Алан Маршалл - В сердце моем

- А что, - ведь и ты с ним когда-то гуляла. Мэйбл умолкла, погрузившись в воспоминания, не позволявшие ей отчитать Бидди как следует.

- Надо будет предупредить ее, - сказала Бидди.

Лила и Сэди присоединились к отдыхавшим девушкам. Лиле было лет пятнадцать, у нее были мягкие белокурые волосы и почти детская фигурка.

Она присела рядом со мной; когда я улыбнулся ей, она смутилась, и я почувствовал, что она не способна ответить мне такой же дружеской улыбкой. В замешательстве она отвернулась и стала смотреть на Сэди. Подруга продолжала прерванный разговор.

- Почти целых две недели он каждый вечер поджидал меня на углу,

- О ком ты говоришь? - с интересом спросила Мэйбл.

- О том парне, который приезжает за тобой после работы в своей машине, чтобы отвезти домой? - вмешалась Бидди.

- Ага, - подтвердила Сэди.

- Почему же ты не хочешь поехать с ним? - спросила Бидди.

- Я бы не заставила себя ждать, - сказала Мэйбл.

- Неужели? Чтобы потом возвращаться домой пешком? - заметила Сэди.

В ее голосе звучал цинизм, - видно было, что она хорошо знает, чем кончаются подобные прогулки.

- Днем он с тобой ничего не сделает, - сказала Бидди, - пока не стемнеет, ты в безопасности.

- Да, конечно, но он предлагает сначала поужинать где-нибудь.

- Ну, - всегда можно заставить его что-то рассказать, можно сидеть нога на ногу, можно курить и держать сумку на коленях... - Бидди готова была дать еще множество советов, но Сэди ее перебила:

- Довольно трудно болтать без умолку, если в мыслях у тебя одно - что он сейчас сделает. А в машине только об этом и думаешь. Вдруг он свернет в какой-нибудь пустырь. И как бы это помешать ему остановить машину, прежде чем доедем до нашей калитки. Смогу ли я с ним справиться? Запомни: эти кавалеры на одну ночь знают все ходы и выходы. На этой неделе у него ты, а на следующей уже другая. Думаешь, они станут слушать о том, что ты хочешь учиться играть на пианино или что-нибудь в этом роде? Все они на один лад, не дают тебе прохода, пока ты не уступишь, ну а акушерку искать, чтобы она тобой занялась где-нибудь в темной каморке, тебе уж придется самой: кто тебе тогда поможет?

- А почему бы не пойти к маме? - робко произнесла Лила, желая показать, что и она кое-то смыслит и что такие разговоры ей не в новинку.

Ее слова были встречены смехом:

- Вот-то было бы представление, - сказала Мэйбл. - Воображаю, как набросились бы на тебя старики.

- Если тебе когда-нибудь придется обратиться к матери, - сказала Сэди, положив руку ей на плечо, - знай наперед, что она тебе ничем не поможет. Она от тебя отвернется, - а зачем это тебе надо? Стоит только рассказать ей о своих похождениях в парке - и пиши пропало. Добром это не кончится.

Лила повесила голову.

- Мужчины! - прошептала Мэйбл, о чем-то задумавшись. - Мужчины!

- А как твой кавалер, Мэйбл? - спросила Бидди.

- Ты имеешь в виду Леса? Все хорошо.

- Ты с ним часто видишься? - спросила Сэди.

- Каждую среду - вечером.

- А по другим дням вы не встречаетесь?

- Нет.

- Значит, он женат.

- Ничего подобного.

- А он не говорит тебе, почему вы не можете видеться чаще?

- Он занят на работе.

- Чепуха! Все они это говорят.

- Я уверена, что он не женат. - В голосе Мэйбл звучала тревога.

- Сколько ему лет?

- Года тридцать три. - Конечно, женат. Это тот парень, с которым я тебя встретила в прошлую среду, верно?

- Да.

- По виду он явно женат. Выглядит усталым. Давно не стрижен, донашивает свой свадебный костюм. Он хоть раз приглашал тебя в кино?

- Он не любит кино.

Сэди иронически рассмеялась:

- Не любят кино женатые. Боятся, что их кто-нибудь там увидит. А где он живет?

- В Футскрэй.

- Ты знаешь, на какой улице?

- Нет, я никогда его не спрашивала. Конечно, он бы

мне сказал.

- Спроси у него улицу и номер дома, скажи, что тебе хотелось бы как-нибудь написать ему. Пари держу, - он тебя отошьет.

- Никогда он этого не сделает.

- А ты попробуй.

- Обязательно попробую.

Прозвенел звонок. Через пять минут он зазвонит снова, и тогда девушки уже должны будут стоять у своих машин, в ожидании, когда завертятся шкивы и заработают приводные ремни.

Девушки встали и пошли к воротам. У входа образовался затор - задние положили руки на плечи стоявших впереди и, медленно переставляя ноги, двигались, словно узники, устремив взгляд на мрачное здание фабрики, где их ждали пока еще безмолвные машины.

Я стоял позади, рядом с Лилой Хэйл, что-то искавшей в своей сумочке.

- Итак, снова за работу, - сказал я, безнадежно махнув рукой. - А на солнышке так хорошо!

- Еще бы!

- Вы здесь ведь недавно работаете?

- Всего четыре дня.

- Ну и как вам нравится?

- Да как вам сказать, - она помедлила, не зная, стоит ли говорить мне правду: ведь еще неизвестно, как я к этому отнесусь. - Не очень.

- Не очень, - повторил я и добавил: - И мне тоже.

- Но это работа, - твердо сказала она, словно кладя конец своим сомнениям и неудовольствию. ("Раз ты работаешь, а другие нет, - значит, тебе повезло", - говорил ее тон.)

- Работа-то работа, - сказал я, - да только хорошо бы иметь занятие по душе. Вот если бы вы, например, могли выбрать работу по своему вкусу - что бы вы предпочли?

- Я бы стала балериной.

- Вот это да! - воскликнул я. - Подумать только. Это было бы замечательно. А вы когда-нибудь видели балет?

- Нет, но у меня есть книжка о балете, там много всяких фотографий.

- И среди них, наверное, очень красивые?

- Да, балерины такие изящные, воздушные. Можно подумать, что они ничего не весят. Они совсем особенные, непохожие на других.

- Они очень много занимаются, - сказал я.

- Да, и мама тоже так говорит.

- А почему вы не пошли учиться, раз вам так нравится балет?

- Слишком дорого. Но я танцую дома. И уже многому выучилась. Смотрю на фотографии и танцую.

- Правильно, - сказал я. - Танцуйте, как они. Прыгайте и кружитесь. - Я помахал руками. - Как будто у вас выросли крылья. Я могу без конца смотреть на фотографии балерин и мечтать. Иногда я и сам чувствую себя легким, воздушным - как вы говорите, и тогда мне кажется, будто я порхаю на сцене под звуки музыки.

Лила бросила на меня быстрый взгляд. На лице ее отражалось удивление и радость. Мимолетная улыбка преобразила ее лицо.

- И у меня бывает такое ощущение, - воскликнула она. - Как, странно! Подумать только, что и вам так кажется - точь-в-точь как мне.

Она смущенно засмеялась:

- Наверное, это глупо.

- Ничего глупого тут нет, - сказал я.

- Не-ет, - протянула она с сомнением в голосе, а затем решительным тоном заявила: - Я накоплю денег и буду учиться.

Лила на минуту задумалась, оживление ее погасло, и она тихо сказала:

- Только тогда я буду уже старой. В той книжке сказано, что надо начинать учиться с детских лет.

- Вы ведь получаете двенадцать с половиной шиллингов?

- Да, но мама оставляет мне только половину. Последние замешкавшиеся девушки исчезали за дверью фабрики.

- Мне надо идти.

Она побежала вслед за подружками и скрылась из виду.

Я же пошел в свою контору и сел за стол. Глаза бегали по колонкам цифр, но в ушах по-прежнему звенели девичьи голоса; я продолжал слышать их и назавтра, и во все последующие дни, и они словно голос совести определяли каждую мою мысль, каждый мой шаг.

Под крышами фабрик в широко раскинувшихся промышленных пригородах Мельбурна работало очень много молоденьких девушек. Все они постепенно, шаг за шагом, постигали уроки жизни, пока наконец у них не складывались взгляды, определявшие их поступки. Они выносили свои знания из секретов, поверявшихся шепотом на школьном дворе, из признаний подруги, сидевшей с ними за одной партой, из рассказов, услышанных во время перерыва во дворе фабрики, из встреч с присяжными соблазнителями, поджидающими девушек в своих машинах и в подъездах домов, из захватанных книжек, которые передавались из рук в руки и вели к пропасти.

Знания, таким путем приобретенные, не просвещали ум, не поощряли талант, не вдохновляли на благородное дело, не утверждали истинных ценностей. Складывая их, как кирпичики, девушки воздвигали в своей душе крепость, тщетно надеясь укрыться за ее стенами, когда на них наступало одиночество, одолевали мечты, когда от них требовали подчинения общим правилам, когда их терзала зависть и, наконец, когда они испытывали отчаянную потребность быть любимыми.

О, как ты красив, Рон Хьюз! Ты крепок и силен, и твои руки оградят меня от беды. Ты ведь не причинишь мне зла, когда мы останемся вдвоем в темноте, правда, Рон Хьюз? И не бросишь потом меня плакать в потемках, одну-одинешеньку, пока ты любезничаешь с другой?

Все, что о тебе говорят, Рон Хьюз, - ведь это же ложь? Я верю только твоим словам. Я верю тебе. Я хочу верить тебе. Я не могу не верить тебе!

Нет, совсем по-иному следовало познавать жизнь этим девушкам. Может быть, ее тайны должны были открываться им в песне, веселящей душу и радующей тело, или об этих тайнах должен был поведать им кто-то мудрый и чуткий?