанными на нем словами, карандаш, фотография, резинка, шнурок от ботинка, монетка, карта, камешек, булавка для галстука, печенье, книга… Я могу выбрать что угодно. Что ж, когда я сделаю выбор, я запечатаю
