Арно Зурмински - Йокенен, или Долгий путь из Восточной Пруссии в Германию
Когда рано утром в усадьбу пришли доильщики и зажгли в коровнике керосиновые лампы, праздник подошел к концу. Молодой Зигфрид направился в кучерскую рядом с конюшней, где кучера коротали время за свекольной водкой и игрой в карты. Он был собран и подтянут, кавалеры Рыцарского креста не напиваются.
- Можете запрягать, - сказал он.
Это была та самая ночь, когда Эльза Беренд родила своего польского ребенка, младенца с рыжими волосами поляка Станислава. Ребенок прожил всего четверть часа, он даже ни разу не закричал. Да, фюрер был прав. Теперь было ясно видно, что польская и немецкая кровь несовместимы, если ребенок прожил так недолго. После этой четверти часа Эльза Беренд похоронила свою тайну и снова стала верной женой немецкого солдата.
- Эй, Герман-соня, - приветствовал поляк Алекс маленького Штепутата, когда тот прибегал через выгон, чтобы везти с Алексом молочные бидоны на молокозавод в Дренгфурт. Летом выезжали рано, часов в шесть утра. Когда у Петера начались каникулы, он стал ездить тоже. Они сидели втроем впереди, Алекс посередине, а сзади громыхали бидоны с молоком. Почему Алекс всегда придерживал лошадей, когда они проезжали мимо йокенского трактира? Почему он каждое утро смотрел на маленькое окошко под крышей? Один раз он даже кивнул и снял свою засаленную шапку. Когда Петер разнюхал, что на чердаке живет Марыся, мальчики однажды утром, проезжая мимо трактира, заорали во все горло: "Марыся! Марыся!" Боже, как Алекс рассердился! Он чуть не скинул их с телеги. Успокоился только на шоссе, когда они были уже далеко от трактира. Герману и Петеру разрешалось по очереди держать вожжи, пока Алекс скручивал про запас сигареты. На Мариентальской дуге Алекс обычно говорил: "Бискайя петь, ребята".
Алекс подразумевал песню о Бискайском заливе, которая ему очень нравилась, хотя он и не все в ней понимал. Они пели для него "Бискайю", а когда заканчивали, Алекс пел по-польски о Катеринке из Натшинки. Это была грустная песня!
На обратном пути Герман и Петер лазили среди пустых бидонов, пока не находили простоквашу, которую Алекс вез домой. Простоквашу наливали в бидонную крышку, зажимали дыры пальцами и пили.
Но однажды случилось так, что Герману не пришлось бежать за телегой. Алекс сам подъехал к дому Штепутата.
- Пан, - обратился поляк к отцу Германа. - Эта фрау никс гут... У Марыси всегда синяки.
Алекс сжал кулак и продемонстрировал, как Виткунша ставит Марысе синяки под глазами.
- Какое тебе дело до Марыси? - спросил Штепутат.
- Марыся хорошая польская девушка... Порядочная... Все польские девушки делают детей, когда хотят домой... Делать детей, только так можно ехать домой.. Марыся не делает детей... Марыся порядочная... Зачем Марысю бить?
- Я поговорю с фрау Виткун, - услышал Герман голос отца.
- Марысе надо уйти... Другое место... Марыся старается, зачем бить.
- Наверное, хочешь, чтобы она пришла к тебе? - спросил Штепутат.
- Никс ко мне... Марыся не спит с Алекс... Марысе надо в другую деревню, чтобы не били.
В это утро Алекс не пел и о Бискайе не хотел слышать. Он безучастно сидел на козлах, непрерывно курил махорку и сквозь кроны дубов на шоссе пытался проникнуть взором в Ченстохову, к черной иконе Богоматери, которая, однако, была слишком далеко и вряд ли могла помочь.
Поехав на велосипеде за мукой на мельницу, Штепутат поговорил с Виткуншей.
- Что она, гадина, пожаловалась?
- Нет, не она сама, - сказал Штепутат.
Виткунша скрипела от злости.
- Это ее польский ухажер. Каждый вечер рыскает, как собака, вокруг дома.. А ей его и даром не надо.
- Но битье не годится, - сказал Штепутат.
- Она, поганка, ленивая и неряха. Вчера мыла лестницу и опрокинула ведро с грязной водой. Теперь пропал ковер.
- Если иностранные рабочие не слушаются, нужно об этом сообщить. А бить нельзя.
Виткунша вызвала Марысю в гостиную и велела стать у двери. Штепутату девушка показалась очень симпатичной. Даже грязный передник не портил ее. Он задумался, что могло побудить Виткуншу бить Марысю. Слишком хорошенькая? Старая женщина с лицом в бородавках испугалась, что ее муж может надумать пойти к Марысе на чердак?
- Марыся, скажи господину бургомистру, что тебе у меня хорошо, приказала Виткунша.
Марыся кивнула, хотя подбитый глаз и уличал ее во лжи.
- И что тебя хорошо кормят.
Марыся опять кивнула.
Штепутат спросил, не хочет ли она пойти работать на другое место.
- Нет, пан, - сказала девушка, гордо и упрямо посмотрев ему в глаза.
- Видите, мастер Штепутат, - сладким голосом сказала Виткунша. - Дело не так плохо, как расписывает этот поляк.
На следующее утро к Штепутату пришел дядя Франц. Алекс исчез. Может, он сбежал, не в силах переносить, что творилось с Марысей? Штепутату не хотелось звонить в полицию. Начнется большое дело с собаками и войсками и все из-за того, что Алекс влюбился. Пока они раздумывали, что предпринять, позвонила Виткунша и принялась ругаться в телефонную трубку.
- Представьте себе, он висит здесь, этот поляк! У меня перед дверью!
Да, там он и был. В двадцати сантиметрах от земли. Прямо перед входной дверью трактира, повернувшись посиневшим лицом к дороге. На том самом месте, где во время стрелковых праздников была окаймленная венком вывеска "Добро пожаловать", сегодня болтался Алекс. А ноги его почти касались лестницы. Отто Виткун испарился, а Виткунша тоже не хотела прикасаться к мертвому поляку. Так что пришлось Марысе принести лестницу и кухонным ножом перерезать веревку, оказать Алексу последнюю услугу. Она это сделала, не пролив даже слезинки.
Во время французского похода Штепутат надумал очистить свои книжные полки. При этом обнаружилась книга "Германо-французская война 1870-71 гг." Толстенный том на плотной глянцевой бумаге, с переплетом из прочной свиной кожи, настолько тяжелый, что подмастерье Хайнрих в страхе предупреждал: "Германка, смотри, чтобы эта книжища не свалилась тебе на ногу, а то у тебя плоскостопие будет".
В дождливые дни Герман усаживался рядом с Хайнрихом на портновский стол и в который уже раз листал историю германо-французской войны, описание штурма Шпихернских высот, сражения под Гравелотте, встречи Наполеона и Бисмарка под Седаном. Благодаря войне 1870-71 гг. Герман научился немного читать еще до школы. Ему было обидно, что он не может разобрать подписи под картинками в этой толстой книге. Мазур Хайнрих пытался помочь складывать буквы, но ему и самому было трудно читать французские слова. Проще всего было с графиней Лоттой, имя которой оказалось увековеченным в названии Гравелотте.
Заметив интерес мальчика, Штепутат принес с чердака целую стопку старых выпусков "Немецкого ополченца". На титульном листе был изображен улыбающийся солдат, идущий в атаку с примкнутым штыком в сопровождении явно немецкого орла, покровительственно раскинувшего свои крылья над идущими на штурм. В серии было множество захватывающих историй вроде "Франтиреры в деревне", "Идут пруссаки", "Ура кайзеру", "Цитен из кустов". Но все это, к сожалению, без картинок.
В далекую Восточную Пруссию занесло даже несколько французских военнопленных, правда, не в Йокенен, а в соседний Скандлак. Маленькие приветливые мужчины, с поразительной быстротой скручивающие сигареты. Они принесли с собой на холодный восток немного веселого настроения, и всем легко было себе представить как эти хрупкие пареньки разбегались от танков Гудериана в колосящиеся пшеничные поля. Многие не задержались, слишком уж они страдали от восточно-прусской зимы, и вернулись назад в Виши. Когда они уехали, в крестьянских хозяйствах и в поместьях стало не хватать рабочей силы. Германскому рейху не оставалось ничего другого, как начинать новую войну - поместьям требовались работники.
Композиторы тоже поставили себя на службу великому делу. В те дни песню о том, как на лугах Германии цветет вереск, пели круглый год, и она так навсегда и останется связанной с грохотом марширующих солдатских сапог. Этот марш ухарски гремел по "Немецкому радио" несколько раз в день. Когда Герман без ошибки спел дяде Францу весь текст этой песни, он получил пять гривенников - кучу денег по тем временам! Но вскоре песню пришлось забывать, когда до Йокенен дошел ее варварский второй вариант, в котором имя Чемберлена было кое-как срифмовано с выражением "старая свинья". Никто не знал, как этот текст попал в Йокенен, но мальчишки были в восторге. Это был единственный случай, когда можно было безнаказанно произносить слово "свинья", а то, что при этом имя Чемберлена было искажено до неузнаваемости, не играло в Йокенен никакой роли.
Вообще Англия все больше становилась главной темой специальных сообщений и популярных песен. На Англию все время совершались налеты. Гордые машины вздрагивали от разрывов, а враг разлетался ко всем чертям. Звуки фанфар из "Прелюдов" несколько раз в неделю сотрясали дом Штепутата до самого фундамента. Марта включала радио на всю громкость и открывала окно, чтобы Герман мог услышать эти фанфары. Так как между объявлением о специальном сообщении и его началом всегда делалась пауза, чтобы все товарищи могли собраться у громкоговорителей, Герман обычно успевал придти домой. Штепутат поначалу записывал тонны водоизмещения, отправленные на дно Атлантического океана. В конце месяца он складывал цифры и упивался количеством нулей. Потом подводная война стала обычным делом. Топили то 14 000, то 26 000 тонн, то возле Ньюфаундленда, то в Бискайском заливе, то в Северном море.
