Алан Маршалл - В сердце моем
Она приоткрыла рот, чтобы сказать слова, которые приготовила еще за дверью. Но так и не смогла произнести их. Она отвернулась, затем снова посмотрела на меня.
Наконец она пробормотала, запинаясь:
- Нет ли у вас какой-нибудь работы?
- Подождите минуточку, я выясню, - ответил я. Я нажал кнопку автоматического телефона с надписью "Мастерская". Ответил женский голос.
- Миссис Бэрк, - сказал я, - тут пришла девочка, начинающая. Вам ведь, кажется, нужна работница? Хорошо.
Я повесил трубку и сказал девочке в берете:
- Сейчас придет мастерица, она и поговорит с вами.
В ответ на мои слова она робко прошептала: "Спасибо". Лицо ее пылало. Она обернулась и выглянула в коридор, там за поворотом, за углом кабинета Фулшэма, кто-то стоял. На лице у девочки было такое выражение, словно она страстно звала кого-то на помощь. Из-за поворота вышла худенькая женщина и приблизилась к ней, "Мать", - подумал я.
Они не обменялись ни единым словом, они просто стояли рядом в этом незнакомом, враждебном, безличном месте, где ни на мгновенье не смолкал шум машин и где тем не менее требовалось соблюдать почтительное молчание.
Они стояли рядом в этом здании, не ожидая ни от кого ни помощи, ни доброго слова, - мать, словно жрица, приведшая дочь на заклание, дочь, смирившаяся с этим и исполненная надежды, что ее примут на работу. Примут и тем самым положат конец ее детству, которое сомнут машины, чей стук и грохот доносился из-за закрытой двери.
Эта дверь, через которую девочка надеялась пройти, была рассчитана на взрослых людей. Она была высокая, захватанная грязными рабочими руками. Он служила для того, чтобы хранить секреты от посторонних глаз. На ней красовалась надпись: "Посторонним вход запрещен".
За этой дверью не было зеленых лужаек, на которых можно было прыгать и играть, не было за ней и детей, распевавших со своим учителем, не было ни книг, ни картинок... Все те прекрасные и интересные вещи, которые следовало узнать и увидеть девочке в берете, она никогда не узнает и не увидит, если только эта дверь захлопнется за ней.
Вместо того чтобы рисовать, она выучится красить подошвы. Руки ее станут умелыми и ловкими, приобретут сноровку, но ум, готовый к восприятию красоты и знаний, ищущий совета опытного наставника, так и останется неразвитым.
Она не представляла, что ее ожидает. Растерянная и ошеломленная, станет она прислушиваться к шуму машин, сожмется в комочек, будет задавать бесконечные вопросы и наконец покорится, так и не поняв, что судьба, выпавшая ей, - вовсе не является естественным уделом маленьких девочек, родившихся в бедных семьях, что на это жалкое существование их преднамеренно обрекали алчные люди в своих корыстных целях.
Миссис Бэрк открыла дверь и вошла в контору. Волосы у нее были обесцвечены и круто завиты, щеки нарумянены - всем своим обликом она напоминала примадонну мюзик-холла давно минувших лет.
Мы обменялись приветливыми улыбками, и я спросил:
- Как ваш малыш?
- Хорошего мало. Хоть бы сказали толком, что с ним. Горло воспалено просто ужасно. У меня есть знакомый врач, он приходится мне даже родственником, хочу с ним посоветоваться. Добрая половина врачей мало что смыслит, хоть и воображают о себе невесть что.
- Вот именно, - пробормотал я без большой уверенности.
Она подошла к стоике и оглядела девочку и ее мать.
- Сколько ей? - спросила она.
- В минувшем месяце четырнадцать исполнилось, - ответила женщина.
Девочка стояла позади, в напряженной позе, стиснув на груди руки, и переводила взгляд с матери на свою будущую начальницу. Иногда взгляд ее обращался к выходу на улицу, туда, где теплое солнце щедро заливало светом мостовую и где не было стен,
- А разрешение у нее есть?
- Да, - женщина порылась в сумочке, - вот оно. Миссис Бэрк взяла справку и стала читать:
"Отдел труда
Правительственное бюро
Спринг-стрит, Мельбурн
Разрешение девочке в возрасте от 14 до 15 лет работать на фабриках.
Настоящим разрешаю Рин Гоунт, проживающей в Ричмонде, Кэри-стрит, 84, которой исполнилось 14 лет 12.1.1931 года и свободной - согласно закону об обучении - от посещения школы, работать на обувной фабрике,
Л. Кэрри,
Главный фабричный инспектор".
Миссис Бэрк передала мне справку, чтобы подшить ее к делу.
- Она может начать сразу же? - обратилась миссис Бэрк к матери девочки.
Женщина быстро посмотрела на дочь, словно почувствовав немую мольбу о помощи. Девочка глубоко вздохнула. Она не отводила глаз от лица матери, ища у нее поддержки.
- Да, - сказала мать и ободряюще улыбнулась дочери.
Миссис Бэрк указала на дверцу в барьере. Девочка собрала все свое мужество. Она в последний раз обратила к матери молящий взгляд и опять прочла в ее глазах неуверенный отказ.
- Я принесу тебе завтрак, - сказала мать.
Миссис Бэрк отошла к стене и успокаивающе улыбнулась своей новой работнице. Наступило минутное молчание, затем мать наклонилась и поцеловала дочь. Девочка вошла в контору и остановилась в нерешительности, ожидая распоряжения, что делать дальше.
Миссис Бэрк захлопнула за ней дверцу. Щелкнул тяжелый затвор. Девочка на мгновение закрыла глаза.
Миссис Бэрк положила ей руку на плечо и повела через контору. Девочка в растерянности прошла мимо двери, ведущей на фабрику, но начальница потянула ее назад, распахнула дверь, и оттуда вырвался несмолкающий грохот машин.
Он налетел на девочку, как порыв ветра. Прежде чем сделать следующий шаг, она остановилась и сжалась, словно в ожидании удара.
ГЛАВА 11
Ранение в голову, полученное Артуром во время войны, грозило параличом. Ему становилось все труднее ходить, приближалась инвалидность.
- Прежде я смотрел на тебя и думал - каково-то ему? - сказал он мне однажды. - Теперь я понимаю.
Он женился на Флори. Они арендовали домик в Альберт-парке и стали сдавать меблированные комнаты, но их комнаты часто пустовали, и тогда Артур с Флори сидели без денег.
Флори работала, не зная отдыха. Она считала, что дом должен прокормить их и Артуру ни к чему наниматься на работу.
Постепенное ухудшение здоровья Артура лишь укрепляло ее любовь к нему и преданность.
Артур часто вглядывался в лицо Флори, опасаясь увидеть на нем выражение сострадания.
- Если она станет жалеть меня, я ее поставлю на место, - сказал он как-то вечером, когда я пришел проведать его.
Мы говорили о том, что он должен сохранить независимость, невзирая на то, что Флори стала для него необходимой.
- От меня осталась только половина, - сказал он, - другая половина это она. Я понимаю, что если она меня бросит, - мне крышка. Это все равно что лишиться легких, - без них не проживешь. А она - мои легкие. Без нее мне не протянуть и дня. Только я не хочу, чтобы она это знала. Мне нужно, чтобы я мог ей сказать - я ухожу, и черт с тобой и со всеми остальными. Но, видишь ли, я ее полюбил - вот ведь в чем беда. Даже если бы меня не скрутило, все равно я не мог бы без нее жить.
Флори стала для него незаменимой, и ему хотелось, чтобы ее заботы простирались и на меня. Каждый вечер она растирала ему спину, чтобы облегчить боль, а поскольку я тоже пожаловался как-то на боль в пояснице, он решил, что и мне следует испытать на себе ее искусство врачевания.
- Я попросил ее, - заявил мне Артур, - каждый вечер растирать тебе спину, и она согласилась. Приходи ежедневно после ужина. Она сама составляет какую-то смесь, куда входит и эвкалиптовое масло, и всякая другая чертовщина. Как потрет она тебя этой мазью минут десять, прямо в жар бросает. Это очень полезно, я-то понимаю. Завтра же и начнешь. Ведь ты такой же калека, как я.
Я не нуждался во врачебной помощи Флори, но мне нужна была дружба Артура. Иногда мне казалось, что она именно тем и крепка, что мы можем делиться друг с другом всеми своими несчастьями и тем самым облегчать их.
Впрочем, несчастья, которые обрушивались на нас, разделяло с нами большинство населения Австралии - мы просто не могли избежать общей участи. Если рушатся надежды всех окружающих, можно ли сомневаться в том, что неудача постигнет и вас?
Над Мельбурном, над всей Австралией сгустилась атмосфера безнадежности, ей поддались все, даже те, кто не имел оснований опасаться за завтрашний день. Никто не мог избежать ее губительного' воздействия.
Днем по улицам города и предместий бродили мужчины и женщины в поисках работы. По вечерам на перекрестках собирались группы людей, погруженных в мрачное раздумье или же обсуждавших - где искать работу. Они без конца наведывались и в нашу "Модную обувь" с неизменным вопросом: "Нет лп работы?"
Они заранее знали, что ответ будет отрицательный, были к этому готовы, и все же каждый раз, получив отказ, больно воспринимали его - словно надежда на какое-то мгновение позволяла им забыть о положении вещей.
По вечерам я ужинал в каком-нибудь дешевом кафе, а затем принимался бродить по улицам, записывая в свой блокнот все, что видел и слышал.
