Мюриэл Спарк - Мисс Джин Броди в расцвете лет

— Никогда бы не подумал, что в Крэмонде есть что смотреть, — улыбаясь ей, заметил мистер Ллойд, и золотистая прядь упала ему на глаза.

— Там столько очарования, — сказала она. — А вы куда-нибудь ездили?

— Я работал, — хрипло ответил он. — Писал семейные портреты.

Роз в это время кончила запихивать блокноты в шкаф. Она обернулась, и мисс Броди, обняв ее за плечи, поблагодарила мистера Ллойда за помощь, как будто она и Роз были одним целым.

— Несшт, — сказал мистер Ллойд, что означало «не за что», и вышел из класса. Именно тогда Дженни и прошептала: «Роз изменилась за каникулы, правда?»

Роз действительно изменилась. Ее светлые волосы были подстрижены еще короче и блестели. Лицо похудело и стало бледнее, глаза не казались, как прежде, широко раскрытыми; веки были полуприкрыты, как будто она позировала фотографу по особому случаю.

— Наверное, она стала взрослой, — сказала Сэнди.

Мисс Броди называла это «пубертация», но когда девочки пытались пользоваться этим словом между собой, они хихикали и смущались.

После уроков Дженни сказала:

— Я лучше расскажу мисс Броди про того мужчину.

Сэнди ответила:

— Не говори мисс Броди.

— Да почему не говорить-то? — спросила Дженни.

Сэнди старалась, но не могла понять, почему не надо об этом рассказывать, и в то же время чувствовала какую-то неуловимую связь между каникулами мисс Броди в Крэмонде и тем, что она послала к мистеру Ллойду именно Роз. Поэтому она сказала:

— Женщина из полиции говорила, чтобы ты постаралась забыть все, что случилось. А из-за мисс Броди ты, может быть, будешь об этом вспоминать.

— Да, пожалуй, ты права, — согласилась Дженни.

И они позабыли о мужчине с Уотер-оф-Лит, но все чаще и чаще вспоминали про женщину из полиции.

Последние несколько месяцев, когда они учились у мисс Броди, она была просто прелесть. Она не пилила их, не читала нотаций и даже в самые напряженные моменты срывала раздражение только на Мэри Макгрегор. В ту весну мисс Броди со своим классом захватила скамейки под вязом, откуда была видна бесконечная аллея деревьев в густо-розовом майском цветении и слышалось, как постукивали копыта, а в такт им скрипели колеса пустых тележек — фермеры, рано утром продав свой товар, возвращались домой по невидимой за деревьями дороге. Неподалеку от вяза, как бы напоминая девочкам о ждущих их на следующий год чудесах, группа старшеклассниц овладевала началами латыни. Однажды их вдохновленная весной учительница под аккомпанемент цокающих копыт пони и скрипа тележек запела песенку на латыни, и мисс Броди восторженно подняла указательный палец, чтобы ее девочки тоже послушали.

Наступает день ярмарки,Нас отвезет туда мул…

В ту весну мать Дженни ждала ребенка; не выпало ни одного настоящего дождя; трава, солнце и птицы избавились наконец от зимнего эгоцентризма и начали думать о других. Старая история любви мисс Броди заново ожила под вязом, расшитая неожиданными узорами; оказалось, что, когда ее покойный жених приезжал с войны в отпуск, он часто брал ее кататься на рыбацкой лодке, и они провели немало самых радостных в их короткой любви часов среди скал и камней прибрежной деревушки. «Иногда Хью пел, у него был сильный тенор. А иногда он замолкал, ставил мольберт и рисовал. У него был большой талант и к музыке, и к живописи, но я думаю, что по-настоящему Хью был прежде всего художником».

Так девочки впервые услыхали о склонностях Хью к искусству.

Сэнди была озадачена и призвала на совет Дженни. Им обеим стало ясно, что мисс Броди старается увязать свой новый роман с прежним. Поэтому теперь они слушали мисс Броди в оба уха, а остальные — вполуха.

Сэнди была покорена методом мисс Броди выкладывать мозаику из фактов и разрывалась между восхищением перед такой техникой и настоятельной необходимостью доказать состав преступления мисс Броди против морали.

«Что слышно насчет компрометирующих документов?» — спрашивала сержант Анна Грэй в присущей ей бодрой дружеской манере. Она действительно была потрясающий человек.

На каникулах в середине семестра Сэнди и Дженни закончили сочинение любовной переписки мисс Броди с учителем пения. Они жили у тетки Дженни в маленьком городке Крейл на берегу реки Файф. Тетка с подозрением относилась к их сочинительству, поэтому они, захватив тетрадку, поехали на автобусе в соседнюю деревню выше по реке и уселись заканчивать свое произведение у входа в пещеру. Перед ними стояла сложная задача показать мисс Броди одновременно в выгодном и невыгодном свете, так как сейчас, когда подходил к концу последний семестр занятий у мисс Броди, ничто меньшее их бы не устроило.

Требовалось установить, что интимная близость имела место. Но не на обычной кровати. Подобное предположение сгодилось бы лишь для оживления уроков рукоделия, а мисс Броди заслуживала более возвышенного отношения. Они поместили ее на величественном, формой напоминающем льва, Троне Артура, где крышей ей служило небо, а ложем — папоротник. Внизу перед ее взором расстилался обширный парк, а наверху сверкали грозовые молнии и гремел гром. Там-то и нашел ее застенчивый и улыбчивый Гордон Лоутер, маленький мужчина с длинным туловищем, короткими ногами, золотистой шевелюрой и такими же усами.

— Он взял ее, — сказала Дженни, когда они впервые обсуждали эту сцену.

— Взял ее... Нет, нехорошо. Она отдалась ему.

— Она отдалась ему, — сказала Дженни, — хотя охотно отдалась бы другому.

Последнее письмо из этой серии, сочиненное в середине семестра, выглядело так:

«Мой, и только мой, восхитительный Гордон! Твое письмо, как ты можешь себе представить, глубоко меня растрогало. Но, увы, я должна раз и навсегда отказаться от предложения стать миссис Лоутер. Причина этого двойственна. Я предана моим девочкам, как мадам Павлова — искусству, и в моей жизни есть другой, чья взаимная любовь ко мне не знает границ Времени и Пространства. Это Тедди Ллойд! Интимная близость с ним никогда не имела места. Он женат на другой. Однажды в кабинете рисования мы растаяли в объятиях друг друга и познали истину. Но я горжусь, что отдалась тебе, когда ты пришел и взял меня на папоротнике Трона Артура, в то время как вокруг ревела буря. Если я окажусь в положении, я отдам дитя на попечение доброго пастуха и его жены, и мы сможем обсудить это спокойно, как платонические знакомые. Я могу время от времени снова позволять себе легкомысленные поступки, как отдушину, потому что я в расцвете лет. Мы также сможем провести еще немало веселых дней, катаясь по морю на рыбацкой лодке.

Мне бы хотелось сообщить тебе, что твоя экономка смущает мою душу, как Джон Нокс. Боюсь, что она довольно ограниченная особа, судя по ее невежеству в вопросах культуры и итальянской живописи. Прошу тебя, скажи ей, чтобы она не говорила мне «вы знаете, как пройти наверх», когда я прихожу в твой дом в Крэмонде. Ей следует провожать меня по лестнице до твоей комнаты. Ноги у нее прекрасно гнутся. Она только делает вид.

Я люблю слушать, как ты поешь «Эй, Джонни Коуп». Но, получи я завтра предложение от лорда-герольда Шотландии, я бы отклонила его.

Разреши мне в заключение горячо поздравить тебя с твоей половой жизнью, а также с успехами в пении.

Дописав это письмо, они прочли всю сочиненную ими переписку от начала до конца. Они не могли решить, что лучше: бросить компрометирующие документы в море или закопать их. Как им было известно, закинуть что-то с берега в море на деле труднее, чем на словах. Сэнди нашла в глубине пещеры прикрытую камнем сырую ямку, и они запихнули туда тетрадку с любовной перепиской мисс Джин Броди и никогда больше ее не видели. По пружинящему торфу они пешком отправились обратно в Крейл, полные новых планов и безмерной радости.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Пороха в этой банке мне хватит, чтобы взорвать всю нашу школу, — ровным голосом сказала мисс Локхарт.

Она стояла в белом халате за лабораторным столом, поглаживая стеклянную банку, на три четверти заполненную темно-серым порошком. В классе, как она и ожидала, воцарилась мертвая тишина. Мисс Локхарт всегда начинала первый урок именно этими словами и показом банки с порохом. Первый урок, по существу, был не уроком, а демонстрацией наиболее эффектных атрибутов кабинета естествознания. Все глаза были прикованы к банке с порохом. Мисс Локхарт подняла ее со стола и осторожно поставила в застекленный шкаф рядом с такими же банками, полными разноцветных кристаллов и порошков.

— Это бунзеновские горелки, это пробирка, это пипетка, вон там — реторта... тигель...

Так она создавала вокруг себя ореол служительницы таинственного культа. Она была ну просто самой интересной учительницей в средней школе. Правда, все учителя в старших классах были самыми интересными. Началась совсем новая жизнь, можно было подумать, что они учатся вообще в другой школе. Здесь не было тощих учительниц вроде мисс Скелетт, многочисленных дам, которые, гордо проплывая по коридору мимо мисс Броди, с роковой улыбкой говорили: «Доброе утро, дорогая». Учителя здесь на первый взгляд не интересовались чужой жизнью и думали только о своем предмете, будь то математика, латынь или естествознание. К новым ученицам они относились не как к живым людям, а как к удобным алгебраическим символам, и воспитанниц мисс Броди это вначале приободрило. Первую неделю они были в восторге от учебной программы, от пленяющих удивительной новизной предметов и от бегания из класса в класс по новому расписанию. Их жизнь теперь была полна впечатлений от незнакомых очертаний и звуков, отделенных волшебной палочкой от обыденной жизни: величественных геометрических фигур — окружностей и треугольников, страниц с греческими непонятностями и диковинных шипящих и брызжущих звуков, которые произносила учительница греческого: «Пест... псуцх...»