Игры зверей - Юкио Мисима
Кодзи был страстно влюблен в Юко, но не мог сбросить со счетов моральную сторону ситуации, в которой оказался, и мучился оттого, что не в состоянии завоевать ее сердце. Зачем она его позвала в эти места? Если только из сожаления и желания искупить свою вину, что тогда означал поцелуй у водопада и ее ужасные слова? С мыслями о любви возвращались и сомнения: какая же Юко на самом деле? Безотчетная тревога вновь сжала сердце Кодзи. То, что его покорила особа, которую он никак не мог понять, было дурным предзнаменованием. В тюрьме он с физической ясностью ощутил, что такое наказание. «Я человек, который раскаялся…» Его раскаяние было осознанием этой ясности.
После пикника у водопада жизнь Кодзи резко изменилась. В последнее время, проснувшись, он весь день жил надеждой на то, что Юко одарит его улыбкой. А когда такое случалось, Кодзи считал, что это знак: она его не любит.
Мацукити спрыгнул в лодку, ухватился за швартовочный канат, привязанный к причалу, и подтянул ее к каменным ступеням. Киёси помог Кими с укулеле в руках спуститься в лодку. Кодзи неожиданно для себя оглянулся и посмотрел на завод по изготовлению льда. Он увидел, что из открытой двери на темный бетонный пол щедрым потоком изливается золотистый свет – мягкий, бесполезный, почти мистический. Зачем столько света ночью в одном месте?
* * *
Мацукити взялся за весло и повел лодку через залив. Стоял полный штиль, даже у воды не было ветерка.
Киёси, служивший в наземной команде воздушных сил самообороны, начал увлеченно рассказывать о недавней катастрофе с реактивным самолетом.
– …И тут по громкой связи объявляют: «У нас ЧП! Борт Т33А, A/C номер триста девяносто. Остановка двигателя. Текущее местоположение – полуостров Ацуми». И все. Связь прервалась. Немедленно в воздух подняли истребитель F-86F, который направился в тот район, но пилот передал по радио, что триста девяностый не обнаружен. Мы все были потрясены. Подняли два поисково-спасательных вертолета. Они сделали несколько вылетов на малой высоте и наконец передали печальное сообщение – место крушения найдено… Мы выехали на грузовиках, ориентируясь по наводке с воздуха и картам, примерно через два с половиной часа прибыли к месту катастрофы. Самолет вошел в землю вертикально, торчал только дымящийся хвост, стояла жуткая вонь. Никогда не забуду эту картину: два летных шлема на поле отбрасывают длинные тени под лучами уплывающего на запад солнца… Уже темнело, поэтому раскопки и извлечение тел пришлось отложить до утра. К тому же у нас не было осветительного оборудования. Мы собрали разбросанные вокруг фрагменты крыльев, нарвали полевых цветов, зажгли благовония, чтобы помянуть летчиков. Что еще мы могли сделать?.. Это была очень печальная ночь. Все молчали, за эти часы сказали всего несколько слов. Чтобы оградить место падения самолета от посторонних, вокруг на тридцать метров натянули веревки. Всю ночь дежурили по очереди. Такой мрачной ночи у меня в жизни не было… Понимаете, мы – наземная команда. С оружием дела не имеем. У нас вместо оружия гаечные ключи и отвертки. В караул ходить мы не привыкли. Как бы то ни было, долгая ночь закончилась без происшествий. Запах гари постепенно рассеивался, хотя донимал нас до утра… Наступило утро. Небо на востоке посветлело. Я знал, что скоро появится невообразимо огромное круглое солнце. Не могу смотреть на такое солнце. Оно ослепительное, необузданное. Еще не взошло над горизонтом, но первые лучи уже отражались от несгоревшей хвостовой части разбившегося самолета. Это было ужасно красиво. Вот тогда мы впервые ясно осознали весь кошмар катастрофы.
– И что было дальше? – спросила Кими.
– Начали быстро копать. И все, – ответил Киёси и замолчал. Затем резко сменил тему: – Мы устроили у себя небольшой сад с цветами. Мы – это ребята из ремонтного взвода. Они его разбили, а я так, помогаю время от времени. Мы называем его «Сад, где достигается совершенство». Это название происходит от пословицы: «Невзгоды и трудности делают человека». Там есть маленькая арка, увитая розами, летний павильон, сколоченный из мишеней для стрельбы, даже маленькие красные тории – насыпали миниатюрный холмик и на нем поставили. В пруду плавают золотые рыбки. И кругом цветы, много. Гвоздики. Кактусы недавно посадили – их нам подарил кондитерский отдел в Пи-Экс[18]. Еще настурции.
– Цветы в честь тех, кто умер? – поинтересовалась Кими.
– Что за глупости? В честь живых. Ты лучше скажи, как мы с тобой раньше в Хамамацу не встретились?
– Наверное, потому, что тебя только недавно перевели в Хамамацу, на северную базу. А потом, город большой, попробуй еще найди меня. Тем более я хорошо умею прятаться.
– Вон оно как! – сказал Мацукити шутливо, плавно работая веслом.
Кодзи завидовал Киёси, простому лирическому духу, который им двигал. Духу теплому и мягкому, как сладкая булочка за стеклянной витриной. Во дворе тюрьмы тоже был цветник, за которым заботливо ухаживали заключенные. Кодзи в этом не участвовал, он любил цветник на расстоянии. Любил боязливо, суеверно, пронзительно – и при этом немного ненавидел. Услышав рассказ Киёси, он вновь с болью вспомнил вульгарные, шафранового цвета настурции. Но, в отличие от Киёси, он, пожалуй, ни с кем не станет делиться воспоминаниями.
А Мацукити? Тот походил на тупое молодое животное.
– Кими-тян! – вдруг произнес Кодзи. – Вот ты дала клятву. Ты должна оставить на укулеле доказательство своих чувств.
– Какое доказательство?
Кодзи сказал, что на деке гитары надо сделать надпись на английском: «С любовью, Кими». После недолгих колебаний Кими согласилась. Кодзи взял у Киёси нож и вырезал мелкие английские буквы. По глянцевой темно-коричневой поверхности деки, словно белые песчинки, рассыпались стружки. Кими сказала, что ей показалось, будто эти буквы выводят прямо на ее руке, как татуировку. Лодка слегка покачивалась, Кодзи крепко сжимал укулеле, опасаясь, как бы качка не испортила его работу. Кими мягко коснулась его руки.
* * *
Лес Ураясу рос на оконечности мыса, за волнорезом, на краю которого стоял маяк. Восточная опушка леса выходила к тихой бухте, западная простиралась от волнореза до скалистого берега, обращенного к открытому морю. Посреди густого леса стоял синтоистский храм раннего периода Камакура, где поклонялись священному зеркалу «Сётику хидзяку кё»[19].
Среди множества бухточек залива Ураясу отличалась особым спокойствием, была известна белыми песчаными пляжами, и они отправилась сюда, чтобы насладиться
