Джон Голсуорси - Девушка ждёт
– Но, Динни, постой…
Динни перешагнула через гору муслина, опустилась на колени и обняла мать.
– Я взволнована не меньше тебя, – сказала она, – хоть и немного иначе – ведь не я его родила. Но, мамочка, ей-богу же, все будет хорошо. Джин – удивительное создание, а Хьюберт влюблен в нее по уши. Ему это пошло на пользу, а уж она постарается, чтобы он чего-то в жизни добился.
– А деньги?
– Они на папу не рассчитывают. Как-нибудь сведут концы с концами, а детей рожать сразу не обязательно.
– Пожалуй. Но все это так неожиданно. К чему такая спешка?
– Чутье подсказало, – прижав к себе худенькое тело матери, добавила Динни, – а у Джин его хоть отбавляй. Хьюберт сейчас и правда в очень трудном положении, мама.
– Да, это меня пугает, и я знаю, что отца тоже, хоть он ничего и не говорит.
Ни та, ни другая не захотели высказать свою тревогу откровеннее, и они принялись совещаться, где поселить влюбленную пару.
– Но почему бы им не пожить здесь, пока все не устроится? – спросила леди Черрел.
– Им будет интереснее мыть посуду самим. Самое важное сейчас – занять чем-нибудь Хьюберта.
Леди Черрел вздохнула. Да, ни писание писем, ни садоводство, ни заботы по хозяйству, ни заседания деревенских благотворительных комитетов, конечно, нельзя назвать интересным занятием, а для молодежи, которая не делает и этого, Кондафорд покажется уж совсем тоскливым.
– Да, развлечений у нас тут мало, – сказала она.
– Вот и слава богу, – пробормотала Динни, – но я чувствую, что Хьюберту сейчас нужна более бурная жизнь, и он найдет ее с Джин в Лондоне. Они могут снять дешевую квартиру. Это ведь ненадолго. Словом, мамочка, сделай вечером вид, будто ты ничего не знаешь, а мы будем знать, что ты знаешь. И у всех на душе будет спокойнее.
И, поцеловав грустно улыбавшуюся мать, Динни ушла.
Наутро заговорщики встали чуть свет. По словам Джин, Хьюберт выглядел так, словно ему предстояла скачка с препятствиями; у Динни вид был решительный, но лукавый, у Алана – деловитый, в нем начинал пробуждаться настоящий шафер. Одна только Джин казалась невозмутимой. Они поехали в коричневой спортивной машине молодых Тасборо, по дороге высадили Хьюберта на станции и отправились дальше, в Липпингхолл. Машину вела Джин. Динни и Алан сидели сзади.
– Динни, – начал молодой Тасборо, – а почему бы и нам с вами не запастись разрешением на брак?
– Вы думаете, оптом будет дешевле? Ведите себя прилично. Вы уйдете в море и позабудете обо мне через месяц.
– Неужели у меня такой вид?
Динни взглянула на его загорелое лицо.
– В профиль, да.
– Перестаньте же наконец шутить!
– Не могу; я так и вижу, как Джин срезает у отца локон и приговаривает: «Ну-ка, папа, благослови меня, а не то я выстригу тебе тонзуру», – а тот отвечает:
«Гм… ст-р-анно… не ожидал!..» – а Джин – чик другой локон и говорит: «Значит, все в порядке; ты мне даешь сто фунтов в год, не то прощайся с бровями!»
– Джин – сущее чудовище. Обещайте хотя бы, что не выйдете ни за кого другого!
– Ну, а если я встречу кого-нибудь и он мне ужасно понравится, – неужели вы хотите, чтобы я погубила свою молодую жизнь?
– Хочу.
– Герой кинофильма ответил бы иначе.
– С вами и святой потеряет терпение.
– Но вы же не святой, а лейтенант флота. Да, кстати: я сегодня читала изречения на четвертой колонке «Таймса». Какой отличный получится шифр из «Песни песней» или из книги пророка Исайи. «Два сосца твои, как двойни молодой серны, пасущиеся между лилиями» может означать: «Восемь немецких линкоров в Дуврской гавани. Спешите». А «змей, прямо бегущий, и левиафан, змей изгибающийся» означало бы «эскадрой командует Тирпиц» и так далее. Никто бы не сумел без ключа разгадать такой шифр.
– Я поеду побыстрее, – сказала, оглядываясь, Джин.
Стрелка спидометра подскочила до сорока… сорока пяти… пятидесяти…. пятидесяти пяти… Моряк взял Динни под руку.
– Еще немного – и нам крышка. Но это такой соблазнительный кусочек дороги.
Динни сидела с натянутой улыбкой; она терпеть не могла слишком быстрой езды и, когда Джин снова сбавила скорость до обычных тридцати пяти миль, жалобно сказала:
– Джин, у меня старомодные внутренности.
В Фолуэле она наклонилась вперед.
– Я не хочу показываться в Липпингхолле. Пожалуйста, поезжай прямо к вашему дому и спрячь меня где-нибудь, пока не разделаешься с отцом.
Укрывшись в столовой, Динни стала с любопытством разглядывать портрет, о котором рассказывала Джин. Внизу была надпись: «1553, Кэтрин Тастборо, née[26] Фицгерберт, лет от роду 35; супруга сэра Уолтера Тастборо».
Это пожелтевшее от времени лицо над брыжами, кольцом охватившими длинную шею, и правда могло быть лицом Джин лет через пятнадцать, – тот же заостренный к подбородку овал, те же продолговатые колдовские глаза под темными ресницами; даже руки были точной копией бронзовых рук Джин. Как сложилась жизнь этой удивительной прабабки, знают ли это сегодняшние Тасборо, и не повторит ли ее судьбу Джин?
– Как похожа на Джин, правда? – сказал молодой Тасборо. – Судя по всему, она была молодчага; говорят, инсценировала собственные похороны и бежала из Англии, когда Елизавета взялась за католиков в шестидесятых годах шестнадцатого века. Знаете, какая судьба ожидала тогда каждого, кто служит мессу? Выпустить кишки считалось сущим пустяком. Христианская религия! Нечего сказать! Наверно, эта дама не зевала. Держу пари, что ее не раз штрафовали за быструю езду.
– Какие новости с фронта военных действий?
– Джин отправилась в кабинет со старым номером «Таймса», полотенцем и ножницами. Остальное покрыто мраком неизвестности.
– Откуда бы нам подсмотреть, как они будут выходить из кабинета?
– Сядем на лестницу. Они нас не заметят, если не пойдут наверх.
Они вышли в холл и сели в темном уголке лестницы, откуда сквозь перила видна была дверь кабинета. Затаив дыхание, как в детстве, Динни ждала, не спуская глаз с этой двери. Вдруг оттуда появилась Джин с газетным кульком в одной руке и ножницами в другой и сказала, обернувшись назад:
– Помни, папочка, сегодня тебе нельзя выходить без шляпы.
В ответ послышалось нечто нечленораздельное, и дверь закрылась. Динни перегнулась через перила.
– Ну, как?
– Все в порядке. Немножко поворчал, – неизвестно, кто его теперь будет стричь и прочее, да и брак без оглашения он считает не совсем приличным; но сотню в год дает. Когда я уходила, он набивал трубку. – Она постояла, разглядывая кулек. – Ну, и зарос же он. Сейчас пообедаем, Динни, а потом двинемся.
За обедом священник был галантен, как всегда, и Динни смотрела на него с восхищением. Этот пожилой вдовец вот-вот лишится единственной дочери, которая несет все хлопоты по дому и приходу и даже стрижет отца, и все же он остается невозмутимым и даже не жалуется. Чем это объяснить – воспитанием, добродушием или чувством облегчения, совсем недостойным христианина? Этого Динни не могла решить, и сердце ее сжалось. Скоро на его месте окажется Хьюберт. Она внимательно посмотрела на Джин. Да, эта тоже сумеет справить собственные похороны, если не чужие; но командовать она будет грациозно, не надсаживая горла, и никогда не станет вести себя как вульгарная кумушка. Эх, если б у них с Хьюбертом хватило чувства юмора!
После обеда священник отвел Динни в сторону.
– Моя милая Динни, – если вы разрешите вас так называть, – что вы на это скажете? И что говорит ваша матушка?
– Нам обоим это напоминает детский стишок: «Филин и кошечка поехали кататься по морю…»
– «…в красивой зеленой лодочке». Все это так, боюсь только, что у Джин и вашего брата нет «целой кучи денег», как у филина и кошечки. Однако, – добавил он задумчиво, – Джин хорошая девочка и очень… м-м… энергичная. Я рад, что наши две семьи снова… м-м… соединятся. Мне ее будет недоставать, но нельзя же быть… м-м… эгоистом.
– Не знаешь, где найдешь, где потеряешь, – рискнула сказать Динни.
В голубых глазах священника мелькнул веселый огонек.
– Да, – сказал он, – нет худа без добра. Джин не хочет, чтобы я был посаженым отцом. Вот ее метрика на случай… м-м… если возникнут вопросы. Она совершеннолетняя. – Он передал Динни пожелтевшую бумажку. – Господи боже мой! – вздохнул он от души. – Господи боже мой!
Динни так и не решила, стоит ли его жалеть. Скоро они снова отправились в путь.
Глава четырнадцатая
Высадив Алана Тасборо у дверей его клуба, обе девушки поехали дальше в Челси. Телеграммы Динни не посылала, надеясь на свое счастье. У дома на Окли-стрит она вышла из машины и позвонила. Дверь открыла пожилая горничная, лицо у нее было испуганное.
– Миссис Ферз дома?
– Нет, мисс, дома капитан Ферз.
