Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
Бойцы презрели смерть и страх...
- Остановитесь! - закричал Клозе. - Это надо прочувствовать! Они ведь не за ежевикой пошли! Бойцы презрели смерть и страх... Пуля пробила сердце... Осталась половина людей... Убитые... Убитые!
Прекрасно - пасть под пение трубы! А труба Вьонвиля поет и поет. Через открытое окно ее звук выходит на деревенскую улицу, заглушает громыхание телег.
У маленьких более безобидные тексты, например, "Немецкая мораль" Роберта Райника:
Прежде всего, мой сын,
Будь преданным и честным!
И ложью никогда не оскверняй уста.
Издревле наш народ считал пределом чести
Быть искренним везде и преданным всегда.
Такие слова действовали сильнее грома пушек. Преданный и честный! Преданный до гроба! Над черной классной доской висел портрет подбоченившегося Адольфки со свастикой на рукаве. Через несколько недель после того, как Герман начал ходить в школу, праздновали день рождения фюрера. Торжествами, как всегда, распоряжалась жена Клозе. Еще 19 апреля старшие девочки сняли портрет со стены, обтерли всю пыль и поставили на стол. Утром в день рождения вождя дети отправились в парк поместья нарвать цветов. Анемоны, астры, последние подснежники. Петер даже знал одно место, где росли фиалки. Идиллическую картину школьников, собирающих цветы, нарушил выехавший на утреннюю прогулку майор.
- Вон из парка, болваны, - заорал он.
Так было всегда. За этим криком следовала обычная реакция детей. Все бросались врассыпную, прыгали через кусты и заборы, чтобы добраться до улицы, прежде чем майор доберется до них плеткой. Но в этот раз произошло нечто необычное. Один из восьмиклассников остановился. Вернулся, встал прямо перед майором и сказал, широко раскрыв свои преданные глаза: "Мы собираем цветы на день рождения нашего вождя".
Такого в Йокенен еще не бывало. Растерялся и сам майор. Ударить плеткой -будут неприятности из-за фюрера. Фюрер победил, окончательно победил в Йокенен. Во имя фюрера разрешалось делать все - рвать цветы в чужих парках, умирать.
- Тогда продолжайте, - сказал майор.
Стол с портретом фюрера утопал в цветах. Фрау Клозе руководила пением, учитель Клозе чтением стихов. Одна из старших девочек зачитала из хрестоматии биографию Адольфа Гитлера. Родился 20 апреля 1889 года в Браунау-на-Инне. Первая мировая война, отравление газом. Демонстрация в Мюнхене. Крепость Ландсберг. "Майн кампф". Это продолжалось всего час, после чего увенчанный цветами портрет остался в классе в одиночестве. Хайль Гитлер!
Рядом со швейной машинкой Штепутата гремели марши из громкоговорителя. Парады и речи. Герман составил патронные гильзы в три шеренги на полу и командовал их парадом перед миниатюрным фюрером, стоящим в пустой коробке. Великие времена увлекли всех, и прежде всего детей. Эти времена были полны стали и слов, звучащих как металл. Конечно, были еще и цветы, бабочки и птицы. Но что значат нежные анемоны, когда воины Вьонвиля падают смертью героев под звуки боевой трубы? Или когда Старый Фриц объезжает верхом поле битвы под Лейтеном?
Троица 1941 года. Не успели катки и смоловарки убраться с Ангербургского шоссе, как появились они. Им не было конца. Рота за ротой шли они мимо Йокенен. С запада на восток. Пехота скрывалась за Мариентальской дугой, а на Викерауской горе уже показывалась следующая колонна. Артиллерия на конной тяге. Или велосипедисты. Что они со своими отдраенными до блеска колесами забыли на занесенных пылью, непроходимых дорогах востока? Ничего подобного Йокенен еще не видывал. Забыв о своих делах, люди стояли на Ангербургском шоссе, улыбались, нерешительно кивали, охваченные удивлением и сомнением. Сомнений не было только у детей. Этот нескончаемый марш был для них приятной переменой среди однообразия Йокенен. После школы они располагались на обочинах шоссе, дожидаясь появления стальных касок из-за горы Викерау. Герман даже поставил дело так, что мать приносила ему на шоссе обед. Учитель Клозе отдал дань величию времени: в течение этих недель не было домашних уроков. Жена учителя считала, что будет лучше, если йокенские дети будут стоять на шоссе и приветствовать солдат. Она всегда знала, как нужно поступать.
Дети считали пушки, грузовики, роты. Вот это были солдаты! Такой порядок! Раз... два... три... - отбивали сапоги по свежепрокатанному Ангербургскому шоссе - сапоги, прошедшие за три недели Польшу и за шесть недель Францию. При подходе части к йокенским домам давали команду запевать. Чаще всего пели "Вереск", но иногда пели и "Вестервальд" и "Голубые драгуны". Главное, чтобы было удобно идти в ногу. После Йокенен пение обрывалось, звук шагов развеивался и пропадал среди начинавшейся здесь просторной равнины. С наступлением темноты, когда на шоссе гудели грузовики с затемненными фарами, матери забирали своих детей домой. Движение по шоссе продолжалось.
- Во сколько лет я смогу стать солдатом? - спрашивал Герман.
- В восемнадцать, наверное, - отвечала Марта.
- А можно выбирать, в какие войска пойти?
- Это от многого зависит, - уклонялась Марта. - Прежде всего нужно хорошо есть, чтобы стать большим и сильным... нужно мыться... хорошо учиться в школе.
Ага, ясно.
Из своей постели - при открытом окне - Герман слышал топот сапог на шоссе. Он заглушал плескание карпов в пруду, был громче жерлянок и мычащих на выгоне коров. Как вдруг шумно стало в Восточной Пруссии! Через заспанный Мазурский край, через Эрмланд, через Лосиное урочище и дальше за Мемель непрерывным маршем шла Великая Германия.
- Что все это значит? - спросил дядя Франц бургомистра Штепутата, который, разумеется, должен был все знать.
- Маневры в Роминтенской пуще, - ответил, не задумываясь, Штепутат. Он слышал об этом от окружного управления в Растенбурге, а уж там знали наверняка.
- Но ведь это длится и день и ночь, и уже целую неделю... И все время на восток... Никто не идет обратно.
- Я не думаю, что это война, - уверял Штепутат. - Война нам не нужна, этого фюрер не допустит. Только если русские нападут.
Самое фантастическое из всех объяснений, но зато удовлетворившее всех, предложил инспектор Блонски: дружественная Россия разрешила немецким войскам пройти по ее территории, чтобы ударить по Англии в Персии и Индии.
А о чем думали те, кто с песнями маршировали по шоссе? Надеялись ли, что все опять кончится хорошо, по крайней мере, еще один раз? Миллионы марширующих, как и миллионы провожающих их, слепо доверились человеку, по приказу которого начался этот поход. Адольфка, мол, сделает свое дело. Судьба миллионов зависела уже не от воли Божией, а от каприза одного-единственного человека. Все стало слишком просто.
Дали Восточной Пруссии, где без следа и эха исчезали звуки шагов бесконечных колонн, были не по душе ему, человеку из Браунау. Этот размах казался ему чересчур славянским, лишенным порядка, лишенным истории. Его душа тянулась к югу, западу, северу, и только истерзанный рассудок гнал его в бескрайние земли востока, в непривычный простор. Вся разница заключалась в эхо. Этот южный человек не знал, каким долгим путем идет эхо в беспредельных далях востока. Своим криком он загнал на восток миллионы людей и безуспешно прислушивался к ответу.
О да, эхо шло долгим путем, но когда оно вернулось, барабанные перепонки лопнули у многих.
Миллионы сгрудились у границы, как вода перед плотиной. Подпор уходил назад вплоть до Ангербурга, потом поглотил Дренгфурт, потом и до Йокенен добрался постой. Какой-то батальон однажды вечером свернул с шоссе и занял Йокенен.
- Только без церемоний, - отмахнулся рукой командир, когда Штепутат, Блонски и Микотайт стали хлопотать о ночлеге. Без церемоний. Все рассчитано, чтобы быстро подняться и снова в поход. Солдаты спали на сеновалах, в амбарах и пустых конюшнях. Дядя Франц заговаривал с ними, пытался выяснить, куда же движется этот поток. Никто точно не знал. Офицеры молчали или пожимали плечами. И все верили, что тем или иным образом все кончится хорошо. Так или иначе. Лемминги на пути к морю.
Однако вопреки всем ожиданиям они задержались и пробыли в Йокенен всю неделю перед Троицей. Герман питался остатками из полевой кухни и сухарями. Почему солдаты не рассказывали о своих победах во Франции? Да они просто были слишком молодыми, прибыли из учебных лагерей в близлежащих городах Ютербог, Штаблак и Арис. Чем в Троицу 1941 года в маленькой пыльной деревне в глуши Восточной Пруссии может заняться батальон двадцатилетних ребят? Жарко было в это время, нужно еще добавить. Самым подходящим, конечно, было бы купание. Но в пруду цвела вода и квакали лягушки, как квакали они в Йокенен и сто лет назад. Во всей деревне не было даже лодки, но зато на выгоне были заготовлены горы длинномерного леса. Солдаты скатили несколько бревен в воду, сняли мундиры, сапоги и штаны и вышли в плавание. По пять-шесть человек на каждом бревне. Загребая руками, они развивали значительную скорость. Устроили регату на бревнах от шлюза до дома Штепутата и обратно. Шли на бревнах на таран, сбрасывая целый экипаж среди лягушек и вспугнутых карпов. Хохот на берегу. "Но моряки об этом не грустят", пела одна из команд, влетевшая своим бревном в стенку шлюза, а сейчас бредущая, вымазавшись в ряске, к берегу. Лебединая пара, прежде неограниченные хозяева йокенского пруда, скрылась от этого нашествия в камышах. Лягушки зарылись глубже в ил, выбитые из нормального образа жизни карпы перестали выпрыгивать из воды. Наконец, измазанный с ног до головы гнилью и приставшими водорослями, батальон вышел на берег. Солдаты выстроились в очередь перед насосом на выгоне и обливались холодной водой до тех пор, пока не пересох колодец. Пришлось вызывать йокенскую пожарную команду, чтобы поливать их из шланга.
