Жан-Луи Кюртис - Молодожены

-- Вы мечтатель, мой бедный Жиль, -- говорит Ариана. -- Вы все витаете в облаках. Вы поэт!

Ариане и Жилю так и не удалось перейти на "ты". Да они толком и не пытались.

-- Вы правы, -- говорит Жиль. -- Я не поэт, но, наверно, немного старомоден.

-- В этом твое обаяние, дорогой.

Тем временем они изучают меню, не зная, на каком из фирменных блюд остановиться: кролик по-охотничьи, или мясо в горшочке, или буридэ, или миронтонское жаркое? Ведь теперь модны простые, сытные блюда, приготовленные на добрых традициях старофранцузской кухни, питательные и без всяких там фокусов -- никаких американских салатов и бифштексов по-гамбургски, это едят в drugstores. В ресторане "Ар деко" ["Декоративное искусство" (фр.)] посетителей так и подмывает повязать салфетку вокруг шеи по обычаю коммивояжеров давних, довоенных лет. Говорят, принцесса Критская обожает буридэ... А вот и она сама! Честное слово! Нет, точно она, узнаешь ее, Вероника? С кем это она? Ну, конечно, с Фредди. То-то дня два назад в "Пари уикенд"... И Ариана дружески машет Фредди и даже посылает ему воздушный поцелуй. Шарль его тоже приветствует, а Фредди отвечает широкой улыбкой и элегантным жестом.

-- Вы знакомы? -- спрашивает Ариана Веронику. -- Да нет, не может быть. Ты его знаешь! Ну, Фредди, администратор ночных кабаре? Вот уже несколько недель, как они всюду появляются вместе.

-- А я думала, что она сейчас живет с... (называется имя известного миллионера).

-- Нет, это уже пройденный этап. Ты отстаешь от жизни, детка. Ну Фредди и ходок! Ну и мошенник! Он спит только с фирменными девчонками, да к тому же и титулованными. Я всегда ему говорю: "Фредди, ты король снобов".

-- Почему вы называете его мошенником?

-- Да потому, что он и есть мошенник, -- отвечает Шарль. -- Хоть ты и витаешь в облаках, ты, наверно, слышал об этом нашумевшем деле с песо.

-- Да, что-то слышал.

-- Так вот, это его работа. Наркотиками он тоже немножко подторговывает.

-- И он ни разу не завалился?

-- Что ты! (Шарль широко улыбается.) Он же хитер как змей, и у него большие связи. А кроме того, он сам работает на полицию разных стран. Думаю, что наводчиком он тоже бывает.

-- Нет, вы только поглядите, какое у Жиля выражение лица! -- восклицает Ариана. -- Нет, вы только поглядите! Он бесподобен.

-- Уж не скажешь ли ты мне, что ты шокирован?

-- Ничуть. Я считаю, что этот тип имеет право на существование и что принцесса нашла себе подходящего спутника. Просто я думал, что морда у него на редкость соответствует его занятиям.

Обе дамы протестуют. Ну что ты! Фредди очень привлекателен, очень сексапилен... Да и его успехи у женщин тому доказательство...

-- Хорошо, допустим, что это обольстительный сутенер. Но что он сутенер, у него написано на морде.

-- Ты в этом ничего не понимаешь, -- говорит Вероника.

-- Что там ни говори, он роскошный мужик! -- говорит Ариана подчеркнуто объективным тоном. -- Пусть мошенник, если вам угодно, но обаятельный мошенник.

-- Скажите, вы бы ему доверили ваши драгоценности?

-- Конечно, нет, но это не мешает ему быть очень симпатичным парнем.

-- Сдаюсь! Прошу вас только об одной милости: не знакомьте меня с ним.

Тон остается дружеским. На лицах -- улыбки. Они умеют собой владеть. Умеют жить. К тому же разговор вскоре переходит на другую тему, по которой легче договориться. Речь идет об американских неграх и о сегрегации в южных штатах. (Перемена темы вызвана появлением в ресторане красивой негритянки.) Ариана рассказывает, что на прошлой неделе она обедала "у друзей", она называет их фамилию, и среди приглашенных была одна знаменитая актриса (она и ее называет), разговор зашел о линчевании в штате Джорджия, сообщениями о котором были тогда полны все газеты. Ариана сказала, что видные деятели должны во всеуслышание протестовать против этих ужасов, и она обратилась к актрисе: "Вот вы, мадам, например, вы же представляете всю нацию". -- "Я? Но что вы хотите, чтобы я сделала?" -- спросила недовольная актриса. (Тут Ариана ее описывает: блондинка, матовая розовая кожа, выглядит на двадцать лет, роскошные драгоценности.) -- "То, что всегда делают, мадам, когда протестуют против несправедливости: чтобы вы вышли на улицу". -- "Вы хотите, чтобы я вышла на улицу?" -- "А почему бы и нет?" И Ариана, пренебрегая недовольством хозяина дома, подзывает лакея: "Будьте добры, принесите мне "Монд". Он приносит, и Ариана, отодвинув тарелку с икрой (Ариана, правда, не сказала, что там угощали икрой, но, судя по другим деталям, икру им наверняка подавали), -- итак, отодвинув тарелку с икрой, Ариана прочла вслух статью из "Монд", где описывалось это линчевание во всех подробностях, причем некоторые были действительно чудовищные, но она не пропустила ни одну. Актриса волновалась все больше и больше, хозяин дома тоже. "Вот этого я и добивалась, -- заканчивает Ариана. -- Встряхнуть этих светских людей, которые так легко забывают, что происходит вокруг них. Пробудить в них совесть". Она отпивает глоток бордо; и Шарль чуть ли не со слезами на глазах восхищенно глядит на свою красивую и мужественную супругу, которая не боится нарушить мирный обед в гостях, чтобы помочь угнетенным. Что касается Жиля и Вероники, то, похоже, они тоже под сильным впечатлением услышанного.

-- Вы правы, -- говорит Жиль очень серьезно. -- Люди недостаточно интересуются тем, что происходит вокруг. Я с вами согласен. Взять хотя бы атомное вооружение. Кто протестует? В Англии -- молодежь и Бертран Рассел. Во Франции -- никто. Однако это проблема, которой все должны...

-- Позовите, пожалуйста, метрдотеля. Где полоскательницы?.. Антуан, что здесь сегодня происходит? Нам полчаса не подают вина, забывают принести полоскательницы. Вы распустили людей, Антуан. Да, прошу вас. Спасибо, Антуан. Простите, Жиль, я прервала вас. Вы говорили: все должны... что?

-- ...Все должны быть обеспокоены радиоактивными осадками и тем арсеналом атомных бомб, который уже существует. Но создается впечатление, что либо людям на это наплевать, либо они смирились, настроены фаталистически. Протестует лишь жалкая кучка молодежи, да и то во Франции нет даже маршей против бомбы, публика как бы анестезирована всеобщим процветанием.

-- Спасибо, Антуан. Вероника, ты заметила, какие у них здесь красивые полоскательницы? Знаешь, где они их нашли? У Инно всего-навсего. Надо бы и мне их купить. Десять франков штука, это даром. Да, Жиль, вы говорили о походах против бомбы?.. Да, конечно. Но вы не считаете, что это несколько отдает... (она делает паузу, чтобы почувствовали юмор) фольклором?

-- Фольклором? -- переспрашивает Жиль, растерявшись: она употребила это слово в таком странном контексте.

-- А я все же думаю, -- говорит Ариана, -- если хочешь что-то изменить -- нужна сила. Разве нет?

-- Никто не протестует, -- -говорит Шарль, -- потому что нет людей с достаточным нравственным престижем, чтобы возвысить голос протеста. Нам недостает такого человека, как Камю.

-- Да, к примеру, -- говорит Жиль. -- Но ведь есть еще Сартр. Почему он молчит? Да, Камю, наверно, высказался бы против бомбы.

-- Он непременно бы это сделал, можете не сомневаться, -- говорит Ариана иронически-снисходительным тоном.

-- А ведь прежде вы очень его любили, -- замечает Жиль с улыбкой. -Куда больше, чем я. Похоже, ваше увлечение прошло.

-- Увлечение Камю? У меня? -- недоумевает Ариана, подняв брови. -Откуда вы взяли?

-- Однако мне кажется, я слышал, как вы когда-то говорили про "Чуму", будто это...

-- Да никогда в жизни! Это вам приснилось. Либо вы путаете меня с Шарлем, который действительно любил Камю. Возможно. Но я -- нет. Конечно, что и говорить, это был весьма достойный человек, в нравственном плане даже безупречный, тут я не спорю.

-- Вы, видно, читали статью, которая была напечатана в "Литературе" год или два назад?

-- Статью? -- спрашивает Ариана уже холодным тоном. -- Что-то не помню. Должно быть, я ее не читала. Впрочем, к тому времени у меня уже сложилось мнение о Камю.

И Ариана продолжает говорить о Камю. Она подчеркивает, что он прославился десять -- пятнадцать лет тому назад по причинам, лежащим "вне литературы", но что теперь уже можно правильнее оценить его место в национальной сокровищнице. Говорит она все это профессорским тоном, словно стоит на невидимой кафедре. Жиль с интересом наблюдает за ней. Украдкой он поглядывает и на Шарля. Шарль закрыл глаза, на скулах вздулись желваки. Но так как монолог Арианы затягивается, он приоткрывает глаза и слегка откидывает голову назад. Между веками струится голубой, отливающий сталью, неумолимый взгляд.

После окончания лекции, на протяжении которой Камю был подвергнут вивисекции, оклеен всевозможными этикетками и заключен в маленький саркофаг, разговор возвращается к более невинным темам, хотя и продолжает вертеться вокруг эстетических вопросов: выдаются оценки, выносятся окончательные суждения. По поводу пьесы Женэ Ариана заявляет, что каждый просвещенный француз шестидесятых годов обязан ее посмотреть. Попутно она мимоходом расправляется чуть не с полдюжиной известных драматургов, которые, по ее мнению, представляют "вчерашний театр". (Время от времени необходима такая массовая экзекуция, настоящая чистка. Когда плацдарм расчищен, дышать становится легче.)