Крик коростеля - Владимир Анисимович Колыхалов
Старший Ондатр мучился совестью. Но он и не мог предположить даже, во что впоследствии выльется это невольное соглашательство, чего оно потом будет стоить Боброву.
За поздним чаем на «Гарпуне» Ника Фролкин распространялся по поводу своей мягкости к Смагину и Абрамцеву.
— Как ты хочешь, Александр Константинович, но я считаю, что нам нельзя быть такими суровыми, неуступчивыми. Если каждого по голове будем бить — изжуют нас и выплюнут, как урючные косточки. В прошлом году меня даже грозились убить…
— Но не убили же! — хмыкнул ехидно Бобров.
— А ты этого ждешь? — покраснел Ника, но улыбку изобразил.
— Да не тронут тебя, Никита Сергеевич! — ответил капитан-инспектор. — Живи да здравствуй, играй в поддавки. Одно не ясно мне: как ты думаешь дальше службу со мной вести, водоемы наши обширные патрулировать? Браконьер — не воробышек, сам к окошку не прилетит. За ним гоняться надо, хватать и держать.
— Знал бы ты, сколько на нас зла накоплено! — продолжал Фролкин скулежно. — Нарушителей — сотни, нас — четверо. Не на равных тягаемся.
— С таким отношением, Никита Сергеевич, самый раз подать заявление об увольнении по собственному желанию, — сказал Бобров усмехаясь.
— И без заявления любого из нас могут освободить, — пробурчал Ника, собрался и ушел спать.
После чая капитан и механик вышли из каюты на палубу, подняли трап, мотолодки, спустились в дизельную отчерпать в специальную емкость подсланевые воды. Работали молча. Механик заметил:
— Тесное вышло сегодня у нас взаимодействие! Какой он все-таки человек, начальник наш!
— Трус и корыстолюбец. От таких можно всякой пакости ждать. Да уж дождались…
Вернувшись в Медвежий Мыс из этого рейса, Старший Ондатр сделался молчаливым, вид у него был болезненный. В Панигатку из-за спада воды входить уже было нельзя. «Гарпун» поставили против рыбозавода.
Дома Александр Константинович узнал новость от
Ксении: минувшей ночью Глушаков спешно въехал в свой недостроенный особняк. Перед этим наскоро были вставлены стекла, сложена печь. Из трубы теперь валил дым, а в окнах по вечерам блуждали огни лампы-переноски: люстры еще не успели подвесить.
Вскоре вся округа знала, что Глушаков и его компания взялись писать и рассылать по инстанциям опровергательные бумаги, собирали под ними подписи угодников. В тех письмах медовых все три браконьера так расхваливались, что им надо было давать медали за трудовые подвиги. Это ж отцы поселка, гордость Медвежьего Мыса! А к ним придрались, опозорили. Собрались на природе ушицу сварить, а на них с пистолетами — тыкали в спину, запугивали!
Никто не тыкал, никто не запугивал и лишнего ничего в протокол не писал. Но почта угодников мутила воду до самого дна. С этими письмами много возились, мусолили. А тем временем материал по трем браконьерам передали в прокуратуру.
И карусель завертелась.
Первым делом подняли отчеты по изъятию ценной рыбы. У кого и когда, сколько и где отбирали? Куда поступала рыба потом? Бобров вел документы исправно, ухватиться тут было не за что. И это странным образом злило следствие. Дотошно, пристрастно хватались за всякие мелочи. Старший Ондатр предвидел: «В моей-то густой шерсти как раз и будут выискивать блох». Доходило до смехотворного.
— Вы таскали мешками со стрежевого песка от рыбаков гослова стерлядь и муксуна?
— Я ношу с собой только портфель!
— Стаж вашей работы в рыбоохране десять лет. Сколько вы съели за эти годы черной икры?
— Не считал! Если пересчитать все икринки, то много!
— А ведь это валюта…
— И непременное блюдо на приемах всех иностранных гостей!
— А вы человек дерзкий.
— Не отрицаю. Но характер ваших вопросов… Так и ждешь: «А чем занимался до семнадцатого года?»
Наветы даже намеком коробили душу Боброва. А от Фролкина сущая правда отскакивала горохом. Ника стрелял лосей с вертолета в Русановском лесу, когда еще состоял в пожарной охране. С местным егерем у него была стычка. Однако факт документами не подтверждался: Смагин в своем отделе упрятал концы хорошо.
Рейды прекратились, «Гарпун» сиротливо стоял на приколе под яром рыбозавода. Старший Ондатр, для которого безделье было острее ножа, спал на катере и нес вахту. Иногда к «Гарпуну» подходила краснощекая Любка, улыбалась и томно вздыхала.
— Одна гуляешь? — спрашивал ее без прежней шутливости Александр Константинович.
— Одна. Грустно, — призналась Любка и как-то сухо засмеялась.
— Погода на осень тянет.
— Да, отзвенели деньки нарымскими комарами! Скоро и ты катер на берег вытянешь.
— До этого еще далеко. А правда, давно ли страда сенокосная маяла жарой и гнусом…
…В конце августа Бобров узнал, что районный участковый рыбоинспектор Фролкин отпущен на два месяца в отпуск по приказу самого Низкодубова. Фролкин подыскал себе надежного напарника и подался на Стопудовое болото драть скребком клюкву.
А уродилась эта ягода в тех местах просто невиданная.
11
Ах, пора ты покосная…
Большая вода утекла в океан тогда вовремя, и на лугах за лето хорошо наросла трава. Покосники, всегда с нетерпением ждущие сенокос, дружно двинулись на отведенные места.
Не припоздал с выездом на луга и Старший Ондатр.
В Медвежьемысской рыбоохране был конь, которого здесь держали для зимних выездов, ведь браконьеры круглый год лезут на большие и малые реки. Летом им вольготнее: умчался на лодке — и следов нет. А зима, с ее обильными снегопадами, делает их уязвимее. По тем же протокам, курьям, белорыбным глубоким озерам, что находятся в пределах досягаемости, ездят инспектора смотреть лед, искать, что и где выставлено в запретных водах, долбить обнаруженные поды-проруби, вытягивать из-подо льда самоловы, ставные сети, фитили. На лошадке, само собой, далеко не разбежишься, но все не пешком. Унты с меховыми чулками, овчиный тулуп до пят, а еще лучше — собачья доха. В таком одеянии, подремывая, можно верст сорок проехать.
Давно Бобров теребил свою управу насчет «Бурана». Обещали выделить новый. Тогда, пожалуй, не нужен будет и конь. Но Александр Константинович коня продавать жалел. Конь был нужен инспекции для заготовки кормов, подвозки дров зимой. Нужда и в том, и в другом была у каждого: в селе живут, не в городе. Поразмыслив, Бобров решил и нынче поставить сена не только на бычка и корову, но и на сивку. Все заботы тут Александр Константинович взял на себя. У Фролкина крестьянской закваски не было.
Страда сенокосная Боброву была в радость. На лугах он хоть и выматывался, зато душой отдыхал, голова освежалась пойменными ветрами.
Траву Старший Ондатр валил сенокосилкой. По кустам и неудобицам выбивал густой пырей литовкой, сгребал на чистых местах конными граблями, а где нельзя было конными взять
