Болеслав Прус - Сиротская доля
- Значит, их выпустил Ясь! - строго сказал пан Петр. - Правда, сынок, это Ясь?
Сынок в удивлении молчал.
- Ну, сознайся, сынок, - продолжал отец, - правда ведь, их выпустил Ясь?
- Да, да, папочка, Ясь! - подтвердил мальчик, перед мысленным взором которого встало в этот миг видение - пятихвостая плетка с костяной ручкой.
Возмущенный пан Петр поспешил на поиски виновника злодеяния и нашел его в саду под деревом. Ясь спал или, во всяком случае, притворялся, будто спит. Но проницательный опекун разгадал уловку; он тряхнул хитрого мальчишку за плечо и крикнул:
- Ты выпустил телят?
Очнувшись от сна, Ясь широко открыл глаза, отменно изобразив удивление и испуг. Столь великое бесстыдство такого маленького мальчика возмутило добродетельную душу пана Петра.
- Ох, и задам же я тебе баню, негодник! - приговаривал опекун, увлекая мальчика в свою комнату.
- Я не выпускал телят!.. Я спал в саду!.. - кричал Ясь, захлебываясь от слез.
Пани Винцентовой в это время не было дома, а пани Петрова не решилась вступиться за двуличного мальчишку, и Яся нещадно выпороли. Несколько дней спустя выяснилось, что телят выпустил все-таки не Ясь, а сынок пана Петра, но было уже слишком поздно.
После этого "маленького недоразумения" (как выразился пан Петр) бедная вдова окончательно пала духом. Здоровье ее пошатнулось, она загрустила больше прежнего, пожелтела и по целым дням только и думала, как бы поскорей вырваться из объятий почтенных родственников. Между пани Винцентовой и ее покровителем долгое время шла глухая борьба, выражавшаяся во взрывах гнева со стороны пана Петра и в слезах со стороны вдовы.
II
Ясь становится сыном гувернантки
Частыми гостями в доме пана Петра были пан Анзельм с женой. Они видели, что пани Винцентова прекрасно воспитывает детей, что она женщина скромная, трудолюбивая и энергичная и что пан Петр при всей его сердечной доброте и здравом смысле не принадлежит к числу приятных опекунов. Участь вдовы вызывала у четы Анзельмов сочувствие, и, поскольку у них самих был мальчик и три дочки, они решили взять пани Винцентову к себе.
Договорились обо всем потихоньку. Но у пани Винцентовой не хватало духу сообщить об этом своим родственникам, и пан Анзельм решил выручить ее.
- Что ты скажешь, дорогой сосед, - обратился он однажды к Петру, - если мы заберем твою кузину?
- Зачем она вам! - ответил Петр, презрительно махнув рукой.
- Она будет у нас гувернанткой, так же как и здесь.
Пан Петр подкрутил ус и взглянул исподлобья на собеседника.
- Разве она у нас гувернантка? - заметил он. - Просто... родственница.
- Я бы ей назначил двести рублей! - продолжал Анзельм, не глядя на соседа.
Пан Петр возмутился.
- Пустые слова! - воскликнул он в гневе. - Она от нас не уйдет ни за какие деньги...
- Уйдет! Уйдет!.. А впрочем, давайте спросим у нее.
- Ладно... спросим!.. - с раздражением ответил пан Петр, втайне встревоженный, хотя и не решался поверить, чтобы пани Винцентова могла оказаться столь неблагодарной.
Бедную женщину тут же позвали, и, к величайшему удивлению пана Петра, она призналась, что готова покинуть его дом.
- Что это значит, Зузя? - вскричал пан Петр. - Разве тебе у нас плохо?
- Нет, конечно, хорошо... - смущенно ответила вдова, - но у пана Анзельма я буду получать жалованье...
- Ну, если ты настаиваешь на твердом жалованье, - уточнил родственник, - то с этого времени я могу платить тебе сто пятьдесят рублей в год.
- Большое спасибо, дядя, но... мы уже условились с паном Анзельмом...
Дядя ничего не ответил, и пани Винцентова потихоньку выскользнула из комнаты. Тут пана Петра прорвало.
- Нечего сказать, красиво ты поступил со мной, сосед! - вскричал он. Пристало ли тебе вносить раздор в семью?.. Подумаешь, какая блестящая карьера ожидает ее - гувернанткой будет.
- Здесь она и гувернантка и экономка! - поспешно возразил Анзельм.
- Что значит - экономка?.. Она тут как у себя дома, хозяйка!.. Если бы мы ее не приютили после смерти мужа - она умерла бы с голоду... Не сумела бы и вещами распорядиться, если бы мы их так выгодно не продали!
- Что толку от выгодно проданных вещей, если денег уже нет?
Последнее замечание чувствительнее всего задело пана Петра; забыв о правилах гостеприимства, он вышел из комнаты, хлопнув дверью, и оставил соседа в одиночестве. Пан Анзельм нисколько не обиделся; он тотчас сел в бричку и уехал домой, с удовольствием думая о том, что помог человеку в большом несчастье.
С этого дня, правда на очень недолгое время, положение вдовы и сироты в доме родственников изменилось. Пани Петрова осыпала милую Зузю и Яся ласками, пан Петр немедленно пожелал сшить мальчику новое платье, а его матери платить отныне двести рублей. Почтенный родственник поступал так не столько из чувствительности, сколько для того, чтобы избежать скандала и удержать полезную для дома Зузю.
Но пани Винцентова, при всей ее мягкости и уважении к опекуну, заупрямилась. Она, видимо, была не из тех, кто умеет ценить родственные привязанности. Прожив четыре года в этом доме, она почувствовала к нему отвращение. Не было, кажется, такого угла, где бы она не плакала о себе или о сыне; не было комнаты, где бы ее не встречали кислая мина пани Петровой и угрюмый взгляд пана Петра; не было поля или сада, где бы не бегал босыми ножонками ее Ясь. С горечью вспоминала она капризы детей, дерзость прислуги, на которую некому было пожаловаться. Приходили ей на память и гости, от которых прятался по углам оборванный, одичавший Ясь и к которым она сама не всегда могла выйти, потому что не было у нее приличного платья.
Нет, напрасно пани Петрова слезно молила Зузю; напрасно дети несколько дней подряд были ангельски вежливы; напрасно пан Петр, никогда не терявший присутствия духа, избил двух служанок за грубость. Вдова вступилась за служанок, ласкала вежливых детей, а любезным родителям оказывала тысячи услуг. Однако же, когда прибыли лошади от пана Анзельма, решила ехать.
Узнав об этом, пан Петр сказал ей на прощанье:
- Ну что ж, уезжай, если хочешь!.. Но с этой минуты знать тебя не желаю!
Пани Винцентова уложила свои убогие пожитки и, заливаясь слезами, села в бричку. Кучер подсадил удивленного Яся. Из усадьбы никто не вышел попрощаться, только из окон кухни выглядывали опечаленные или усмехающиеся лица слуг. Когда лошади тронулись, дворовые псы, с громким лаем прыгая вокруг брички, проводили вдову до самого поля. Нечего удивляться! Она этих псов кормила, а Ясь играл с ними, никогда их не бил и не дергал за уши.
Новые хозяева, хоть и чужие ей, а может быть, именно потому, что чужие, оказались несравненно сердечнее, чем родственники. Пани Анзельмова, худенькая, бледная и болезненная шатенка, зачитывалась романами и играла на рояле, а от хозяйства была так далека, что даже ее служанки с трудом могли бы сказать, какова она с виду. Что до пана Анзельма, так этот невысокий, приземистый, загорелый и румяный блондин был честнейшей души человеком. Он выписывал множество газет и сельскохозяйственных журналов и без разбору глотал статьи, в которых земледельцев упрекали в безалаберности, недостатке образования и беспечности. Эти длинные проповеди угнетающе подействовали на пана Анзельма, от природы обладавшего мягким характером. Он бил себя в грудь, во всеуслышание признавался во всех указанных ошибках и так старательно учился, так радел о хозяйстве и думал о будущем, что у него совсем не оставалось времени для того, чтобы заглянуть на гумно или выехать в поле. Он, впрочем, и раньше никуда не заглядывал и не выезжал, но по той причине, что не читал вышеупомянутых статей.
Видя все это, соседи прозвали пана Анзельма помещиком-философом. Пан Анзельм и в самом деле был философом, но отнюдь не той школы, к которой принадлежало Кредитное товарищество, ибо между ним и правлением данного учреждения нередко возникали оживленные споры.
При всем том характер у пана Анзельма был благодушно-веселый. Он любил посмеяться, рассказать веселый анекдот; как только ему случалось услышать или прочитать что-нибудь новенькое, он спешил поделиться с соседями, женой, гувернанткой и управляющим и под конец неизменно спрашивал:
- Ну, что скажете, остроумно?
- Еще бы... - отвечал собеседник.
- А ведь это я придумал!
Млынкевич, управляющий Анзельма, считавший своего хозяина образцом человеческого совершенства, донашивал не только господское платье, но и господские анекдоты, щеголяя ими в компании гуменщика, лесника и писаря. После каждого анекдота он добавлял:
- Ну, что скажете, остроумно?.. Это мы с паном Анзельмом придумали!..
В такой компании пани Винцентовой не могло быть плохо. Хозяева были добрые, дети приветливые. Наконец-то бедная женщина и ее сын вздохнули свободно.
Сразу же после приезда новой гувернантки пан Анзельм выдал ей несколько десятков рублей аванса. На эти деньги пани Винцентова обзавелась самым необходимым и, исполненная светлых упований, стала обживать свою комнатку в мезонине.
